Обычаи и ритуалы в художественном творчестве

[Art-lover]

О том, что жизнь навязывает современному художнику всякие обременительные ритуалы, говорилось много, в частности - на 24х страницах темы "Как раскрутить художника".

Значит ли это, что если научный прогресс предоставит в наше распоряжение машину времени, следует ожидать массовой эмиграции живописцев и скульпторов в более благоприятные для искусства эпохи? Вопрос не простой; прежде чем переместиться во времени и пространстве, художник наверняка захочет сопоставить плюсы и минусы своего нынешнего и нового статуса.
Почему бы не помочь ему в этом?

Вот, например, какие перспективы вырисовываются для художника в древней Мексике:

Читать дальше... 

"...процесс создания произведения искусства рассматривался в древней Мексике как некое таинство, почти религиозный акт, ибо художник создавал изображение не человека, а культового действа, обладающего магической силой, не изображение божества, но как бы само божество, получавшее в формах искусства самостоятельную жизнь и способность влиять на существование людей. Процесс создания скульптуры считался поэтому чрезвычайно важным и опасным делом.

Художник творил в специальном закрытом помещении, куда никто не мог войти под страхом навлечь гнев божества. Тяжелые посты, молитвы и жертвоприношения необходимо сопутствовали творчеству, а когда статуя была завершена, мастер освещал ее собственной кровью. Художники обучались при храмах под руководством жрецов и сами они были жрецами."

А эти обстоятелства следует иметь ввиду потенциальному скульптору народа йоруба:

Читать дальше... 

"Созданию скульптуры в старые времена предшествовал комплекс сложных магических обрядов и церемоний, начиная от выбора подходящего дерева и кончая освящением законченного произведения.
Обычно резчик (точно так же кузнец, литейщик и т.д.) становился членом одного, а нередко одновременно нечкольких тайных обществ, для которых он работал. Кроме того, он обычно был членом культа бога войны и огня Огуна.
Ученик после инициации получал новых инструменты, которыми работал до тех пор, пока сам не становился мастером и не обзаводился учениками. Тогда эти инструменты прятали в каком-нибудь потаенном месте, хотя и не обязательно в святилище, и какое-т время сохраняли их как священные предметы. Передача новых инструментов ученикам во время инициации сопровождалась соответсвующими церемониями - их омовением и жертвоприношениями. Жертвенные животные, кровью которых поливали эти инструменты, могли съедаться на следовавшем в заключение пиршестве.
Перед началом новой большой работы мастер обычно обращался за советом к бабалаво — жрецу культа гадания Ифа. В случае неблагоприятного «ответа» определенным образом выпавших орехов кола этот последний мог предписать скульптору совершить еще несколько дополнительных жертвоприношений. Скульпторы более молодого поколения если и придерживались этих обычаев, то уже чисто формально, но в прошлом они, по всей вероятности, исполнялись неукоснительно.

О том, насколько сложными могли быть эти ритуалы, свидетельствует процесс отливки некоторых ритуальных бронзовых скульптур для тайного общества Огбони.
На первой стадии создания глиняной модели для будущей скульптуры мастер должен был соблюдать бодрствование и пост в течение трех суток, пока глиняная заготовка высушивалась. В течение всего этого периода он совершал жертвоприношения и возлияния, состоявшие из выделений улитки, пальмового масла, вина и крови голубя. Их целью было подчеркнуть важность глиняной основы будущей скульптуры как материала, ассоциирующегося с землей (вспомним, что основным объектом и содержанием культа Огбони считалась Земля).
На следующей стадии, когда глиняная модель «одевалась» перед отливкой в воск, совершались новые жертвоприношения - на этот раз голуби, черепахи и улитки. В промежутках мастер должен был три раза в день бросать орехи кола, чтобы удостовериться, что процесс создания скульптуры идет согласно правилам (это, как всегда, происходило по системе гадания Ифа). Готовую отливку после охлаждения омывали, совершали новые жертвоприношения и еще раз бросали орехи кола, чтобы выяснить, можно ли считать готовым новый образ. В случае «благоприятного» ответа совершалось еще одно жертвоприношение, скульптуру поливали кровью жертвенных животных (на этот раз овцы или утки) и посыпали перцем «гини», который одновременно должен был пожевать мастер-литейщик. На этом заканчивались магические обряды, связанные с процессом отливки скульптуры. Последующие церемонии относились уже к ее освящению, приданию ей магических сил и т. д.

Нет никаких оснований сомневаться в том, что подобные церемонии в прошлом сопровождали и работу над скульптурой из дерева."

Российским же художникам, желающим отправиться на несколько веков назад, не покидая при этом родных пределов, следует помнить, насколько серьезно подходили в старые добрые времена к иконописи:

Читать дальше... 

"В собственном и точном смысле слова иконными художниками могут быть только святые, и, может быть, большая часть святых художествовала в этом смысле, направляя своим духовным опытом руки иконописцев, достаточно опытных технически, чтобы суметь воплотить небесные видения, и достаточно воспитанных, чтобы быть чуткими к внушениям благодатного наставника. Возможности такого сотрудничества удивляться не следует: в прежние времена, при большей сплоченности и соборности людей, культурная работа вообще производилась сообща, примером чему хотя бы живописные мастерские и артели около большого мастера, даже во времена обострения индивидуальности. При средневековой спайке сознаний и под руководством признаваемого духоносным руководителя организация иконописания сообща наверное была особенно совершенной. Если даже Евангелие и другие Священные книги были написаны под руководством. Евангелие от Марка — апостола Петра, а Евангелие от Луки и Деяния — апостола Павла, то что же удивительного, если техники кисти, покорные откровению вечной красоты, возвещаемому им святыми, изображали ее, при их надзоре и постоянной проверке, на иконах.

Однако не всегда техника кисти была чужда самому созерцателю горних идей, и через всю историю Христианской Церкви золотой нитью проходит традиция в собственном смысле святой иконописи. Начиная с первых свидетелей воплощенного Слова и дальше чрез все века идут святые, сами иконописцы, и иконописцы — сами святые. Вот примерно, но даже приблизительно не притязающий на полноту список имен этих святых иконников, возглавляемый евангелистом Лукою:
“Евангелист Лука, апостол Анания, Св. Никодим; епископ Мартин, ученик апостола Петра; Мефодий, епископ Моравский; Царь Мануил Палеолог; Лазарь, епископ Евандрийский; Герман, патриарх Цареградский, Препод. Иероним Палестинский”.
Об иконописцах русских или писавших на Руси:
Св. Петр митрополит Московский и всея России чудотворец; Св. и предивный и чудный Макарий Митрополит Московский и всея России; Святейший преосвященный Афанасий Митрополит Московский и всея России; Св. Феодор архиепископ, Ростовский чудотворец; Препод. священноинок отец Алимпий пресвитер, Печерский чудотворец, иконописец Киевский; Препод. отец Григорий Печерский, иконописец Киевский; Препод. отец Дионисий, игумен Глушицкий, Вологодский чудотворец; “Препод. отец Антоний, игумен Сийский и Колмогорский чудотворец;
Препод. отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванием Рублев; Препод. отец Даниил, спостник его, иконописец славный, зовомый Черный ...

Этим и подобным им иконописцам принадлежит иконописное творчество, новые иконы, первоявленные. Но, кроме того, необходимо размножение вновь явленного свидетельства о мире духовном. И как слово о духовном нуждается в переписчиках, так облик духовного требует иконописных повторителей, иконников-копиистов. От них не требуется орлий взор в небеса; но они должны быть не настолько далеки от духовности, чтобы не чувствовать важности и ответственности своего дела, как свидетельства или, точнее, содействия свидетельству. Эти иконники — не ремесленники, ради заработка пишущие иконы, как могли бы они писать нечто противоположное, не техники своего дела, между прочим принадлежащие, а может быть, и не принадлежащие к Церкви, но носители особой церковной должности. Они, по церковному сознанию, имеют определенный чин священной организации Культа, занимают определенное место в теократии и членами Церкви признаются именно в качестве иконописцев. Их место определяется между служителями алтаря и просто мирянами. Им предписывается особая жизнь, полумонашеское поведение, и они подчинены особому надзору митрополита, местного епископа и нарочито назначаемых иконных старост. Церковь возвеличивает иконописцев, склоняя и светскую власть к дарованию этому церковному чину различных преимуществ, а в некоторых случаях и чрезвычайным наградам, как, например, к неслыханному в XVII веке дарованию дворянства знаменитому Симону Ушакову. С другой стороны, Церковь признает необходимым следить не только за их работою, как таковою, но и за ними самими.
... недостаточно задним числом проверять иконы: если впрямь в них нужно видеть наглядное свидетельство вечности, то как может идти такое свидетельство чрез человека, существенно чуждого духовности? Вот причина, по которой в несоблюдении иконописцем некоторого устава жизни — Церковь опасается разрухи целостности Культа. Так возникают требования, предъявляемые иконописцу в его личной жизни. Особенно определенно они были высказаны тогда именно, когда иконопись уже достигла своей высшей точки. Это было сделано в 43-й главе постановлений Стоглава.

Соборное определение читается так:
“Да во царствующем же граде Москве и по всем градом по царскому совету Митрополиту и архиепископом и епископом бречи о многоразличных церковных чинех. паче же о святых иконах и живописцех и о прочих чинех церковных по священным правилом, и каким подобает живописцем быти и тщание имети о начертании плотскаго воображения Господа Бога и Спаса нашего И{а Христа и Пречистыя Его Матери и небесных сил и всех святых иже от века Богови угодивших. Подобает быти живописцу смирену кротку благоговейну непразднословцу несмехотворцу несварливу независтливу непьяницы неграбежнику неубиицы. наипаче же хранити чистоту душевную и телесную со всяцем опасением, не могущим же до конца тако пребыти по закону женитися и браком сочетатися. и приходити ко отцем духовным начасте и во всем извещатися и по их наказанию и учению жити в посте и в молитве и воздержании со смиренномудрием кроме всякаго зазора и безчинства. и с превеликим тщанием писати образ Господа нашего Иисуса Христа и Пречистыя Его Богоматери и святых пророк и апостол и священномученик и святых мучениц и преподобных жен и святителей и преподобных отец по образу и по подобию по существу смотря на образ древних живописцов и знаменовати с добрых образцов. и аще которые нынешние мастеры живописцы тако обещавшеся учнут жити и всякия заповеди творити и тщание о деле Божии имети. и царю таких живописцев жаловати. а святителем их бречи и почитати паче простых человек. такоже тем живописцем приимати учеников и их разсматривати во всем и учити о всяком благочестии и чистоте и приводити ко отцем духовным, отцы же их наказуют по преданному им уставу от святителей како подобает жити хрестьянину кроме всякаго зазора и безчинства. и тако от своих мастеров со вниманием да учатся, и аще которому открыет Бог таковое рукоделие и приводит того мастер ко святителю. святитель же разсмотрев аще будет написанное от ученика по образу и по подобию и увесть известно о житии его еже в чистоте и всяком благочестии по заповедем живет кроме всякаго безчинства. абие благословив наказует его и впредь благочестно жити и святаго онаго дела держатися со усердием всяцем. и приемлет от него ученик той честь якоже и учитель его паче простых человек."

Но это представление о высоком служении иконописца вовсе не было достоянием только определенного времени и Поместной Церкви. В частности, иконописное предание Восточных Церквей, закрепленное в специальных руководствах к иконописанию, внушает иконнику, даже в таких, по-видимому, внешних работах, как промывка древних икон, с целью рассмотреть их: “но не делай своего дела просто и как попало, а со страхом Божиим и благоговением: ибо дело твое богоугодно” и т. п. Известная “Ерминия, или Наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурноаграфиотом”, собравшим и изложившим предания Панселиновской школы, начинается введением, в котором автор выясняет свое чувство духовной ответственности, побудившее его составить настоящее руководство.
...
Вот “предварительные наставления всякому, кто желает учиться живописи”: “Желающий научиться живописи пусть полагает первое начало, и несколько времени упражняется в черчении и рисовании без всяких размеров, пока навыкнет. Потом пусть совершится моление о нем Господу Иисусу Христу пред иконою Одигитрии. Священник, после “Благословен Бог наш”, “Царю Небесный” и проч. и после Богородична: “Безмолвна уста нечестивых”, и тропаря Преображению Господню, назнаменовав голову его крестообразно, пусть возгласит: “Господу помолимся”, и прочтет сию молитву: “Господи Иисусе Христе Боже наш, Сый неописан по естеству Божества, и ради спасения человек в последния дни от Девы Богородицы Марии неизреченно воплотивыйся, и благоволивый тако во плоти описy'ем быти, иже святый образ пречистаго Лика Твоего на святом убрусе напечатлел еси, и оным недуг князя Авгаря уврачевал еси, душу же его просветил еси во еже познати истиннаго Бога нашего, иже Святым Духом вразумил еси Божественнаго апостола Твоего и евангелиста Луку написати образ Пречистыя Матере Твоея, держащей Тебя, яко младенца, на объятиях Своих, и рекшей: “Благодать от Мене Рождшагося, Мене ради, да будет с сим образом!” Сам, Владыко, Боже всяческих, просвети и вразуми душу, сердце и ум раба Твоего (имя рек), и руки его направи, во еже безгрешно и изрядно изображати жительство Твое, Пречистыя Матере Твоея, и всех святых, во славу Твою, ради украшения и благолепия святыя Церкве Твоея, и во отпущение грехов всем, духовно покланяющимся святым иконам, и благоговейно лобызающим оныя, и почитание относящим к Первообразу. Избави же его от всякаго диавольскаго наваждения, егда преуспевает в заповедех Твоих, молитвами Пречистыя Матере Твоея, святаго славнаго апостола и евангелиста Луки и всех святых. Аминь”.
Сугубая ектения и отпуст.

После моления пусть он начинает рисовать точные размеры и очерки святых ликов и пусть занимается этим долго и отчетливо. Тогда с Божиею помощью поймет свое дело очень хорошо, как это опытом дознал я на учениках своих”. А далее, объяснив свое желание принести пользу “всем во Христе братиям сохудожникам”, которых автор просит молиться о нем, он “обращает слово свое с великою любовию” к ученику: “Итак, любознательный ученик, знай, что, когда ты пожелаешь заняться этим художеством, постарайся найти опытного учителя, которого скоро оценишь, если он будет учить тебя так, как я сказал выше”. А выше говорилось почти исключительно о молитве, и, следовательно, залог успешности обучения Дионисий, выражая общий голос иконописцев, видит в молитвенном благоговении. Такова была атмосфера иконописного мастерства еще в первой половине XVIII века, когда обмирщение всей жизни, в том числе и церковной, достигло особенной остроты. Благоговейный дух и особая настроенность доныне живет в среде русских иконописцев, образующих целые села и из поколения в поколение, веками, передающих друг другу, от отца к сыну, и духовное самосознание, как работников святого дела, так и полусекретные приемы иконописи и других, связанных с нею трудовых процессов. Это — замкнутый, особый мир свидетелей. И если доныне он таков, то трудно даже представить себе одухотворенную среду, из которой расходилось по церковному телу свидетельствование небесной красотою, в древности, когда вся жизнь была устроена по началам духовности, вращаясь около незыблемой оси — Святых Тайн Христовых."

(по материалам "Иконостаса" Павла Флоренского)