К.Д.: Как по мне, так это самоунижение. Художник отвечает миру своими работами, его не очень интересует, что о нем пишут, если он действительно художник.
С. П.: Если меня в переулке пырнут ножом, я тоже должен ответить миру своими работами? Когда критик пишет, что его тошнит от работ Пояркова, претензий не будет. Но если он говорит, что цены Пояркова – блеф...
К.Д.: По поводу цен у нас вообще почти никто ничего не может доказать.
С. П.: Я могу доказать. В прошлом году я официально заработал больше миллиона гривен и плачу налоги.
К.Д.: Но как вы докажете, что платите их с торговли картинами, а не недвижимостью, наркотиками или маленькими детьми? В мире есть простые правила того, как художники обосновывают свои цены. Три четких критерия: в каких галереях выставляется художник, в каких собраниях находятся работы и по какой цене они продаются на аукционах. Должны быть документы из аукционного дома либо галереи, которые подтверждают продажу. На чем, кстати, Дэмьен Херст с его бриллиантовым черепом прокололся. Херст утверждал, что череп продан за $100 млн и что деньги принесли наличкой. Но нет подтверждения продажи, следовательно – нет доказательств.
С. П.: Мы предоставили в суде доказательства. Мы выставлялись в известных мировых музеях, есть мнения уважаемых экспертов.
К.Д.: Любой Вася Пупкин может заявить, что он самый крутой художник в Украине. Музеев много, и совсем не в каждом выставляться действительно престижно.
Сергей Поярков. Фото: Дмитрий Коваленко
«ВСЕХ УСПЕШНЫХ ХУДОЖНИКОВ У НАС НАЗЫВАЮТ КОММЕРЧЕСКИМИ»
С. П.: Нигде в мире нет негативного понятия «коммерческий художник». В США commercial artist – человек, занимающийся рекламными роликами и билбордами. У нас же коммерческим считают успешного художника. Пока Марчук был бедным, ему говорили: «Ива-а-ан! Дружба-а-ан!». А когда он стал успешным, при этом рисуя то же самое...
К.Д.: Иван Марчук минимум раза три менял свою манеру.
С. П.: Хорошо. Евгения Гапчинская всегда рисовала то же, что и сейчас. И когда ее работа стоила 300 долларов, никто ее не ругал. А сегодня, когда она стоит 30 тысяч, кураторы ее заругали.
К.Д.: Гапчинская пользуется тем, что ее картины сейчас совпадают со вкусами состоятельных людей. Рискну предсказать, что их внуки вынесут эти картины на помойку. И при том что Гапчинская – успешна, она никогда не будет представлена ни в одной солидной коллекции мирового уровня.
С. П.: Один в один это говорили о таком художнике, как Генрих Семирадский. Все его современники твердили, что это китч. И какие сейчас цены на Семирадского? Пророчат другим помойку, как правило, те, чья судьба – самим там оказаться.
Ни я, ни Гапчинская не занимаемся хеппенингом или перформансом, не претендуем выставляться в PinchukArtCentre, но люди, занимающиеся другими направлениями искусства, почему-то живо обсуждают Пояркова и Гапчинскую. Наверное, доходят слухи... Я знаю, что одна известная женщина-политик заплатила за работу Гапчинской шестизначную сумму. Но не знаю прецедента, чтобы такие деньги заплатили кому-то из украинских концептуалистов. Может, вы слышали?
К.Д.: Сегодня самые дорогие украинские художники, которые получают шестизначные суммы, – Илья Кабаков и Олег Кулик. Их цены подтверждены документально, а сколько платили за картину Гапчинской, известно лишь с ваших слов.
С. П.: Кабаков и Кулик – русские художники. У вас и Ленин – великий украинец!
К.Д.: И Кабаков, и Кулик в любом интервью вам скажут, что они украинские художники.
С. П.: Но они не являются объектами киевского арт-рынка.
К.Д.: Настоящий большой художник – объект мирового рынка, а не киевского. Затем в числе наиболее дорогих художников: Василий Цаголов, Арсен Савадов, Олег Тистол.
С. П.: На Sotheby’s работа Савадова была продана за 17,8 тыс. долларов. Могу принести в «ПЛ» расписку коллекционера, купившего мою работу за 30 тысяч.
К.Д.: Расписка – не документ, и вы это отлично знаете. С тем же успехом можно писать на заборе.
«ГАПЧИНСКАЯ – САМАЯ ИСКРЕННЯЯ МОДЕРНИСТКА»
К.Д.: Современное искусство – не только перформанс, представьте себе. Вы когда-нибудь были на биеннале в Венеции? Там представлены и графика, и живопись, и скульптура.
С. П.: Наше государство все время выделяет из бюджета деньги на Венецианскую биеннале. А у нас дети голодают в детдомах, правильно? Мы как-то сказали: давайте мы поедем на биеннале за свой счет.
К.Д.: И почему же не поехали?
С. П.: А вот была масса разных объяснений, почему мы не поехали. Началась какая-то драка, выяснение отношений...
К.Д.: Поясню: Венецианская биеннале – один из старейших, рафинированных и достаточно закрытых клубов современного искусства. Представительствовать там может только государство. Либо художественная институция, которой государство делегирует это право, – в Украине таковой является PinchukArtCentre. «Просто группе художников» на биеннале не дадут возможности появиться официально ни за какие деньги.
С. П.: Скажите, вы можете публично заявить, что съедите свой тапочек, если работа Пинчука или Пояркова появится на Венецианской биеннале?
К.Д.: Я последний раз в цирке был два года назад в Пхеньяне. Давайте ближе к теме.
С. П.: Все понятно! Теперь смотрите: модернизм, как и концептуализм, появился как искусство бунта. И каким количеством бюрократических процедур обросли эти бунтари! Но придет новое поколение художников, которое поломает все правила. Я считаю, что Гапчинская сегодня и есть самая искренняя модернистка.
«ЕСЛИ ЗА ХУДОЖНИКА ПЛАТЯТ МИЛЛИОНЫ, ТО КУРАТОРЫ ОТДЫХАЮТ»
С. П.: Моя профессия – книжный график. Вы можете назвать более титулованного книжного графика в Украине?
К.Д.: Книжная графика не является сегодня тем искусством, которое экспонируется в мировых музеях. Это больше декоративно-прикладного характера вещи.
С. П.: В музеях весь период Средневековья – иллюстрации к Библии.
К.Д.: Мы о наших временах.
С. П.: Мы сами себе выбираем времена. И если мы с Олегом Пинчуком заставим считать нас олицетворением нашего времени, значит – мы будем лицом нашего времени!
К.Д.: Я продолжаю. Книжная графика существовала как дорогое искусство до тех пор, пока не появилось книгопечатание, которое превратило книжную графику в широчайшего употребления жвачку. Великих графиков можно сосчитать по пальцам: Дюрер, Бердслей, безымянные мастера средневековой миниатюры.
С. П.: Разрешите уличить вас в безграмотности. Есть современный иллюстратор – Фрэнк Фразетта, чьи работы на Christie’s и Sotheby’s продаются по 2–3 миллиона долларов.
К.Д.: Я страшно рад за Фразетту, но, знаете, на Sotheby’s продают много разных вещей, в том числе старые чашки и ложки.
С. П.: Признайтесь честно, вы впервые услышали о том, что современный иллюстратор может стоить миллионы.
К.Д.: Любезный, вы не Фразетта, а мы тут – о вас. Есть люди, покупающие иллюстрации, есть те, которые покупают ложки-вилки, вы вот бутылки собираете. Это вкусовщина. Классический пример – коллекция Рудольфа Нуреева. Когда Нуреев скончался, он завещал продать коллекцию целиком, но целиком ее не купил никто. Потому что среди определенного количества шедевров у Нуреева была куча откровенного фуфла, не имеющего ценности ни для кого, кроме него самого. Нуреев собирал изображения голых мужиков. Для любителей Нуреева в частности и голых мужиков вообще – это было ценностью, для знатоков искусства – нет.
С. П.
Возбужденно.) Даже трусы Гитлера продали за 10 тысяч долларов, хотя это не шедевр! Полярная по качеству коллекция Ростроповича была куплена полностью. Третьяковская галерея, музей Богдана и Варвары Ханенко – тоже частные коллекции, собранные без помощи кураторов. Часть мира будет восторгаться вкусом Медичей, Третьякова и Ханенко, а остальные – вкусом каких-то кураторов...
К.Д.: Напомню, что Медичи не склоняется. И вкус Третьякова, как и Гуггенхаймов, вещь генетическая. Я знаю людей, которые пытались руководствоваться собственным вкусом. У некоторых действительно хорошие коллекции. Только, как правило, поездив по миру, они все то, что сперва накупили, вынесли в гараж, а в дом поместили уже другое искусство.
С. П.: Есть куча людей – кураторов, искусствоведов, которые говорят: без нас вы не разберетесь. Иначе они не заработают! Я считаю, если за художника платят миллионы, то кураторы отдыхают.
«ЕСТЬ МУЗЕИ ПРЕСТИЖНЫЕ И ПРОЧИЕ»
С. П.: Я выиграл с полдюжины международных конкурсов, выставлялся в Московском музее современного искусства и Рижском музее иностранных коллекций, мои работы в Нью-Джерси, в музее Zimmerli и прочих.
К.Д.: Премия конкурса «Иллюстраторы будущего» – штука приятная, но с точки зрения мировой арт-критики равна нулю. Что касается Zimmerli, то этот музей покупает все, что связано с советским искусством. Статус художника поднимают совершенно другие музеи – Питера Людвига в Аахене, Гуггенхайма и МОМА в Нью-Йорке и т. д.
С. П.: Работа Олега Пинчука находится в Венском музее истории искусств.
К.Д.: Появление в музее, где вообще нет отдела современного искусства, работ Оли Петровой, Пинчука и прочих – это отдельная и очень скользкая история. Теоретически, если вы хотите попасть в музей, ему можно подарить работу.
С. П.: Ха! Далеко не факт, что ее возьмут! Фразетта висит в тех же музеях, где висит Джефф Кунс. Точка.
К.Д.: Никакой точки. Вы же были в Америке и знаете, что там в каждой деревне свой музей современного искусства. Есть музеи престижные и прочие.
С. П.: Послушайте, вам удобно считать музей престижным, если это встраивается в вашу систему.
К.Д.: В эту систему встраивается все талантливое. А все неталантливое не встраивается.
«ЕЖЕЛИ ПИАРИТЬСЯ, ТО ВСЕ РАВНО, ЧТО РИСОВАТЬ, А ЗНАМЕНИТЫМ СТАНЕШЬ»
«ПЛ»: Большинство художников не считает нужным появляться на светских тусовках и в кулуарах Верховной Рады. А некоторые занимаются оголтелым самопиаром. Зачем?
К.Д.: На мой взгляд, это «родовая травма» художников постсоветского пространства. Из-за железного занавеса они разглядели два пьянящих образа – Сальвадора Дали и Энди Уорхола. И по всяким информационным огрызкам открыли истину: ежели пиариться, то все равно, что рисовать, а знаменитым станешь. Дело в необразованности и непонимании, что художник все-таки прежде всего искусством должен заниматься.
С. П.: Я тусовки не люблю, меня туда затаскивает Олег Пинчук. Я действительно дважды в неделю на два часа прихожу в ВР, где общаюсь с журналистами, встречаю коллекционеров. Это называется оптимизацией производства.
К.Д.: Почему люди не могут прийти к вам в мастерскую?
С. П.: Потому что прийти в Раду удобнее.
К.Д.: Вы подстраиваетесь под клиентов?
С. П.: Нет! Мне удобнее, когда они подстраиваются под меня! Если бы у нас был свой менеджер... Но люди, которые имеют бизнес-жилку, не хотят идти в область искусства.
К.Д.: Есть господин Щелущенко, госпожа Березницкая (галереи «Цех», L-Art. – Прим. ред.). Эти люди прекрасно делают бизнес и не они бегают в Верховную Раду, а к ним приходят.
С. П.: Я всегда говорил, что в Украине практически нет галерей, есть только комиссионные магазины. Взяли работу, определили наценку, продали. Все. Когда Гриша Брускин попадает в галерею Marlborough, он мгновенно обретает статус. В Украине есть подобные галереи?
К.Д.: Единственное место такого рода – PinchukArtCentre.
С. П.: Я спрашивал о галереях.
К.Д.: Не вижу таких галерей. Но если художник – действительно яркое явление, то опытный куратор безо всяких галерей его найдет. Куратор Харальд Зееман приехал в мастерскую к эмигранту Александру Ройтбурду, который сидел себе тихо в Нью-Йорке, и сказал: я хочу вас в главный проект на Венецианской биеннале. Если искусство стоящее, то в хорошем музее и у хорошего куратора рано или поздно окажется. А в ином случае оно поболтается по второстепенным музеям, да там и осядет.
«ТАКУЮ ДРУЖНУЮ НЕНАВИСТЬ МОЖЕТ ЗАСЛУЖИТЬ ТОЛЬКО ВЫДАЮЩИЙСЯ ХУДОЖНИК»
С. П.: Эрнст Неизвестный на одной выставке сказал фразу, до которой я бы вам посоветовал дорасти: «Мне не нравится. Но я уважаю успех». У-ва-жа-ю успех! Я сейчас сяду в хорошую машину и уеду в 4-этажный особняк на гектаре земли с видом на Киев от Теремков до Позняков. А другой художник поедет на старой «шкоде» в подвал в Дарницу.
К.Д.: Вы не допускаете мысли, что для кого-то квартиры и машины – не мерило успеха, и он не станет рвать жопу ради квартирки?
С. П.: Сальвадор Дали жил в собственном замке – это не мерило успеха, но очевидное его доказательство.
К.Д.: Дали, как сюрреалисту, было глубоко насрать на деньги и на все то, о чем вы с таким пафосом говорите. А замок он купил, чтобы сделать приятное женщине, в которую был влюблен.
С. П.: (С нежностью в голосе.) Когда моя жена была маленькая, ее семья жила вшестером в однокомнатной квартире. И когда я делал ей предложение, пообещал построить замок и назвать улицу ее именем. Построил и назвал – Пухнаста, 1. Я жену называю Пухом. Считаю, что поступил не менее круто, чем Дали! И желаю этого всем украинским художникам!
К.Д.: Браво, браво. Но разница между вами и Дали в том, что Дали создавал свой сюрреалистический мир, а вы просто воплотили обывательскую мечту.
С. П.: А вы не считаете, что вы еще интеллектуально не доросли до того, чтобы понять эпатаж Пинчука и Пояркова?
К.Д.: Согласен, я никогда не дорасту до вашего эпатажа. Не дадут поколения моих предков – горожан с высшим образованием.
С. П.: Гордятся заслугами своих предков те, кто не имеет собственных. У меня такое чувство, что людям вашего круга очень обидно: денег хоцца, а нэту. Однажды ко мне пришел известный политик, бизнесмен и рассказал: «Мы зашли в галерею, там такие мазюки здоровые – мне не нравится, жене не нравится. Жена спросила: «У вас нет работ такого хлопца смешного, в кепке?». Они (страшным голосом): «Пояр-р-ркова?!». И человек понял: это та реакция, с которой бомж смотрит на его «мерседес». И что такую дружную ненависть может заслужить только выдающийся художник!
К.Д.: В качестве заключения: финансовый успех в искусстве весьма относителен. Только присутствие работ художника в престижном музее гарантирует стабильность.
18.03.2010, 16:13
Там вроде бы на ура пока что -))
Комбинированный вид
Похожие темы