П.П.Кончаловский

[Евгений]

Когда в Русском музее проходила выставка картин Петра Кончаловского, его правнучка — Ольга Семенова расскала о своей семье и о том, как писались эти картины (19.04.2010 года)
--------------------------------------------------------------------
Автор:Ольга Семенова
Впервые заглянув 23 лет от роду в мастерскую Петра Петровича Кончаловского в Буграх, что под Обнинском, мой отец зачарованно остановился, наблюдая за работой мэтра. Петр Петрович широкими мазками писал натюрморт — только что сорванные в саду пионы. Казалось, что от холста исходит не дурманящий запах свежих масляных красок, а густой аромат красно-розовых, с капельками росы в лепестках цветов. Глядя на его прямую спину и твердые движения руки, трудно было поверить, что ему несколько месяцев назад исполнилось 79 лет. Тогда, 12 июля 1955 года, в деревянном, выстроенном в конце XIX века из лиственницы бугровском доме готовились отмечать один из самых любимых семейных праздников — Петров день. Собралась вся семья. Сын Михаил Петрович, его жена-испанка Эсперанса, их дети Маргот и Лаврентий. Дочь — поэтесса Наталья Кончаловская с мужем Сергеем Владимировичем Михалковым, сыновьями Андреем и Никитой и дочерью от первого брака Катенькой. Каждый занимался подобающим ему делом. Совсем еще маленькие Никита и Лаврентий с веселыми визгами бегали по огромному саду с яблоневыми деревьями и сиренью. Андрей и Маргот — взрослые и рассудительные люди 19 и 14 лет от роду — спокойно беседовали. Михаил Петрович (тоже художник) показывал свои новые работы старшей сестре и Сергею Владимировичу. Жена Петра Петровича — Ольга Васильевна (дочь Василия Ивановича Сурикова), которую дети и внуки звали Лелечкой, руководила приготовлениями на кухне. Помогала ей Катенька — выращенная ею и Петром Петровичем старшая внучка и моя будущая мама. Совсем тогда молоденькая, она три месяца назад вышла замуж за аспиранта исторического факультета МГУ, эрудита и обаятельного парня. Он-то и любовался работой Петра Петровича в мастерской, не подозревая, что через два года бросит науку, пойдет работать корреспондентом в "Огонек", а потом станет писателем Юлианом Семеновым и придумает Штирлица.

Читать дальше... 

14 июля разъехались после праздника дети и внуки, начали обсыпаться полевые цветы, принесенные в подарок соседскими крестьянами, гулко стучали по деревянному полу опустевшего дома каблучки Ольги Васильевны. Петр Петрович полеживал под большой липой возле мастерской, а потом попросил набрать с гряд клубники. Ему принесли ее на белой тарелке, с листьями. Не спеша он начал писать на маленьком холсте и через три-четыре часа закончил. У Лелечки было обыкновение помечать на обратной стороне картин год их создания. А тут она своим аккуратным гимназическим почерком вывела день. На следующее утро Петр Петрович написал из окна мастерской дом и куст жасмина. Эту вещь они пометили на обороте "15 июля". 16 июля был написан прелестный букет роз с аспарагусом, 17-го — засохший именинный букет, 18-го — тот же букет на темном фоне. Петр Петрович позвал Лелечку в мастерскую и, рассматривая поверх круглых очков в черной оправе выставленные в ряд пять картин, весело сказал: "Лет через десять, Оленька, все эти картины будут висеть по музеям, и люди будут спрашивать: "Неужели Кончаловский писал вещи за один сеанс?" — и тогда одни будут говорить: "Потому-то и так хорошо!" А другие станут им возражать: "Потому-то и так плохо!"" Большой талант не боится посмеяться над собой. Не боится он ни критики, ни хулы, одного только страшится — не успеть. Летом 1955 года Петр Петрович особенно торопился писать и по-юношески восхищался окружавшей его красотой: "Посмотрите, природа-то что вытворяет сегодня! Красного-то сколько появляется в листве, в деревьях. А тут-то синька гуляет по стволам какая — чудо. Ну и натура поддает жару!" В феврале 1956-го его не стало...
"Режь, Петечка"
Я не знала моего прославленного прадеда, потому что родилась много позже. Почему же тогда меня не покидает ощущение, что хорошо его помню?
Из-за автопортрета, что в Третьяковке, где Дадочка (так называли Петра Петровича в семье) стоит в полный рост — высокий, статный, в распахнутой шубе и меховой шапке? Из-за его фотографий в семейном альбоме? Из-за воспоминаний Лелечки, записанных ею в далеких-предалеких пятидесятых? Из-за бесчисленных маминых рассказов? Наверное, все вместе.
Рассказывает мама о своем деде всегда восторженно.
— Ты можешь себе представить, что Дадочка говорил по-французски, по-испански и по-итальянски, а в 50 лет решил учить еще и английский. И выучил! И стал читать Шекспира в подлиннике. И пел как настоящий оперный певец! Садился по вечерам к роялю, исполнял арии и напевал испанские песни, которые они слушали с Суриковым в маленьких тавернах, когда путешествовали по Испании в 1910 году... Яблоньки в Буграх прививал, как профессиональный садовник. А как он прекрасно декламировал "Евгения Онегина". Это был универсальный, гениальный человек!
Из маминых рассказов я рано поняла, что в семье Петра Петровича и Ольги Васильевны понятия "люкс" и "комфорт" не существовали, а словечко "уют" терпели, но не особо жаловали. Отношение к быту у них было восхитительно пренебрежительное. В трехкомнатной московской квартире на Конюшковской и в Буграх царила атмосфера если не аскетизма, то крайней умеренности, прекрасно уживавшейся с радостью бытия, неизменно сопутствующей творчеству. На завтрак всегда пили кофе из большого турецкого кофейника и ели поджаренные на сковородке сухарики с маслом и сыром. На обед варили овощные супы и готовили треску с мелко порубленным яйцом, залитым растопленным сливочным маслом. Одежда выбиралась не по принципу "модно", а по принципу "удобно, значит, элегантно". Зимой Дадочка "на выход" надевал темно-зеленую брючную пару с жилетом, летом — светлый костюм. Лелечка носила длинные, чуть расклешенные книзу платья. Единственной слабостью Дадочки было душистое мыло, которое он постоянно покупал и клал в шкаф с бельем. (Его набралось столько, что хватило на все четыре года войны.) Дисциплина в доме Кончаловских была железная, дети не знали слова "не могу" или "не хочу". Ольга Васильевна с младенчества приучала их к одному: "Надо". День моей мамы в детстве был строго расписан — уроки, пианино, французский. Единственным допустимым отдыхом считалось чтение. Лелечка не только занималась домом и детьми, но и подбирала букеты, которые Дадочка писал, снаряжала мужа и сына на этюды, первой заходила в мастерскую посмотреть на новую работу. Ее коронная фраза в момент принятия важных семейных решений: "мы этого делать не будем" (или "мы это делать будем"), которую она произносила, полностью ассоциируя себя с мужем, воспринималась не как вызов сильной половине человечества или проявление воинствующего феминизма, но как право, заслуженное годами мудрости, терпения и верности. Дадочка написал за свою жизнь более полутора тысяч полотен и сотни рисунков, акварелей и театральных декораций, но мало кто помнит, что до 32 лет он почти все свои картины уничтожал. Первые годы замужества Лелечка наблюдала за появлением замечательных полотен и... их безжалостным разрезанием. Как истинный джентльмен, Петр Петрович сперва советовался с женой: "А не порезать ли мне эту картину, Олечка?" — спрашивал он, придирчиво разглядывая свое очередное новое полотно на мольберте. И Ольга Васильевна, раз и навсегда для себя решившая, что все, что делает муж, правильно, спокойно отвечала: "Режь, Петечка".

Париж — Москва
Сын русского дворянина и интеллигента, Петр Петрович еще подростком познакомился с Суриковым, Врубелем, Коровиным и Серовым. Отец его, Петр Кончаловский, перевел многое из Жан-Жака Руссо, "Робинзона Крузо" Даниэля Дефо и издал Пушкина и Лермонтова с иллюстрациями лучших русских художников. Врубель, работая над иллюстрациями к Лермонтову, даже некоторое время жил у Кончаловских и подарил Пете свой рисунок. А Коровин, заметя у юноши задатки художника, уговорил Кончаловского-отца отправить сына учиться живописи в Париж, в Академию Жюлиана.
Вернувшись через три года в Россию, Петр Петрович женился на Ольге Васильевне. Лелечку он узнал в 16 лет, когда зашел с отцом к Сурикову, но тогда кареглазая аккуратная девочка 14 лет в гимназической форме даже не удостоила его разговором. Спустя 10 лет, в 1902 году, она совсем иначе отнеслась к высокому красивому молодому человеку, с которым встретилась на праздничном вечере у общих друзей. Через три недели они поняли, что жить отдельно не могут, обвенчались в Хамовнической церкви и сразу уехали в Петербург, где Петр Петрович учился в Академии художеств. Как и многие молодые таланты, он объявил академизму войну в буквальном смысле этого слова: проходя со своим другом Сергеем Коненковым и еще несколькими студентами ночью мимо академии, бросил калошу в окно ректора Беклемишева. В это время градоначальник Петербурга барон Нолькен совершал свой объезд. Он увидел студентов, они тотчас были отведены в полицию. Дело закончилось судом. Но так как студенты были талантливы, за них заступились президент академии и профессор П. П. Чистяков, в окно которого по ошибке попала калоша. Пятерых студентов приговорили к штрафу по 8 рублей. Самое смешное, что когда у Петра Петровича и Ольги Васильевны родилась дочка Наташа и были крестины, то пришел околоточный получать штраф. Все были налицо, и даже сам крестный отец Коненков.

Через три года после рождения дочери появился сын Миша. Дети и пресловутый семейный быт Петру Петровичу работать не мешали, а скорее помогали. Он с удовольствием пел им колыбельные, делился красками для рисования, а когда Наташенька заболела скарлатиной, целый месяц ее выхаживал.

...Все зимы, вплоть до 1914 года, Кончаловские проводили в Париже. Селились всегда в Латинском квартале. Петр Петрович ходил по музеям, писал. Ольга Васильевна занималась хозяйством, водила в школу дочку, гуляла с сыном в Люксембургском саду... Париж перед Первой мировой войной бурлил, кафе Монпарнаса были заполнены полуголодными живописцами, чьи полотна ныне украшают лучшие музеи: Задкин, Фужита, Кислинг, Вламинк, Фернан Леже, Модильяни. Последний расплачивался за еду с хозяйкой монпарнаского ресторана (бывшей моделью) рисунками, а та, не веря в талант Модильяни, топила ими печку. Быстро и неузнаваемо менялся мир. Умирали непризнанными, в нищете молодые гении. В скандалах, под сердитое жужжанье роя критиков рождалась новая живопись. В наэлектризованной творчеством парижской атмосфере Петр Петрович чувствовал себя как рыба в воде: подружился с Ле Фоконье, Шарлем Мангеном, Шарлем Камуэном, Матиссом и Пикассо, выставлялся с ними. Летом Кончаловские обычно уезжали на юг, к Средиземному морю. В 1908 году остановились в прогретом южным солнцем Арле. Все там было ван-гоговским, а значит, милым сердцу Петра Петровича: каменоломни, поля, женщины в своих нарядах, старики на скамейках. Дадочка зашел в лавочку, где покупал краски Ван Гог. Старый хозяин его помнил: "Как же, белобрысенький паренек со смешным акцентом? Он мне оставил в залог за краски одну картинку. Денег так и не принес, а картинку мой внучек-сорванец продырявил гвоздем. А жаль, не будь этой дыры — продал бы за сотню франков каким-нибудь заезжим!" "Не могли бы вы мне эту "картинку" показать",— скрывая волнение, попросил Петр Петрович. Старик, кряхтя, забрался на чердак и принес маленький холст, с которого грустно смотрел на мир голубыми глазами ребенок с зияющей дырой в щечке. Дадочка отнес полотно в гостиницу, "залечил" щечку и вернулся к старику: "Возьмите. Эта картина стоит десятки тысяч".

Первая мировая война застала Кончаловских в Красноярске, на родине Сурикова, куда они приехали погостить с детьми и Василием Ивановичем к его брату, Александру Ивановичу Сурикову. Из Красноярска Дадочка и ушел на фронт. Ольга Васильевна долго смотрела вслед длинному составу с красными огоньками на хвосте, увозившему офицера Кончаловского из 8-го Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, и, вернувшись в суриковский сруб, заголосила, как голосили на вокзале крестьянки, провожавшие мужей-солдат. А Дадочка попал в первые бои, дошел до города Лецена в Германии, прорывался из окружения, подбадривал струхнувших молодых солдатиков, был ранен. И все три года носил на груди письма детей с подробнейшим описанием домашних новостей, гимназических успехов и первыми стихами Наташеньки, сочиненными специально для папочки.
Война сменилась революцией. Испугались и уехали Бенуа, Сомов, Добужинский, Сорин, Судейкин. Кончаловский остался. Они жили с детьми в неотапливаемой квартире, сгрудившись вчетвером в одной комнате, где стояла единственная чугунная печка. Эта печка и стала на несколько послереволюционных лет центром жизни. Возле нее Петр Петрович писал закутанных в тулупчики Наташу и Мишу. На ней варили привезенную знакомыми из Можайска картошку. К ней подсаживались по вечерам зашедшие в гости знакомые пианисты — Игуменов, Боровский, Орлов. Грели окоченевшие на морозе пальцы, пили горячий чай, а потом садились за сохраненный Кончаловскими рояль, и неслись над испуганно-притихшей Москвой звуки радостных пьес Моцарта и надмирных сонат Баха.

Дверь Пушкина
Всю жизнь Петр Петрович часто выезжал с Мишей и Лелечкой на натуру, писал в Новогороде, Мурманске, Крыму, Кавказе, но особенно ему работалось в Буграх.

Дом в Буграх Дадочка купил в 1932 году. В молодости он несколько месяцев писал в близлежащем имении Белкино, в котором останавливался Пушкин. Узнав, что Белкино перестраивают и многое ломают, поехал и забрал предназначенные на выброс дверь, "через которую входил Пушкин", и изразцы с печки, возле которой тот грелся. Дверь установил в бугровской мастерской, изразцами украсил печь бугровского дома... Хозяйство в Буграх было большое: в загончике хрюкал боров Рауль, перед домиком сторожа важно прохаживался петух и поклевывали песок курицы, встряхивал гривой, отгоняя оводов, привязанный к дереву конь Мальчик. В страшные годы репрессий Кончаловские проводили в Буграх по 8 месяцев. Возвращались в кишащую черными воронками столицу лишь под Новый год, а в начале апреля снова уезжали. Ехали на машине. Путь в 120 километров преодолевали за четыре часа: останавливались, устраивали пикники. Как только сидевший за рулем сын превышал скорость 40 километров в час, Ольга Васильевна строго говорила: "Миша, не гони". Рано утром помощница Маша разводила на кухне самовар. Весь день Петр Петрович писал в мастерской с "пушкинской" дверью или ходил с сыном на этюды. Иногда отправлялись на утиную охоту, гоняли зайцев и охотились на лис. Принеся добычу домой, ее сперва обязательно писали, а уж потом свежевали. По вечерам семья собиралась в столовой. До наступления темноты (электричества в доме не было, жили при свечах) читали вместе Пушкина, Горация, Дидро и Шекспира. В Бугры приезжали писатель Алексей Толстой, пианист Софроницкий, режиссер Мейерхольд, композитор Прокофьев, артист Ливанов, ученый Капица, живописец Машков. Его жена, не выговаривавшая букву "р", любила посудачить с Лелечкой о нападках критиков на их благоверных: "Оленька, Петг Петгович — такая гуина! Что ему эта кгитика? Ему все гавно! А вот Илье Ивановичу не все гавно!"
Многих своих друзей Кончаловский усаживал позировать. Так появились великолепные портреты Алексея Толстого за пантагрюэлевской трапезой, с хрустальной рюмкой в холеной руке, и Прокофьева — в плетеном кресле, с нотами на коленях, на фоне пронизанного солнцем летнего сада.
После ареста Мейерхольда, портрет которого Петр Петрович незадолго до этого написал, его просили поставить подпись под клеветническим письмом, обвинявшем режиссера в антисоветской деятельности. Он отказался. Предложили писать Сталина. "Когда я смогу встретиться с Иосифом Виссарионовичем для первого сеанса?" — спросил Дадочка. "Товарищи" объяснили то, что он и так прекрасно знал. Встретиться с вождем нельзя, писать надо по фотографии. "Какая жалость,— развел руками Дадочка,— ничего у нас, видно, не получится. Я пишу только с натуры".
Продолжал увлеченно писать друзей, жену, детей, внуков, крестьян, яблони в цвету, сирень, курительные трубки, собак и куриц. Глядя на этот пестрый калейдоскоп, партийные бонзы, жаждавшие соцреализма, как вурдалаки крови, всегда растерянно переглядывались: "Где же в этих картинах социалистическая сущность? Где отображение нашей борьбы?!" Вплоть до своей смерти положение спасал Луначарский: "Не горячитесь, товарищи. Художник талантливо воспевает поэзию наших будней". Хвалебные статьи наркома просвещения к выставкам Дадочки надолго стали его охранной грамотой.
Поздней осенью 1941-го немцы подошли к Буграм, и Петр Петрович с Ольгой Васильевной перебрались в город. Верная Маша зарыла в саду самое ценное и, стоя на пороге сторожки, враждебно следила за размещением в доме арийских жильцов. Проводив в эвакуацию дочь Наташу с Катенькой и Андроном, Петр Петрович с Ольгой Васильевной остались в Москве. Днем Дадочка писал портрет Лермонтова. Однажды ночью пришел с проверкой документов комендантский патруль. Красноармейцы направили фонарик в неосвещенную мастерскую. Сноп света выхватил во мраке печальное лицо молодого Лермонтова. "А это кто тут живет?!" Миша весело: "Гражданин без прописки". Разобравшись в "обмане", красноармейцы уважительно спросили: "Кто же у вас так работает?" — "Отец". "Крепко работает!" — заключили красноармейцы и, пожав Дадочке руку, ушли.
А вскоре после войны "придворный" живописец Александр Герасимов начал на Петра Петровича травлю. К нему охотно примкнули несколько злобствующих критиков. Дадочка и Лелечка сохраняли олимпийское спокойствие. На одном приеме вокруг них образовалась угрожающая пустота. Подошел один знакомый художник, сказал негромко: "Ольга Васильевна, те, кто пакостят Петру Петровичу, в подметки ему не годятся. Плюньте!" Лелечка в своем единственном вечернем платье из вишневого бархата и придававшей ей вид опальной королевы горностаевой пелеринке на плечах со светской улыбкой ответила: "На всех плевать — слюней не хватит!" На счастье, Сталин тепло упомянул в одной из речей имя Сурикова, критики прикусили язык, и Дадочка до конца жизни писал так, как хотел...
Когда Петра Петровича не стало, Лелечка растерялась, постарела и даже будто стала меньше ростом. Однажды мама зашла к ней в гости. Лелечка стояла возле окна, глядела на высокие весенние облака, на молодую зелень деревьев, на солнечные блики на домах, а потом, судорожно вдохнув воздух, хранивший запах масляных красок, тихо сказала: "Как красиво. Только зачем все это нужно, если Петечки больше нет".
***
Одни любители искусства называют Кончаловского русским Сезанном, другие мастером реализма, третьи — авангардистом. И каждый утверждает: "Вот это — настоящий Кончаловский!" И все они правы, потому что в каком бы стиле Дадочка ни писал, он оставался самим собой. Он всегда оставался самим собой. Когда кидал калоши в академию, учился у Ван Гога и выставлялся с Пикассо. Когда основал с друзьями-художниками общество "Бубновый валет". Когда неделями нянчился с заболевшей дочкой. Когда воевал. Когда не предавал друзей. Когда вместо портрета Кобы писал внуков и цветы. Поэтому, вглядываясь в его жизнь, я испытываю за моего прадеда гордость и, как посетители музеев перед его картинами, зачарованно говорю: "Вот это — настоящий Кончаловский!"
http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1351004

1.Большая семья. Верхний ряд слева направо: Екатерина Семенова (дочь Натальи Петровны Кончаловской от первого брака), Наталья Петровна Кончаловская (дочь художника), сын Михаила Петровича Кончаловского от первого брака Алексей, Эсперанса (жена Михаила Петровича Кончаловского), Михаил Петрович Кончаловский (сын художника), Андрон Кончаловский. Нижний ряд слева направо: Маргот (дочь Михаила Петровича от второго брака), Ольга Васильевна Кончаловская (жена художника), Петр Петрович Кончаловский, Лаврентий (сын Михаила Петровича от второго брака), Никита Михалков, Сергей Владимирович Михалков. 1950-е
2. П.П.Кончаловский на I персональной выставке в залах Т.
3. Семейный портрет. 1917.
4. Сирень на плетеном стуле. 1945.
5.Семейный портрет. 1912.
6. Семейный портрет. 1911.
7.Портрет скрипача Г.Ф.Ромашкова. 1918.
8.Портрет С.Прокофьева. 1934.
9. Портрет режисера В.Э.Мейерхольда. 1938.
10. Портрет Н.П.Кончаловской. 1925.

[Eriksson]

14 июля разъехались после праздника дети и внуки, начали обсыпаться полевые цветы, принесенные в подарок соседскими крестьянами...

14 июля 1955 года. Какие "крестьяне"?! Написла бы проще "дворовые" или "крепостные". Насквозь фальшивые мемуары! "Аскетизм", треска по-польски, два костюма на выход... Так и поверить можно...
Бугры - это не "старый дом из лиственницы", как пишет автор, это - поместье, с огромным хозяйством, прислугой, скотиной, садом, огородами, коптильней и т.д.
Скромный быт для советских времен, для сталинской деревни, не так ли? Ах, бедный Дадочка, продавший свои работы Третьяковке еще в начале 20х годов за сотни рублей...
Когда в других мемуарах тот факт, что ППК не тронули органы НКВД и не отняли немыслимую по тем временам собственность (только Шолохов мог сравниться с Кончаловскими по состоятельности), объясняют тем, что он был женат на дочери Сурикова и Сталин, дескать, не решился тронуть семью классика русской живовписи - это вызывает улыбку, мягко говоря. Ему для расстрела без суда и следствия хватило бы благородного происхождения и участия в царской армии, путь даже санитаром...
Наличие в семье генерала НКВД - вот в чем дело. Да и ставший родственником Юлиан Семенов, как известно, принадлежал той же конторе.

[fabosch]

Присоединяюсь к мнению Кирилла. Мне представляется, что фигура Кончаловского очень неоднозначна во многих своих проявлениях. Любая правда а иногда даже и субъективные мнения, это намного правильнее, чем просто мазать его фигуру елеем.
Я отношусь к нему с достаточно противоречивыми чувствами, в числе которых есть, конечно и уважение и дань его несомненному таланту. Но в жизни не бывает ничего однозначного. И мне кажется, что Евгений тоже должен быть заинтересован в том, чтобы этот художник был обсуждаемым, то есть вызывал интерес, разумеется при этом не надо задевать ничье человеческое достоинство.

[Кирилл Сызранский]

fabosch, т. б., что рядом с ним в тоже время творили Филонов, Шевченко, Митурич, Древин, Истомин, Штеренберг, Тышлер, Лабас, Фальк, Чекрыгин, П. Кузнецов... Фигуры не менее заметные для специалистов, но не так, как сейчас сказали бы, "расскрученные" для публики.
А почему? В чем этот феномен Кончаловского?

[Konstantin]

Сообщение от Кирилл Сызранский

Я, например, хотел понять феномен фигуры Кончаловского

Сообщение от fabosch

Присоединяюсь к мнению Кирилла. Мне представляется, что фигура Кончаловского очень неоднозначна

Сообщение от Кирилл Сызранский

И что делать? Открыть новую тему?

Ок, обсуждайте.

[fabosch]

Сообщение от Кирилл Сызранский

fabosch, т. б., что рядом с ним в тоже время творили Филонов, Шевченко, Митурич, Древин, Истомин, Штеренберг, Тышлер, Лабас, Фальк, Чекрыгин, П. Кузнецов... Фигуры не менее заметные для специалистов, но не так, как сейчас сказали бы, "расскрученные" для публики.
А почему? В чем этот феномен Кончаловского?

Я не соглашусь с тем, что фигура Кончаловского менее известна, чем Шевченко, митурич, Истомин. У него есть ряд просто хрестоматийных работ, напр. портрет А. Толстого. Просто на поверхности всегда больше был послебубновский Кончаловский. Это в последние годы ранний Кончаловский стал предметом вожжделения многих коллекционеров

Кирилл, извините, еще раз перечитал ваш пост и понял, что трактую вас совсем наоборот.

Мне кажется известность Кончаловского во многом связана с его официальными регалиями, тем общественным положением, которое он занимал и принадлежностью к достаточно мощному семейному клану. Вот для начала так. Это, разумеется, не единственная причина, но мне кажется, что одна из важных

[Кирилл Сызранский]

Сообщение от Eriksson

продавший свои работы Третьяковке еще в начале 20х годов за сотни рублей...

Кончаловский вообще был зажиточным человекам, как я вижу, всегда.
Откуда этот достаток?
Наследство жены Ольги Васильевны-дочери В. И. Сурикова? Или собственно заработки самого автора?
Свою выставочную деятельность П. П. Кончаловский начал с выставок "Нового общества художников" в 1907 году, как я понимаю. И, например, в 1909 г. он на 6-ой выставке этого общества показал, судя по каталогу, более 20 своих работ, привезённых из Франции.
Но что самое удивительное, его эта успешность не прервалась и при Советах.
Его так же выпускали за пределы СССР и выпускали со всей семьёй-с женой и детьми. Он так же не в чем себе особенно не отказывал.
Он не остался на Западе. Даже когда он в 1925 г. познакомился в Сорренто (где пробыл 2 месяца) с Горьким ("он очень восторженно отнёсся к моим вещам и купил у меня две вещи") и тот ему предложил пожить у него, просил остаться ("у него огромная чудная вилла"), отказался, объясняя, что "вот нельзя воспользоваться этим счастьем благодаря множеству обстоятельств".
Что за "обстоятельства" держали Кончаловского в Советской России? Для меня это загадка.
Как-то мне такая "удачливость" художника напоминает жизненный путь его зятя-"гимнописца" и внука-кинематографиста.

Добавлено через 2 минуты

Сообщение от fabosch

Мне кажется известность Кончаловского во многом связана с его официальными регалиями, тем общественным положением, которое он занимал и принадлежностью к достаточно мощному семейному клану.

Так регалии-то откуда взялись? Откуда это общественное положение? Да и что там за клан такой был? Ну, тесть-Суриков, умерший в 1916-м. Но брат-политэмигрант.

Добавлено через 3 минуты

Сообщение от fabosch

Это, разумеется, не единственная причина, но мне кажется, что одна из важных

Он что, Кончаловский, был любимым художником Вождя?

[fabosch]

Сообщение от Кирилл Сызранский

Кончаловский вообще был зажиточным человекам, как я вижу, всегда.
Откуда этот достаток?
Наследство жены Ольги Васильевны-дочери В. И. Сурикова? Или собственно заработки самого автора?

Я думаю, что это и то, и другое.
Да и вообще, он производит впечатление очень практичного человека, как впрочем и упомянутые вами его ближайшие родственники.
В конечном счете, мне кажется, само по себе в этом нет ничего плохого - у каждого свои особенности харктера. Это так, пока это не касается творческой стороны, а точнее, организационно-творческой. Ведь и автор басен и автор кинофильмов немало усилий прикладывали к тому, чтобы , "как бы это помягче выразиться", не давать больших возможностей своим коллегам, один - в детской литературе, другой - в кино (что не зачеркивает, но тем не менее оттеняет их собственно творческие достижения). А это уже оборотная сторона такой практичности.
Скажу сразу, я ничего не знаю какова была роль в советском искусстве П. П. в этом смысле. А интересно, на форуме есть ли люди, которые могут сказать что-то внятное о роли Кончаловского в смысле "держать и не пущать": был ли он терпим к младшим коллегам?

Ведь Кончаловский самая известная фигура из бубнововалетчиков. Я считаю, что роль в русском-советском искусстве в смысле художествпенном значительна. Ведь для России "Бубновый валет" был прорывом на передний край мирового художественного процесса. Конечно, не только "Бубновый валет", но он сыграл в этом процессе очень заметную роль, и Кончаловский в том числе.
Но известность Кончаловского широкой публике (по крайней мере до сравнительно недавнего времени) строилась как раз на том, что, с моей точки зрения, было угасанием его художественного таланта. Естественно, в этом сыграли роль внешние факторы (гос. регулирование в изоискусстве), которые сыграли такую же роль в творческой (именно творческой) судьбе Машкова, Лентулова, Шевченко, Осмеркина, да и Кузнецова тоже (хотя он и не из бубновых), но, заметьте, не Ларионова (хотя он от госрегулирования благополучно уклонился), и не Фалька.

Добавлено через 5 минут

Сообщение от Кирилл Сызранский

Так регалии-то откуда взялись? Откуда это общественное положение? Да и что там за клан такой был? Ну, тесть-Суриков, умерший в 1916-м. Но брат-политэмигрант.

Добавьте к этому отца - издателя, тоже человека не бедного и не второстепенного.

[Кирилл Сызранский]

Сообщение от fabosch

Ведь Кончаловский самая известная фигура из бубнововалетчиков. Я считаю, чго роль в русском-советском искусстве очень велика.

Не стал бы переоценивать влияние "бубнововалетовцев" на советское официальное изобразительное искусство, "бубнововалетовцев" бысторо руководство искусством на место поставили. В марте 1927 года провели одну ретроспективную выставку и всё.
Да и в БВ Кончаловский не играл первую скрипку. В самом начале там были Бурлюк, Малевич, Ларионов, Гончарова, а в 1916-м и сам Кончаловский вышел из БВ.

[fabosch]

Сообщение от Кирилл Сызранский

Он что, Кончаловский, был любимым художником Вождя?

Насчет вождя, вроде бы замечен не был.
В каком-то смысле можно говорить о том, почему он так выдвинулся. В частности именно из-за своей практичности. но вообще я не думаю, что этому можно дать какое-то одно простое и понятное объяснение. Думаю, что тут сложный комплекс причин.
Одно, действительно, вызывает некоторое недоумение. Ведь он почти не писал откровенно социальных работ, как, например, Дейнека. А по своему социальному статусу был с ним вровень.
Однако, вот ведь парадокс, мне кажется, что Дейнека со всей своей ангажированностью и соцзаказом выглядит сейчас гораздо убедительнее и весомее, чем Петр Петрович советского времени.

Добавлено через 4 минуты

Сообщение от Кирилл Сызранский

Не стал бы переоценивать влияние "бубнововалетовцев" на советское официальное изобразительное искусство, "бубнововалетовцев" бысторо руководство искусством на место поставили. В марте 1927 года провели одну ретроспективную выставку и всё.
Да и в БВ Кончаловский не играл первую скрипку. В самом начале там были Бурлюк, Малевич, Ларионов, Гончарова, ав и сам Кончаловский вышел из БВ.

Под бубнововалетовством я имею в виду скорее именно кончаловско-машковскую линию, а не ларионовскую. Ларионов, по-моему, очень быстро понял, что эти ребята ему абсолютно чужие - у них разные вектора. И все же, мне кажется, что линия Машкова-Кончаловского ни когда не прерывалась в совискусстве, например, суровый стиль - это их несомненные духовные потомки. А Ларионов своих "детей" в Росси практически не имел, хотя фигура эта очень значима.