Беседы с Эрнстом Байелером

[fabosch]

Сообщение от LCR

Спасибо.

Нет, наоборот, мне приятно, когда есть какая-то реакция - значит, все-таки есть люди, которых этот текст интересует

Я думаю, ваш текст читают гораздо больше людей, чем отмечено в графе "Спасибо". Просто не все регистрируются, да и не каждый прочитавший догадывается сказать "Спасибо". А есть за что. Мало того, что материал интереснейший. Так еще и перевод сделан так, что кажется просто изначально написанным на хорошем русском языке. Мне кажется, это высший класс - перевести так, чтобы тебя, как переводчика, никто и "не заметил" ( в хорошем смысле этого слова). Это я как профессиональный редактор говорю.
А вообще раздел про Томпсона и про то, что он не смог найти понимания у себя дома, наводит на грустные размышления о том, что даже "у них" полно чиновников, которым все фиолетово. Так славу богу, "там" хотя бы иногда срабатывает механизм "эффективности вложений" в искусство, до чего нам пока как до неба (по крайней мере на государственном уровне)

[LCR]

8 Отчаянно ищу клиентов!


Кристоф Мори: Дело Томпсона на этом не закончилось. Сто Клее, купленные и проданные Вами одним лотом, должны были побудить его предлагать Вам другие сделки?

Эрнст Байелер: После продажи Клее никаких предложений не последовало. Через год, в 1960 г., он позвонил мне и «вызвал» меня к себе. У него было триста сорок картин, которые он хотел продать. Он с нетерпением ждал меня. Наша беседа продолжалась несколько часов. Он также хотел обменяться со мной картинами – разумеется, прежде всего потому, что некоторые из моих картин ему очень нравились, но и потому что в налоговом отношении ему было выгодно получить новые работы. Потом он отвел меня к своему адвокату для заключения сделки. Начались переговоры. Внезапно он спросил адвоката: «Сколько это займет времени?
- Двадцать минут
- Ладно!

И он вышел. Я остался в комнате, и адвокат спросил меня, чего я жду. Потом, помолчав, добавил: «Четыре дня назад наши переговоры с другими покупателями сорвались, я не могу скрыть это от Вас».
- А что случилось?
- Мы были примерно на том же этапе переговоров, что и с Вами. Какая-то деталь привела Дж. Дэвида Томпсона в раздражение, и он заявил, что раздумал продавать. Если вы хотите заключить эту сделку, нужно действовать быстро, пока он не опять не передумал.

Читать дальше... 

Со своей стороны мне пришлось убеждать мой банк выдать мне еще один кредит. В банке у меня попросили дополнительную гарантию, которую я смог представить благодаря моему верному клиенту базельцу Хансу Гретеру.

Что Вы можете сказать о Дж. Дэвиде Томпсоне?

Это был человек, который сделал себя сам – в Америке любят таких. Он работал в стальной промышленности и заработал много денег во время войны. «Много денег» в Америке, для европейца это значит «огромное состояние, неограниченные средства». Очень скоро по совету Альфреда Барра, легендарного директора МоМА, он купил себе первого Клее. Он понял, что эстетика экспрессивной структуры нитеподобных фигур Джакометти была та же, что и в фигуративных работах Клее. Он покупал в Париже у Мэга, в Нью-Йорке у Пьера Матисса или Сиднея Яниса. И, будучи одним из самых значительных коллекционеров, он знакомился с самими художниками. Так он смог приобрести работы напрямую в мастерской Альберто Джакометти. Я рассказываю все это, чтобы было понятно, что такому персонажу противостоять было невозможно: он хотел продать свою коллекцию, и всем, кто был заинтересован в покупке его работ, приходилось соглашаться на его условия, и уж во вском случае не перечить ему.

В его характере какая-то чертовщина совмещалась с совершенно невероятным апломбом. А потом он с удовольствием рассказывал о своих победах. Однажды во время своей поездки в Копенгаген он посетил нескольких коллекционеров. У одного из них он увидел Клее, который ему понравился. Естественно, он тут же захотел купить его и сделал предложение. «Эта картина не продается» - ответил владелец. Томпсон продолжал настаивать. «Я не могу продать ее, я могу только подарить ее» - возразил коллекционер. «Ну что ж, пусть будет по-Вашему!» - сказал Томпсон, снял картину со стены и ушел с ней.
Он был очень несговорчив, все избегали переговоров с ним. Однажды я встретился у него с английским торговцем искусства. Я удивился его присутствию. Он сказал мне, что просто пришел в гости, и что никогда больше не будет вести с Томпсоном дел, объяснив, что тот уже снял с него последнюю рубашку.

Он любил преодолевать трудности. Нью-Йоркские маршаны боялись его, как огня. Бывало, он приходил в галерею, говорил: «Покажите мне картины, которые Вам не удается продать» и скупал их подешевке, часто лотами. Он охотно пускался в рискованные операции, но всегда просчитывал этот риск. Так, узнав, что я покупаю работы из его коллекции, директор Карнеги Музеума позвонил ему и сказал, что он очень опечален тем, что эти картины покидают США. «Я дам тебе шанс, - ответил ему Томпсон. – Если в течение трех дней, пока Байелер не уехал, мне предложат здание под всю мою коллекцию и персонал, коллекция останется в стране. Ты понял? У тебя есть три дня». Конечно же, я уехал в Базель с картинами.

Такие крупные покупки и основательная задолженность требовала быстрых продаж. Были ли у Вас гарантии покупателей?

Продажа Клее одним лотом наделала много шума в художественной среде (музеи, коллекционеры, торговцы искусства, художники). Дюссельдорф закупил значительную коллекцию, другие города могли последовать его примеру. Я решил показать работы, которые я хотел продать, организовать турне по богатым городам, как, например, Эссен, который имел кредит на приобретение художественных ценностей в два миллиона марок. Так я устроил передвижную выставку, которую мы показали в Цюрихе, Эссене и Гааге.
Цюрихский Кунстхаус довольно скромно купил торс Джакометти. Я хотел сконцентрировать продажи в Германии. «Если Германия начнет покупать, ситуация разблокируется». Однако в этот период реконструкции социалисты предпочитали голосовать за строительство школ, больниц, социальных жилищ. Они были правы! Министр-президент земли Северный Рейн-Вестфалии Франц Майер услышал о нашей выставке. Он позвонил мне и потребовал, чтобы я предоставил Дюссельдорфу приоритет на покупку моей коллекции.

- У Эссенского музея есть кредиты на покупку многих значительных работ, ответил я.
- Но мы хотим сделать очень крупные закупки. Дело в том, что я хочу создать в Дюссельдорфе музей. Мы не можем ограничиться одним Клее. Так что оставьте Эссен в покое и займитесь нами.
- Прекрасная идея, но у Вас нет средств.
- Мы найдем средства, мы сделаем все необходимое.
- Ваши социалисты будут против.
- Приезжайте, представьте свое предложение закупки на комиссию.

Эссен практически дал гарантию покупки, во всяком случае, город выказал большой интерес к приобретению нескольких значительных работ. Я знал, что у них есть два миллиона марок – я уже говорил об этом. Однако я поехал в Дюссельдорф на комиссию по закупке.

Это были те же люди, которые презжали в Базель смотреть на Клее?

Ну, я так думал. Но каково же было мое удивление, когда меня ввели в зал, где заседала комиссия из пятнадцати членов разных политических тенденций! У меня были все диапозитивы, я показал им их, и они единодушно заявили, что хотят купить все работы, а потом предложили мне привезти их показать в Дюссельдорфе. Мне пришлось аннулировать сделку с Эссеном.

Когда мы поехали в Дюссельдорф, Дж. Дэвид Томпсон присутствовал на вернисаже, чтобы поддержать нас – всегда желательно, чтобы потенциальные покупатели могли познакомиться с владельцем вещей, а кроме того, лучше было не слишком афишировать мой статус частного маршана. Мы опасались критики социалистов. Этот вернисаж полностью провалился – не пришло ни одно официальное лицо – ни министр-президент, ни члены той самой комиссии, которая пригласила меня. Я с трудом продал двум промышленникам маленькую работку Пикассо и один холст Риопеля. Я очень нервничал. Когда я попытался выяснить, что же произошло, мне сказали, что обсуждение закупки картин все еще не закончено. Нужно было ждать. Но проценты на деньги, которые я взял в банке, все росли, моя финансовая ситуация становилась угрожающей. Мы демонтировали выставку и поехали в Гаагу. Там я ничего не продал, один клиент выказал некий интерес к «Глициниям» Моне – и все. Это положение дел меня совершенно убивало.

С таким количеством картин на руках Вы не могли выкрутиться из этой ситуации…

Действительно, я пришел к такому выводу. Выставку посетил Том Мессер. Его только что назначили директором Нью-Йоркского музея Гуггенхайма, и он лихорадочно искал, какой бы выставкой он мог отметить свое назначение, «обозначить свою территорию». Он предложил мне выставить эти работы, но с условием, что я сам на выставке не появлюсь, и мое имя не будет фигурировать ни на одном проспекте – он отказывал мне в какой бы то ни было рекламе галереи Байелер. «Это будет выставка частной коллекции, а не маршана» - таков был его концепт.

Я был убежден, что Америка спасет меня, даже если у меня не будет возможности пригласить знакомых мне людей, заинтересованных в приобретении той или иной вещи с выставки. В Нью-Йорке я продал только одного маленького Поллока и Хуана Гриса, которого купил Джо Пулитцер из Сан-Луиса. Во время выставки мы с Францем Майером столкнулись носом к носу. Встреча была неприятная. Он сказал мне, что в конце концов Дюссельдорф отказался от проекта закупки картин. Социалисты не поддержали ее, у них были другие приоритеты. Приобретение работ Клее удовлетворило потребности города. Для меня это была катастрофа, тем более, что кредиты города Эссен были уже использованы.
Нужно было возвращаться в Европу. Я решил попытать счастья в Италии, потому что Аньелли хотел показать нашу коллекцию в музее Турина. Кроме того, его лично интересовал один холст Сезанна и несколько других полотен. В Турине он пригласил меня на обед, чтобы мы могли поговорить. За столом было много гостей. Я был незнаком с Аньелли. Я держался осторожно, но с энтузиазмом говорил о своих работах. Он купил у меня по одной картине Клее и Мондриана. Представитель музея ничего конкретного по поводу остальных работ не сказал. Наконец, разговор зашел о Сезанне, и издатель Фабри сказал, что видел в Париже похожего Сезанна, но цена на него была ниже. Аньелли стал колебаться, так что эта сделка не осуществилась. Пальма Буккарелли, директор музея в Риме, предложила мне показать в музее всю коллекцию. Стокгольмский музей тоже выказал интерес к этой идее. Но все это не решало моих проблем – проценты в банке неуклонно росли. Цюрих, Эссен, Дюссельдорф, Нью-Йорк, Турин – и все безрезультатно… Надо было менять стратегию. Я решил вернуться к себе в Базель. Раз гора не шла к Магомету, нужно было привести Магомета к горе – нужно было не выставлять всю коллекцию, она уже и так достаточно наездилась, а организовыввать выставки и показывать на них несколько работ, которые я хотел продать. Ведь после смерти Оскара Шлосса в 1947 г. меня интересовала именно организация выставок. Вот к этому концепту и надо было вернуться.
Я устроил в галерее несколько выставок – «Кубизм», «Мондриан», «Клее» и другие, и мы смогли постепенно продать немало работ из коллекции Томпсона, в частности, в недавно созданную Региональную галерею Северной Рейн-Вестфалии. Директор этой галереи Вернер Шмаленбах купил целую серию холстов из коллекции.

[fabosch]

Уважаемый Grigory, извините за занудство, но наверное имеет смысл и здесь поправить "региона Северной Ренании и Вестфалии" на "земли Северный Рейн - Вестфалии" в двух местах

[LCR]

Сообщение от fabosch

Уважаемый Grigory, извините за занудство, но наверное имеет смысл и здесь поправить "региона Северной Ренании и Вестфалии" на "земли Северный Рейн - Вестфалии" в двух местах

[Grigory]

Сообщение от fabosch

Grigory, извините за занудство

Извиняю, сам такой!
Исправил...

[Allena]

Сообщение от fabosch

Это я как профессиональный редактор говорю.

Сообщение от fabosch

Уважаемый Grigory, извините за занудство, но наверное имеет смысл и здесь поправить "региона Северной Ренании и Вестфалии" на "земли Северный Рейн - Вестфалии" в двух местах

От души приветствую Вас, коллега! Редакторское зану-у-у-у-у-удство на AI для LCR не в новинку, поэтому что-то мне подсказывает, что она не будет в обиде. Да, Лианочка?

[LCR]

9 Опять Томпсон.
Вслед за Клее и коллекцией - Джакометти


Кристоф Мори: Сделки с Томпсоном на этом не закончились. После продажи лота из ста Клее и коллекции в триста сорок картин он Вам позвонил…

Эрнст Байелер: Через два года Томпсон решил продать всех своих Джакометти. У него была самая большая коллекция этого скульптора, она состояла из девяноста произведений. У него были переговоры с людьми из кинематографической промышленности, из Лос-Анджелеса – актерами, пролюссерами, - но они ничем не закончились. Тогда он позвонил мне. Я опять - уже в третий раз – оказался вторым, это была удобная позиция, так как я знал, что он разочарован и торопится. Эту коллекцию нельзя было упустить. Я переговорил с двумя цюрихскими коллекционерами, братьями Хансом и Вальтером Бехлерами, которые считали, что в Швейцарии постыдно мало произведений этого великого художника. Они нашли партнеров, в число которых входили их друзья, муниципалитет Цюриха, кантон и Конфедерация, и подтвердили напрямую Томпсону, что покупают эту коллекцию: Швайцария, которая не разглядела Джакометти в начале его деятельности, была полна решимости наверстать упущенное. Но президент музея и одного из крупнейших цюрихских банков не любил Джакометти и отговорил Бехтлеров покупать его. Бехтлеры отказались, а это означало, что операция невыполнима. Томпсон был в полной ярости: «А я-то думал, что швейцарцы держат слово!» - кричал он и угрожал пустить все с молотка – одну работу за другой. Несмотря на то, что я был в долгах как в шелках, я сделал ему предложение на ту же сумму за вычетом комиссионных. Он согласился.

Читать дальше... 

Вы уже знали его, как облупленного, так что операция, наверное, прошла безболезненно? Ваши взаимоотношения с Томпсоном уже попахивали сотрудничеством, верно?

Не совсем, без трудностей не обходится никогда… Когда скульптуры, картины и рисунки прибыли в Базель, я обнаружил, что не хватает трех работ из самых значительных. Я немедленно позвонил Томпсону, он мне сказал: «Поскольку Вы вычли из суммы сделки комиссионные, сожалею, но я не могу передать Вам все обговоренные работы» и прндложил дослать ему еще тридцать пять тысяч долларов. Для меня это было, как удар в пах – ведь я действовал согласно указаниям его адвоката и заплатил столько, сколько с меня требовали. Мой адвокат предложил мне подать на него в суд в Питтсберге, но судиться с ним в его родном городе, зная, что судья О’Брайан – один из его ближайших другей? В конце концов я доплатил тридцать пять тысяч долларов и получил все три недостающие работы – это был единственный и уж по крайней мере самый быстрый выход из положения.

Как он относился к художникам?

Он любил побеждать, все время придумывал себе новые игры. Однажды мы встретились в Париже, мы ужинали с Альберто и Аннетт Джакометти. Томпсон заказал столик в хорошем ресторане около Елисейских Полей. Разговаривать было нелегко: Томпсон не говорил ни по-французски, ни по-итальянски, а Альберто не знал английского. Но мы как-то вышли из положения, я обращался прямо к Джакометти. Вдруг Томпсон оборвал наш разговор и спросил меня, какое вино я буду пить.
- То же, что и Джакометти.
- Нет, это вино только для художника!
- Тогда я буду пить другое, мне все равно…

Альберто, который более или менее понял, о чем идет речь, сказал, что будет пить то же вино, что я. «Будь по-Вашему» - ответил Томпсон, но заказал одно вино для Джакометти, а другое для меня. Таким образом, чтобы все были довольны, мне наливали в два бокала. Ужин продолжался. К концу ужина мы много выпили, и Альберто положил голову на руки, веки его слипались, было видно, что он борется со сном.
- Ты устал? – спросил его Томпсон. Почему ты так устал?
- Я много работал.
- Если ты слишком много работаешь, я помогу тебе. Я дам тебе денег, чтобы ты мог отдохнуть.

Томпсон вынул чековую книжку и начал выписывать чек. Джаконетти тут же проснулся:
- Стоп! Подождите! На каких условиях?
- Когда ты слишком много работаешь, ты устаешь. Я предлагаю тебе двести пятьдесят тысяч долларов, чтобы ты работал только для Байелера и для меня. ОК?
- Невозможно, у меня договор с Пьером Матиссом и с Мэгом…
Джакометти наклонился ко мне и попросил перевести двести пятьдесят тысяч долларов в швейцарские франки. Я перевел и ответил, что это будет более миллиона.
- Этого недостаточно – прошептал мне Джакометти.
- Судя по тому, как Вы живете, Вам этого хватит с избытком.
- Что же я буду делать с этими деньгами?
- Ну, например, кругосветное путешествие…
- Нет, мне это неинтересно…

Томпсон забрал свой чек, м больше мы к этой теме не возвращались. Когда мы распрощались, я решил зайти к Липпу выпить кружку пива. Аннетт отправилась спать, а Альберто пошел со мной. Предложение Томпсона его очень заинтриговало, ведь сумма была все-таки очень крупная. Мы продолжали говорить об этом предложении, когда в пивную вошел Тристан Тцара. Джакометти помахал ему рукой, а потом рассказал, что произошло. Тцара закричал: «Что?! Ты что, больной? Продаться за двести пятьдесят тысяч долларов?!». Разговор был закончен, больше мы об этом не говорили никогда.

А почему Томпсон сделал это предложение?

Я сказал, он любил побеждать, он был игрок. Он сам сказал мне через несколько дней. Он знал, что тот не согласится, он сделал это, чтобы разбудить засыпающего Джакометти. Однако он хорошо просчитал риск, и если бы Альберто взял чек, то Томпсон остался бы в выигрыше: перестанет Джакометти работать – Томпсона коллекция будет цениться во много раз дороже; не перестанет – мы с Томпсоном станем его эксклюзивными покупателями. Томпсон невероятно быстро считал и правильно оценивал ситуацию.

Когда Вы купили эти работы, Джакометти, должно быть, был рад, что его произведения вернулись в Швейцарию?

Я выставил в галерее все приобретенные работы и сказал Альберто, что намерен продавать их только в Швейцарии. «Но это очень большие деньги, кто может сказать сегодня, что через пятьдесят лет мои скульптуры будут стоить пятьдесят тысяч швейцарских франков?» - ответил он. Очаровательно - такой кокетливый ответ. Но нам удалось осуществить мою идею. После двух лет напряженных переговоров браться Бехтлеры и их цюрихские друзья спасли коллекцию. Был создан фонд при участии Ханса Гретера. Теперь три четверти коллекции находятся в Кунстхаусе Цюриха, немного меньше четверти в Кунстмузеуме Базеля, а несколько произведений в музее Винтертура. Через три года в «Neue Zürcher Zeitung» отметили, что на нью-йоркских публичных торгах продажа одной-единственной значительной скульптуры Джакометти принесла столько же, сколько стоила Цюрихскому музею вся коллекция.

Это последняя переведенная мною глава, по крайней мере, пока. Не знаю, может быть, буду переводить дальше, еще не решила.

[Yurko]

Уважаемая LCR! Если Вы и дальше будете заниматься переводом то, это принесет только удовольствие читающим...если Вы откажетесь,то по всей видимости данный кропотливый труд утомил Вас. Так или иначе я как и многие из читающих данные интригующе документальные les comptes financiers de l'art mondial я откровенно Вам хочу высказать большое спасибо!!!

[Маруся]

Сообщение от LCR

может быть, буду переводить дальше, еще не решила.

Пожалуйста...

[fross]

Джакометти наклонился ко мне и попросил перевести двести пятьдесят тысяч долларов в швейцарские франки. Я перевел и ответил, что это будет более миллиона.

А теперь бы чуть более 253 тысяч швейцарских франков. Доллар подешевел более чем в четыре раза по отношению к швейцарскому франку и более чем в 100раз по отношению к работам Джакометти...

«Но это очень большие деньги, кто может сказать сегодня, что через пятьдесят лет мои скульптуры будут стоить пятьдесят тысяч швейцарских франков?»

Простите ошиблась, - более чем 2 000 раз, вместо 50 тысяч долларов рекордные 104 миллиона.