Коллекционер Михаил Перченко вспоминает о блошиных рынках

[Евгений]

Места надо знать

Перченко — один из первых российских коллекционеров, кто стал методично и последовательно собирать старое западноевропейское искусство. Сегодня он вспоминает о блаженных временах, когда значительные вещи еще можно было приобрести даже на блошиных рынках.
-------------------------
Главным моим развлечением с двенадцати лет было посещение антикварного магазина на Старом Арбате, где собирались все крупные московские коллекционеры. Там я познакомился с замечательными людьми: с Феликсом Вишневским, Абрамом Шустером, они и приучили меня к собирательству.
Первые пятнадцать лет я собирал стекло и фарфор, коллекционировал русскую живопись — у меня были Тропинин, Брюллов, Аргунов, Венецианов. Затем была громадная коллекция миниатюр и мебели XVIII века. Все это я потом продал тремя частями. Затем восемь лет собирал Восток. Но когда понял, что мне не хватит жизни, чтобы разобраться в датировке предметов, я оставил это занятие и переключился на западное искусство, которое и коллекционирую уже 25 лет. Главным образом, меня интересует искусство Северной готики и Ренессанса — нидерландские примитивы XV–XVI веков и деревянная скульптура XIII–XVI веков. Скульптура XVII столетия мне уже неинтересна. У меня есть «Святая Анна и Дева Мария с младенцем» XIII века, исполненная в регионе Мааса, есть большой ретабль, деревянный расписной алтарь антверпенской школы первых десятилетий XVI века, есть скульптура мастерской Тильмана Рименшнайдера.

Читать дальше... 

Из курьезов (их было не так много), связанных с неожиданными приобретениями, вспоминаю случай в Париже на блошином рынке Клинянкур в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Каждую пятницу в пять часов утра туда приезжали цыгане. Они привозили все, что им удавалось собрать по маленьким городкам и деревням: от мебели до живописи. С пяти до восьми публике ничего не продавали — это было время дилеров. Помню, я начал смотреть гравюры и нашел офорт Дюрера размером А4 за какие-то 200 франков. Сейчас он стоит никак не меньше 150 тысяч долларов.

Конечно, сегодня на блошиных рынках найти уже ничего нельзя. Я езжу только к своим поставщикам. К ним же вожу и студентов Московского института арт-бизнеса и антиквариата, где читаю лекции по истории собирательства и западноевропейскому рынку. В одной из таких поездок я показывал им, как работает самый интересный, с моей точки зрения, аукционный дом — парижский Drouot. Что можно найти на аукционе всего за день? Тогда я нашел оригинальный немецкий рисунок XVI века (1000 евро) и две фаянсовые скульптуры Александра I английской работы! Все-таки Франция — это чердак Европы. Слишком много туда было свезено, поэтому какие-то вещи (не из основных) все еще можно купить на Drouot.

Последним замечательным произведением, проданным на этом аукционе, была не атрибутированная работа Веласкеса с эстимейтом от 600 до 800 тысяч франков, которую купил мой знакомый француз лет двенадцать назад. Он думал, что станет единственным, кто распознает гениальное полотно и купит его по дешевке. Но таких умников оказалось больше сотни, и цена работы выросла до 4,5 миллиона долларов! Мой приятель заложил собственную галерею, но все же купил этого «Веласкеса», собираясь продать его на Sotheby’s (уже был и покупатель на 7 миллионов долларов!). Но ничего не вышло. Директора крупных музеев написали письмо, что Sotheby’s не имеет права атрибутировать Веласкеса. В результате полотно не было продано, мой приятель не смог отдать банку деньги и разорился.

Я лично с аукционами предпочитаю не связываться. Хорошие вещи там стоят миллионы. Но то же самое я могу купить у своих поставщиков в десять раз дешевле. К примеру, мне предлагают итальянский кабинет XVII века за 15 тысяч евро. Реально я могу его купить за 12 тысяч, но не покупаю, потому что он мне не нужен. Тогда владелец кабинета выставляет его на Sotheby’s. Там он продается за 110 тысяч фунтов, то есть в 15 раз дороже! Аукционы — это страшная вещь, особенно крупные, вроде Sotheby’s и Сhristie’s. Я не стану покупать у них что-нибудь напрямую, только через дилеров. Таким образом, иногда удавалось получить аукционные шедевры за копейки. Правда, было такое всего два раза в моей жизни.

Один случай произошел года четыре назад на Sotheby’s, где продавали сомнительного Рафаэля. Так случилось, что рядом с ним, очень косо, повесили трехстворчатый складень великого Жана Бельгамба. Публика бежала к Рафаэлю мимо Бельгамба. Если бы кто-нибудь задержался перед Бельгамбом на пять минут, то понял бы, что перед ним шедевр. Тогда я даже не стал делать заявку на складень, думая, что цена на него дойдет на аукционе до полутора миллионов. Не дошла. Мой поставщик купил его за 55 тысяч евро и перепродал мне с десятипроцентной надбавкой.

В другой раз через своего дилера я вышел на одного бельгийского нотариуса, у которого была целая коллекция скульптуры (кстати, он же ему эту коллекцию и собрал). С дилером мы были знакомы лет пятнадцать, и все время он дразнил меня этой коллекцией. И вот в один из моих визитов в Бельгию, за шесть часов до отлета из Брюсселя в Москву, поставщик позвонил и сказал, что коллекция продается, и предложил ее посмотреть. Мы немедленно поехали в Брюгге, где я купил сразу двадцать скульптур. Хозяин снизил цену втрое от первоначальной. Он сделал это потому, что продал все в одни руки. Хотя у него было около полусотни наследников — трое сыновей, двадцать внуков, тридцать правнуков, но никто из них не желал продолжать его дело.

Такая же история сейчас происходит и с наследием профессора Гольдшмидта, чья коллекция скульптуры считается второй в мире. Он умер полтора года назад, и вот семья решила продать его собрание. Ни детям, ни внукам, ни правнукам оно не нужно. Я хотел кое-что купить, но цены так выросли, что не подступиться. Когда был жив Гольдшмидт, я договаривался с ним о покупке 30–50 вещей за миллион долларов. А сейчас один складень наследники продают за полмиллиона.

Цены на скульптуру за двадцать пять лет поднялись в среднем в сто раз. Если первые вещи я покупал за 8–10 тысяч долларов, то сегодня стоимость аналогичных произведений доходит до 4 миллионов евро. На одном из последних Sotheby’s футболист Пьер Литтбарски — третий в мире по уровню коллекционер старинной скульптуры — купил Богоматерь Тильмана Рименшнайдера именно за такую сумму.
http://artchronika.ru/item.asp?id=2325