Выставка Джорджо Де Кирико в Париже

[LCR]

В пятницу в Муниципальном музее современного искусства Парижа открылась ретроспектива Джорджо Де Кирико. Я перевела две статьи.
Первая – довольно безличная и конформистских взглядов, но содержащая любопытные элементы, была напечатана в Фигаро. Вторая, более интересная, была напечатана в газете Л1 Монд.

Загадочный Джорджо Де Кирико

Лё Фигаро, 13.02.2009
Вероника Прат

Он заворожил Аполлинера, Бретона, Пикассо, Шагала. А через десять лет критики отрицала в его творчестве какие бы то ни было достоинства, а художники изгнали его из своей среды. Почему такой поворот на 180° ?
Выставка в Париже пытается найти разгадку «тайны Де Кирико»

Читать дальше... 

«Если бы я умер в 31 год, как Сера, или в 39, как Аполлинер, мегодня я бы считался одним из значительнейших художников века. Вы знаете, что бы они говорили, эти идиоты критики? Что важнейший художник сюрреалист – это я, Кирико. Не Дали, не Магритт, не Дельво. Я.». Но Кирико умер в 1978 г., в вощрасте 90 лет. И ирония творческой судьбы Джорджо Де Кирико, сыгравшей с ним жестокую шутку, действительно дала ему все основания, чтобы излить свои горечь и негодование.

Он родился в 1988 г. в Волосе (Фессалия). Отец его, сицуилианец, был инженером строителем. Мать его, родом из Генуи, любила искусство. После смерти своего мужа в 1905 г. они переехали в Мюнхен. Джорджо записался в Академию изящных искусств. Можно было бы предположить, что он испытает влияние Кандинского, открывшего абстрактное искусство, но нет, больше всего его поразили немецкие художники-романтики – Арнольд Бёклин и Макс Клингер, фантастические архитектурные элементы в их картинах зачаровали юного Кирико. В музыке его влечет Вагнер. В литературе – Ницше. «Новизна этого поэта, – писал Кирико, - заключается в его загадочных и одиноких мечтаниях – как будто он грезит в светный осенний день, когда тени становятся длиннее, чем летом, так как солнце уже всходит не так высоко. Я хотел выразить сильное чувство, найденное в книгах Ницше». Логическое последствие этих пристрастий – после возврящения Кирико в Италию в 1909 г. на первых его холстах изображены драматически пустынные архитектурные ансамбли, в которых свет борется с тенями. Зажатый между фрагментированной геомертией кубистов и стилистической революцией абстрактной живописи, Кирико укрылся в области фантастического, в странном мскусстве, поставившем себе целью живописать остановленное время. На его «Площадях Италии» установлены конные памятники и статуи, в его картинах постоянно присутствуют аркады, уводящие вдаль, к горизонту, затененные портики со строгими линиями, освещенные золотым светом Средиземного моря. В них царствует атмосфера пустоты, ожидания, отсутствия. Вскоре появился новый сюжет – тревожащие манекены, безрукие и слепые, главные персонажи этой живописи, которую сам Кирико назвал «метафизической». Холсты 1914-1916, названные «Тревожащие музы», «Великий Метафизик», провозвещают тревожный климат «Замка» Кафки или лабиринта Борхеса. Кирико в это время еще не исполнилось 30 лет.

В Париже сюрреалисты, преисполнкнные энтузиазма, считают Кирико свои предтечей. Их восторг безмерен, он равен удивлению и восхищению, с которыми они открыли Кирико для себя. Позднее, Кирико признался, что это восхищение сюрреалистов его не обмануло: «Когда они увидели мои картины, они решили повторить со мной их фокус с Таможенником Руссо: гениальный, но наивный художник, которого Бретон взял под свое крылышко. Несколько месяцев я им подигрывал ... По субботам, с пяти до восьми, мы встречались у Аполлинера. Там были Бранкузи, Дерен, который не открывал рта, и Макс Жакоб, говоривший без умлоку. На стенах висели работы Пикассо, Мари Лорансен, кубистов. Позде, Аполлинер повесил две или три моих холста, в том числе портрет, который я написал с него». /знаменитый пророческий портрет, где на виске поэта изображена мишень – ровно в том месте, куда он был ранен на войне/. В Музее современного искусства выставлены около десяти работ, свидетельствующих о значительности этого метафизического периода, в числе которых бесспорный шедевр – «Загадка одного дня».

Этот период кончился также внезапно, как и начался. Кирико поменял и тематику, и форму, он запутался в парафразах, повторял уже сказанное, и по работам, выставленным в последних залах, видно, что он потерял свякое критическое чувство по отношению к своему творчеству.
Он объяснял, что однажды, летом 1919 г., проходя мимо картины Тициана, выставленной на вилле Боргезе, к нему пришло откровение великой живописи – он нашел дорогу в Дамаск. С этого дня он отказывается от своих ранних работ, нападает на современное искусство и призывает к возвращению к технике треченто и кваттроченто. Друзья его ничего не понимают: Кирико, писавший грезы, теперь говорит только о традициях.
Сюрреалисты, для которых предание анафеме было любимым занятием, проклинают его: «Если бы он хотя бы пытался создать иллюзию своего потерянного гения, - говорит Бретон, - но, производя усердные копии своих ранних работ, он хочет только одного – продать свою картину не один раз, а два». Как художник может издеваться над своими собственными работами? Как он может предлагать покупателям только что написанные копии своих ранних работ под видом оригиналов? Кирико отвечал на это с олимпийским спокойствием, что он предпочитает свои собственные копии продукции менее одаренных фальсификаторов. Мы не пытаемся любой ценой защитить «вторую манеру» Кирико, но нужно признать, что и в течение своего чудесного первого периода он написал несколько слабых работ, а на протяжнении второго периода, который называют «декадентским», ему удалось создать два-три шедевра, например, «Блудный сын». Ведь в отличие от Рамбо, Кирико не сменил профессию. Он остался художником, и вопрос, на который надо ответить: кто же он, этот Кирико, гениальный творец, «метафизик», или посредственный подражатель себя самого? Те, кто любит его, скажут, что невозможно ходить по улицам Турина, не вспоминая его ранних работ с бесконечной ностальгией. Другие будут сожалеть о том, что в 20-е годы он не уехал в Харар торговать рабами.