Выбранные места из трактата

[tchaika]

Сообщение от Игорь Гурьев

несколько глав из трактата

Словоблудие.

[Игорь Гурьев]

Сообщение от tchaika

Словоблудие.

Есть и другие мнения об этом трактате.

Предисловие Виктора Суворова

Любовь к философии была во мне перешиблена в молодости лекциями по марксистско-ленинской философии. Я думал, что эту вещь я разлюбил навсегда, пока не встретил Анатолия Копейкина и не прочитал его трактат. Прочтя трактат Копейкина, я пожалел, что потерял годы, не интересуясь философией.

На первый взгляд, трактат является трудом по истории искусства. Но это не так. Он охватывает многие аспекты жизни. Любой человек, который считает себя творческим, по-моему, обязан прочитать философский труд Анатолия Копейкина. При этом совсем не обязательно соглашаться с автором, он и сам на это не рассчитывает. Но даже тот, кто во всем согласен с Копейкиным, тоже должен трактат прочесть.

Зря Копейкин извиняется за несерьезный тон. Я думаю, что самое главное для любого текста, написанного на бумаге, — он должен быть интересным. Самая мощная мысль, выраженная неинтересно, до людей не дойдет. Что бы мы ни писали: инструкцию по пользованию холодильником, инструкцию для космонавта или трактат, — это должно быть интересным.

Копейкин это дело просек, осознал, и все его нетривиальные мысли изложены предельно интересно, доходчиво и с юмором. Я лично люблю людей, которые говорят и пишут простым русским языком и с юмором. Копейкин пишет, что если человек имеет юмор, то он больше умный, чем дурак, — и наоборот. Одной этой мысли достаточно, чтобы считать его трактат выдающимся произведением.

Еще одна мысль Копейкина, которая мне очень близка: лучше прикидываться дураком, чем прикидываться умным. Ни один глупый человек не работает под дурачка, и, наоборот, человек, достаточно уверенный в себе, может дурачиться. А кто закомплексован, тот никогда дурачиться не будет.

Я иногда задумываюсь, почему мои книги так хорошо покупают? И думаю, что это потому, что я пишу их не для абстрактного читателя, а мысленно вижу перед собой солдат даже не своей роты, а своего взвода (23 человека), когда я им, например, объяснял устройство гранатомета РПГ-7В. Во время лекции солдат известно о чем думает — и это надо было в нем перебороть и заставить слушать то, что говорю я. Для этого надо излагать вещи интересно. С юмором и шутками. Самыми простыми русскими словами.

Я очень сожалею, что Копейкин не пишет много книг: то, что читатель держит в руках, — это первая его книга. Читатель, ты прочтешь отличную книгу. А я уже жду новых.

Виктор Суворов

20 августа 2003 года


Кто такой Копейкин и что такое его трактат доклад



Копейкин (Анатолий Александрович, 1957 г.р.), он же подчас Коропкин и Корочкин (Корочкин — это прозрачный псевдоним, под которым он иногда печатался в «Русской мысли», а Коропкин — фамилия главного действующего лица его рассказов и фельетонов, печатавшихся там же до последних месяцев 2002 года, alter ego автора), — уроженец деревни Третьяково Клинского района Московской области, по образованию и призванию искусствовед. В «РМ» работал наборщиком, писал сам и практически выполнял обязанности редактора, особенно в ее последний героический период (2001-2002), когда газета считалась закрытой, но выходила силами уволенных волонтеров, когда у нее не было помещения и вся подготовка номера шла по домам, через электронную почту.

В коридоре редакции мы и встретились в 1983 году — его подвел ко мне Кублановский и сказал: «Познакомься, это молодой поэт... — я внутренне вздрогнула (еще один «молодой поэт»), — ...Анатолий Копейкин». Я вздохнула с облегчением: стихи Копейкина я к тому времени уже напечатала в «Континенте», и можно было не вздрагивать. Они были вполне занятные, но не о стихах сейчас речь, тем более что больше Копейкин стихов не печатал и на моей памяти сочинял лишь какие-нибудь четверостишия на случай. Хотя не поручусь, что где-то в его записных книжках не лежат приберегаемые на будущее запасы стихотворной продукции.

И вот с тех пор мы дружим — уже двадцать лет, хотя, по правде сказать, мой старший сын, художник, наверное, считает, что Копейкин — в первую очередь его друг, а мой уж так, за компанию. Раз Копейкин — мой друг, подумаете вы, значит, предисловие будет пристрастным, в пользу автора. Будет, но не поэтому (дружба не мешала мне собачиться с Копейкиным по редакционным делам и вообще глядеть на него, как принято говорить, нелицеприятно), а потому что чем больше я перечитываю трактат — или, если угодно автору, трактат-доклад, — тем больше он мне нравится.

Я этот трактат читала по ходу дела, когда он еще никак не назывался — трактат и трактат, — потом снова, когда он стал называться «Твердый знак», и вот теперь, под новым заголовком «Сухой док». Что такое сухой док, каждый знает: туда ставят суда на ремонт, а главное, на полную проверку. Так проверяет, а когда надо, и ремонтирует Копейкин свои и чужие гипотезы, убеждения и предрассудки. Но, конечно, есть в этом заголовке и нескрываемый намек на .doc — то, чем был трактат до окончательного превращения в печатное произведение, и вообще то, с чем все мы каждый день работаем.

Один из друзей, которым трактат посвящен, когда-то, еще по ходу дела, спросил: «Почему ты пишешь дневник, а называешь его трактат?» Знаю я это со слов Копейкина, а вот что он ответил и ответил ли вообще, так и не знаю. Даже не спросила: ответ, по-моему, уже заключен в вопросе. Потому что пишется дневник — а получается трактат, некоторая сравнительно стройная конструкция, хотя не по линеечке и не по ордеру выведенная. См. в оглавлении даты: главки трактата публикуются в хронологическом порядке написания, дневниковость не была отдана в жертву стройности конструкции. Сиюминутность одной мысли, только что пришедшей в голову или, может быть, со студенческой юности начатой обдумываться, цепляется за сиюминутность такой же предшествующей или последующей — получается не разделенный искусными плотинами и запрудами поток мыслей одного человека, ведущего свой дневник-трактат. Если бы термин не был так скомпрометирован, можно было бы сказать «поток сознания». Но под «потоком сознания» обычно разумеют поток бессознательного — здесь сознание сознательно, чем поток и регулируется. Внезапные, казалось бы, переброски от одной темы к совсем ей вроде бы не близкой в следующей главке, неоднократные возвраты к некоторым (а некоторых других полное забвение: один раз сказано — и хватит) — вот стремнины и стрежни этого потока.

Не буду ни цитировать, ни излагать, что и о чем пишет автор «Сухого дока». Если вы читаете это предисловие — значит, уже держите книгу в руках и сами всё прочтете. Если вы ее в руки не взяли — вы не прочтете и этого краткого предисловия.

С пожеланием увлекательного, хотя далеко не всегда легкого, а местами поначалу прямо раздражающего (то есть побуждающего вашу собственную мысль, «свою голову») чтения остаюсь глубоко уважающая вас, потенциальные читатели,



Наталья Горбаневская

[Игорь Гурьев]

Позабавило количество сенек под текстами Виктора Суворова и Натальи Горбаневской:

Этот пользователь сказал Спасибо Игорь Гурьев за это полезное сообщение:
Amateur (09.05.2011)

А также позабавило выражение "за это ПОЛЕЗНОЕ сообщение".

=============

Товарищ Аматёр,

[Amateur]

Сообщение от Игорь Гурьев

Я лично люблю людей, которые говорят и пишут простым русским языком и с юмором. Копейкин пишет, что если человек имеет юмор, то он больше умный, чем дурак, — и наоборот. Одной этой мысли достаточно, чтобы считать его трактат выдающимся произведением.

Еще одна мысль Копейкина, которая мне очень близка: лучше прикидываться дураком, чем прикидываться умным. Ни один глупый человек не работает под дурачка, и, наоборот, человек, достаточно уверенный в себе, может дурачиться. А кто закомплексован, тот никогда дурачиться не будет.

По-моему, правильные мысли и выражения. Посчитал, что полезно их запомнить. Уж точно, что не вредно.

[Игорь Гурьев]

Продолжим выкладалово выбранных мест из трактата-доклада моего друга
А. Копейкина.

«Великий ступор» 1910 года

Когда Ф. Базиль и Э. Мане отошли немного от скрупулезного реализма, а К. Моне, Сислей и Писсарро еще больше, а Сезанн, Ван Гог и Гоген (и их северные соратники Мунк и Борисов-Мусатов) продолжили удаляться от него еще и еще, а в начале ХХ века новые молодые течения (фовизм, экспрессионизм «Моста», кубизм, «Голубая роза», футуризм, сезаннизм «Бубнового валета») еще углубили это, то ясно, что речь идет не просто о каких-то бессистемных отступах (как бывают отступы от тропинки в лесу, когда идешь по ней, отходишь, чтобы сорвать ягоды, и снова возвращаешься).

Нет, это было, как теперь видно, движение с совершенно определенным вектором. И вектор этот, может быть, было бы совсем затруднительно определить, если бы первое десятилетие ХХ века не завершилось изобретением абстракционизма. Он и положил конец формальным исканиям, начавшимся в эпоху импрессионизма, т.е. довел принцип плоскостной экспрессии до предела, принцип абстрагирования до абсурда, а принцип небанального самоутверждения до идеи навязчивого бреда.

Все было хорошо, пока живопись не порвала окончательно связей с натурой. Она постепенно удалялась от передачи всех видимых подробностей окружающего мира к экспрессии, символике и т.п., но когда она совсем порвала связь с этой натурой, тут и пришел конец тому движению, которое зародилось еще в 50-е годы XIX века, то есть с импрессионизма.

Отметим, что в литературе в начале 10-х годов тоже появился свой «абстракционизм», то есть заумь, «дыр был щул» Крученых, но на этом он фактически и кончился — сюжетика же в литературе осталась.

Не то случилось в живописи. Г н Кандинский и Малевич попытались убедить публику, что с них начинается новая фаза живописи — абстрактивизм, «беспредметное искусство».

Их можно понять: поезд уже ушел, а выделиться страсть как хотелось. Поэтому было выдумано с трудом понимаемое ныне это сочетание: беспредметное искусство.

Но беспредметного искусства нет, как нет беспредметного разговора. (Если бы кто-то сказал, что он выдумал «беспредметный разговор», вряд ли бы кто это воспринял всерьез, поскольку для того, чтобы объяснить принципы беспредметного разговора, нужен как раз предметный разговор. Не случайно, когда чей-нибудь разговор заходит в тупик, то, чтобы сменить тему, говорят: этот разговор беспредметен, перейдем на определенную тему).

Сочетание же «беспредметное искусство» никого почему-то не удивило.

Сейчас это как раз и является самым удивительным — почему это тогда никого не удивило. Ибо искусство, как и всякий вид человеческой деятельности (а это вид человеческой деятельности), имеет предмет.

Широкую неискушенную околохудожественную публику на удивление быстро убедили, что так называемые абстрактные сочетания красок и плоскостей могут так же работать, как и традиционная живопись, даже лучше.

Со временем несложный набор абстрактных приемов перекинулся на дизайн, и тут уже умствования насчет беспредметничества полились широким потоком.

Бедные Кандинский и Малевич, они думали, что открывают новые миры, а на самом деле они первыми своими картинами поставили точку в определенном периоде искусства, и этими двумя первыми картинами им бы и ограничиться...

Часто встречаешься с мнением, что само по себе сочетание цветов может быть впечатляющим. Да. Может. Но давайте разберемся, чем оно может впечатлять и главное — на чем?

Когда я вижу тарелку, расписанную супрематическими мотивами, я такую тарелку никуда не выброшу, поскольку она хорошо декорирована.

Когда я вижу скатерть, разрисованную по принципам Мондриана, это, скажу я, хорошая скатерть.

Когда я вижу обои с абстрактным рисунком, это тоже может быть неплохо.

Когда я вижу даже обложку книги с абстрактными мотивами, то это тоже прежде всего вещь с ее конкретной поверхностью.

Все дело в том, что абстрактные сочетания не могут «играть» и быть действенными и самодостаточными на абстрактной поверхности, каковой, вообще-то говоря, является поверхность картины. Они имеют право на существование только на какой-то конкретной поверхности — на посуде, обоях, мебели, скатерти и т.п.

Ибо когда мы видим картину фигуративную (т.е. нормальную, единственно возможную), то мы абстрагируемся от той поверхности, на которой она нанесена. Для нас в принципе все равно, что там — холст, холст на картоне, картон, фанера, холст крупнозернистый или мелкозернистый или, например, дерево или медь. Это дает свои фактурные эффекты, но только в связи с изображением чего-то. Абстрактные сочетания на абстрактной поверхности не живут, они там неестественны.

Подобное, заметим, случилось и с музыкой. Модернистская атональная и расставшаяся с мелодикой музыка тоже не может держаться в абстрактном пространстве консерватории или концертного зала (а никто не будет отрицать, что акустическое пространство концертного зала тоже абстрактно). Акустическое пространство кино, площади (рыночной или во время праздника), танцплощадки, дискотеки, театра — конкретно, и там эта модернистская «абстрактная» музыка может существовать. В абстрактном пространстве концертного зала — ни за что. Это недоразумение, хотя не из самых трагических в ХХ веке.

[Amateur]

Сообщение от Игорь Гурьев

Все было хорошо, пока живопись не порвала окончательно связей с натурой. Она постепенно удалялась от передачи всех видимых подробностей окружающего мира к экспрессии, символике и т.п., но когда она совсем порвала связь с этой натурой, тут и пришел конец тому движению, которое зародилось еще в 50-е годы XIX века, то есть с импрессионизма.

А в чем причина такого удаления живописи "от передачи всех видимых подробностей окружающего мира"? Не в изобретении ли в 1850 г. фотобумаги, что сделало фотографию доступной практически всем и ознакомило каждого с настолько подробными и точными "подробностями окружающего мира", которые недостижимы в живописи?

Во вложении стереофото 1860-х гг (Страсбургский бульвар в Париже) , автор Ипполит Жувен (Hippolyte Jouvin, 1825 - 1887)

[Игорь Гурьев]

Сообщение от Amateur

А в чем причина такого удаления живописи "от передачи всех видимых подробностей окружающего мира"?

Интересный вопрос.
Живопись то удалялась от изображения этих подробностей (как в Средние века), то приближалась (как в Ренессансе; да и то трактовка этих подробностей в Ренессансе была очень специфической, прямо скажем)

Не в изобретении ли в 1850 г. фотобумаги, что сделало фотографию доступной практически всем и ознакомило каждого с настолько подробными и точными "подробностями окружающего мира", которые недостижимы в живописи?

В живописи они вполне достижимы, но простонародье решило, что вот теперь можно "изобразить все точнее живописи".
То есть то простонародье, которое до того воспринимало живопись не как искусство, а как пред-фотографию.

И это же простонародье в лице Кандинского решило, что теперь фигуративности быть не должно.

То есть не должно быть предмета, а вместо предмета должны быть произволы его моска, про которые он подумал, что они интересны (мне - НЕТ).

Кандинский в своих писаниях гораздо более интересен, чем в живописи.
В живописи он банален и двумерен.

Как, скажем, Дали как писатель более интересен, чем как художик.

Малевича я бы вывел за скобки, поскольку довольно быстро его супреки совершили выползалово на фарфор и печатную продукцию, где оказались весьма кстати.
Но Малевич, в отличие от Кандинского, был настоящий гений и полный ипанько.

А не какой-то позитивистский "мыслитель" в стиле сидящего на унитазе роденовского "мыслителя", эманирующего вокруг себя напряг и вселенскую тупость.

[Маруся]

Дорогой Гурьев!
Ваше сугубо субъективное отношение к Кандинскому и Малевичу всем давно известно. Кроме того, оно встречается довольно часто, даже среди просвещенных коллекционеров. И всем также известно, что от этого Вы "не стали выше ростом" (цитата от Fross).
Осталась одна загадка: Ваше мнение по поводу еще одного столпа русского авангарда - Павла Филонова?
Дам (в смысле: амазонок русского авангарда) пока касаться не будем, из вежливости...

[Игорь Гурьев]

Сообщение от Маруся

Дорогой Гурьев!
Ваше сугубо субъективное отношение к Кандинскому и Малевичу всем давно известно.

В чем же это его "субъективность"?
Малевич - гений, который не умел рисовать, а Кандинский - такой делец, играющий в загадочность.
Где же тут "субъективность"?
Так оно и есть.

Осталась одна загадка: Ваше мнение по поводу еще одного столпа русского авангарда - Павла Филонова?

У него есть некая царапающая сердце энергетика, но обратите внимание на то, как он рисует: все его лица - совершенно одинаковые, как они были одинаковы, скажем, у Генриха Семирадского.
У Филонова интересный, драматический колорит, но преувеличивать значение этого художника я бы не стал.
Филонов по уровню живописи - вроде Лучишкина или Лабаса.

[Маруся]

Дорогой Гурьев!
Очень сложно спорить с Вами и с Анатолием Копейкиным одновременно - уж больно вы хором выказываетесь. Может, у Анатолия Копейкина есть еще один псевдоним? Для нашего форума?
Вы не понимаете и не приемлете беспредметной живописи, ну так и что, -таких большинство. Но вот сравнение Филонова с Лучишкиным и Лабасом меня искренне поразило: Вы хоть учитываете поколения, возраст, не говоря уже о качестве живописи...

Тогда кто же является образцом русской живописи для Вас?