— Но совсем закрываться вы все же не планируете?
— Нет, ни в коем случае не будем. Потому что музей — это уже капитал своеобразный, на который много сил потрачено. И закрывать — значит терять это все. Он будет работать для публики.
А расскажите, как галеристы работают в новых условиях?
— Ничего не знаю.
— Не знаете фактов — поделитесь предположениями.
— Ну, думаю, что они, конечно, это не афишируют. Но им тяжко всем, разумеется. И я уверен, что дальше они будут себя чувствовать еще более отвратительно.
— Все?
— Многие. Потому что те галеристы, которые живут продажами своего искусства, не имея другого бизнеса, будут вынуждены платить за занимаемые ими огромные площади, за аренду, а продаж-то не будет. Вообще. Ну или с мизерными показателями.
— То есть сейчас ничего невозможно будет продать?
— Почти нет сейчас шансов продавать художников такого, галерейного, плана. Не звезд типа Кабакова с Булатовым, а обычных галерейных художников, которые стоили по 10—20 тысяч евро, — то, чем они все там в «Винзаводе» занимались. То ли надо опускать цену в разы просто, чтобы это стало привлекатель­но, то ли вообще ничего не делать — ­терпеть как-то, делать выставки деше­вые. Я не знаю, как они выживут.
— А что будет с вновь прибывшими к нам галеристами? С Ларри Гагосяном, который только что тут устраивал на фабрике «Красный Октябрь» выставку «То, что вам предстоит»? С Фолькером Дилем, который открыл тут Diehl + Gallery One весной? Что, кстати, с журналами всеми этими будет, с Art & Antiques — дорогим журна­лом для коллекционеров, который ­только летом запустился?
— Ничего хорошего. Я думаю, Гагосяну сейчас в России делать нечего. Он по­пал на кризис, это его остановит, но он дождется окончания и придет опять. Ничего страшного в этом нет. Гагосян как раз меньше всех пострадал, потому что он здесь не открывал ничего. Пострадают именно те, кто подвязан на аренду. Большим галереям, еще раз повторяю, придется туго. Не будет хороших выставок. Хорошие выставки, как правило, имеют спонсоров, а их-то как раз в новых условиях обыщешься. В общем и целом активность притухнет, и вернется все на пять-восемь лет назад, в лучшем случае. То есть галереи снова поедут жить в подвалы. Вот так.
— Значит, будет 2000 год, ну а 1995—1997-го не будет?
— Ну я даже и не знаю, что тогда было. Хотя чего там знать. Плохо было. Думаю, что все-таки к 1995 году, надеюсь по крайней мере, мы не вернемся. Понимаете, за последние год-два наметилась тенденция к очень пышным событиям в области искусства. Что ни открытие, то помпа и пафос колоссальные типа выставки Кабакова в «Гараже». Да что ни возьми — любое событие опережало по пышности предыдущее. А теперь ничего этого не будет. Будем снова пить дешевое вино, которое нормальный человек в рот побоится взять. Будем ходить в подвалы и пить всякую дрянь. Вот что будет. Но эта ситуация пройдет, любой кризис временный. Года полтора — и все нормализуется.
— Звучит оптимистично.
— Ну не полтора, два там или три. Сей­час трудно какие-то прогнозы озвучи­вать. Вот когда стабилизируется ситуация, даже на плохом уровне, тогда и поговорим.
— А сами-то будете еще покупать, пополнять коллекцию?
— Нет. Я пострадал от кризиса. Еще минимум год ничего покупать не буду. Я уже этого не делаю, с долгами вот расплачиваюсь, за летние аукционы.
— Пострадали?
— Ну да, мой основной бизнес, окна пластиковые, больше не приносит мне дивидендов, людей приходится увольнять, сокращать обороты. Ничего хорошего, короче.
http://www.bg.ru/article/7903/