Марш бульвардье (пять лет назад)

На Пушкинскую я опоздал, моя мама – нет. Вот ее рассказ.
Все происходило на тротуаре у «Московских новостей», ровно там же, где собирались в перестройку у газетных стендов. Публика была та же, московская интеллигенция и их дети. 200-300 человек, не больше. (днем раньше «защитник москвичей» Александр Лебедев назвал в «Коммерсанте» этих людей «бомжами и погромщиками») Касьянова никто не видел, Лимонова тоже. Хватать стали сразу. Сразу взяли и Каспарова со штабом. Его сменил Георгий Сатаров. Лучше всех вел себя Владимир Рыжков – размахивая депутатской корочкой, вытащил пожилого человека из-под дубинки. Помог и нескольким другим. Далее колонна во главе с Сатаровым и Рыжковым направилась по бульварному кольцу. Прошли Страстной, Петровский, на Трубной обрадовались, что впереди никаких преград, одни пошли по дороге и самому Рождественскому бульвару, другие – вдоль стен монастыря. Тут их обогнали десять омоновских автобусов, солдаты выскочили на бульвар, стали избивать и забирать всех, кто шел там. Остальные свернули в Малый Кисельный, затем налево, на Лубянку. В Малом Кисельном мама выросла, в Рождественском монастыре училась, сюда же нырнула из толпы, шедшей вниз к Трубной в марте 53-го. У Сретенских ворот снова ждал ОМОН. Рыжков обратился к людям с просьбой разойтись во избежание жертв. Большинство повернули, мама с Рыжковым дошли до Охотного ряда, она – домой, он – выручать Каспарова.
Я догнал колонну как раз там, где мама свернула, на Сретенских, и стал свидетелем заварухи: ОМОН выстроил двойную цепь, голубую и зеленую, не доходя до дома «Россия», а затем и на самом бульваре. Повернули назад – там тоже надвигалась цепь, нас взяли в клешни и стали сажать всех подряд в подъезжавшие автобусы. Женщину, утверждавшую, что идет домой. Мужика с сизым носом «вышел в магазин». Лимоновцев никаких я на бульваре не видел, в основном – средних лет скромно одетые люди. Кто-то пытался с солдатами дискутировать - но это не 91-й год, когда мы раздавали листовки танкистам от Никитских до Манежной, угощая их бутербродами, как нас угощали оладьями в одноименном кафе. Но так же, как и тогда, появился провокатор: тогда это был «инженер» с портфелем, сегодня – странный с седой бородкой и красном шарфе. Обращаясь к публике, вполоборота к солдатам, кричал: «Они не виноваты. Они за нас в Чечне. Они за семь тысяч. Впервые приехали Москву посмотреть!». Автобус был забит под завязку пожилыми москвичами, подъехал следующий - но хотелось на митинг, и предъявил карточку «Пресса». Смалодушничал? Возможно. Но в милиции я бывал не раз. Дальше – в обход, в переулках ОМОН, но мы – москвичи, вышел сам и вывел немецкое телевидение подворотнями «Независимой газеты». На Мясницкой – тощие солдаты и странного вида «дружинники», кто в бороде, а кто семинарист по виду. Чистые оцеплены, полностью и насквозь, опять «Пресса» - но митинг на бульваре окончился, успеваем к атаке лимоновцев на ОМОН, которого видимо-невидимо, ребята лезут через забор, их скручивают солдаты из внешнего оцепления, бабушка кричит омоновцам, «Чтоб Америка на вас атомную бомбу сбросила!», появляется командующий операцией - пожилой, со злым лицом полковник Бондарев, кричит подчиненному: «Все, надоели они мне, зажимай их!». Омоновцы идут сзади плотной цепью, вытесняя нас с бульвара. Тут что-то снова просыпается: Они? Да нас? С наших бульваров? Хочется нахамить полковнику и отправиться в кутузку. Вновь возникает тип в красном – говорю: вы - провокатор, он: нет – артист театра Виктюка. Но толпа несет нас к следующей цепи – пускают только в метро, чтобы не продолжили беспорядки, что ли? Возникает потасовка, мент выхватывает мальчика, на вопрос, куда везут, и из какого участка он сам, не отвечает, как и все они. Опять спасает «пресса» – в метро не надо, и хочется пройтись по своим бульварам, как много раз, и каждую весну.