Фотопроект "Простые" в ЦДХ

[Tamila]

Вчера в ЦДХ открылась выставка "Простые". Польский культурный центр представлял фотопроект тандема Моники Бережецкой и Моники Редзиш, которые организовали группу Zorka Project в Польше.
http://kulturapolshi.ru/index.php

Проект "Простые" стартовал в Польше. Две Моники хотели рассказать о простых польских людях, о семьях с их проблемами и радостями. Но для фотосессии они не выбирали людей сами. Они разместили объявление о фотопроекте, и люди, которые считали себя простыми, сами обращались к ним. Затем такой же проект сделали в России. Тех, кто считал, что они обычные, простые жители нашей страны, пригласили принять участие в конкурсе. Их фотографировали у себя дома и брали небольшие интервью.
На выставке рядом с фотографиями висят небольшие рассказы от 1 и 3 лица, такие мини-биографии.

На открытии помимо гостей и прессы, были сами участники фотопроекта. С ними можно было пообщаться. Атмосфера была очень дружественной, все знакомились, обменивались своими историями. Музыкальным фоном были песни одного из участников проекта Александра Жданова. Он ходил по выставке и даже немного подпевал

Что самое интересное, фотографии российских и польских участников не были разделены. Понять, кто на фотографии - поляк или россиянин - сразу не получится. Только после прочтения истории, становится понятно. Наверное, в этом и была задумка организаторов. Мы во многом похожи. Неважно, какой ты национальности, и в какой стране живешь. У людей похожие проблемы, похожие жизненные истории.

На фото:

Марек Радзивон, директор Польского культурного центра
Моника Бережецкая и Моника Редзиш (не знаю, к сожалению, какая Моника справа, какая слева)
между ними - переводчик и сотрудница Польского культурного центра Полина Юстова

[Tamila]

Среди общих тем в текстах на выставке были семейные отношения, браки, разводы, дети, также кредиты, работа, религия и т. д. Для поляков религиозный вопрос оказался очень важным. Все рассказывали на интервью, ходят ли они в костел, соблюдают ли религиозные обычаи. Для русских актуальна политика, вернее отношение к ней. Многие считают себя патриотами, говорят, что любят Россию, но не нравится государство. Интересно на самом деле.
Выставка продлится до 26 июня.

Фотографии с телефона, так как у фотоаппарата село зарядное устройство.

фото 1
Лилия Обухова (85 лет)
«Калитку я закрываю на ключ»
Я еврейка. Родилась в Кракове. Предки моего отца – потомственные лесники из-под города Новый Сонч. Они пользовались большим уважением среди польского населения. Папа в семимесячном возрасте заболел корью и ослеп. Когда ему исполнилось семь лет, его отвезли учиться в Вену, где была школа для слепых детей. Он учился играть на рояле и скрипке, закончил Венскую консерваторию. После окончания приехал в Краков.

Читать дальше... 

Предки по маминой линии были раввинами, среди них был даже цадик. Только мой дедушка не стал раввином – у него было десять человек детей, и ему нужно было их содержать, а раввины
обычно сидят, целый день молятся, читают Тору и живут за счет подаяния. Все – кроме моей бабушки и мамы – умерли от эпидемии черной оспы. Мама выжила, но у нее до конца жизни по всему телу оставались шрамы и испортилось зрение, 12 и 14 диоптрий.

Мама с папой безумно друг друга любили. Мы жили на Паулинской, отец работал органистом в главной синагоге Кракова, руководил хором и одновременно давал уроки музыки, часто бесплатно. Родители дома разговаривали только по-немецки, но нам с младшим братом велели говорить по-польски: «Вы евреи. У вас должно быть хорошее польское прозношение и литературный язык, чтобы на вас не показывали пальцем».

Жили мы очень скромно. Летом часто ходили на Планты, мама сидела на скамейке и вышивала, а мы с мальчишками играли в вышибалы. Они ко мне очень хорошо относились, называли меня «наша мужинка» – «негритянка», поскольку у меня были черные кудрявые волосы. В долгие осенние и зимние вечера мы все садились за стол, с одной стороны папа с братом Эдиком играли в шахматы, а с другой мама учила меня вязать и штопать чулки или читала вслух. В последнее довоенное лето в городе чувствовались антисемитские настроения. Мама хотела уехать, но папа отвечал: «Не бойся, я знаю немецкий лучше всех в Кракове, они ничего нам не сделают». Когда мне было 14 лет, началась война. К нам пришли фашисты и забрали все вещи; хорошо, что не убили и не покалечили. Ночью мы бежали из Кракова. Днем прятались, по ночам шли через лес.
Я вела слепого отца, брат полузрячую мать. Мы радовались, что в таком лесу ночью нас никто не найдет. Нашли. Что было потом, я вспоминать не хочу. Крик, шум, все разбежались в разные стороны. Я осталась с папой. Маму и брата я видела тогда в последний раз..

На следующий день мы кое-как добрались до реки Сан, по которой шла граница Польши, занятой уже наполовину русскими. Нас окружили русские солдаты. Папу забрали в кутузку, а мне сказали – иди, куда хочешь. Я села у порога и стала плакать. Тогда ко мне кто-то подошел и сказал, чтобы я пошла в пустой дом и ждала папу там. Представьте себе – одна, голодная! Через несколько дней папу отпустили. Кто-то дал ему денег и сказал, чтобы мы шли до станции и садились в поезд до Львова.

Во Львове был дикий ужас, толпы беженцев. Папа ходил по городу и искал работу, но кому нужен слепой учитель музыки, который, к тому же, не знает русского языка? В первых числах января нас
посадили в теплушку. Нам уже было все равно, куда нас везут. Через месяц мы приехали в глубь России, на Урал.

В Магнитогорске папа не мог устроиться на работу. Меня взяли на первый курс училища по классу фортепьяно, и я получала небольшую стипендию – на это мы и жили. Голод был страшный. У нас не было одежды – у меня было только пальто, подходящее для польского климата, а не уральских зим, а у папы кепка. Однако до весны мы дотянули. Отец сочинил музыку в честь юбилея Магнитогорска, какой-то военный написал слова. Песня вызвала настоящий фурор, весь зал встал. Нам заплатили небольшой гонорар, и мы за эти деньги уехали в Москву.

Папа обратился в Министерство просвещения, чтобы ему нашли работу. Там мы встретили директора школы для слепых детей, которая находилась в лесу в селе Чуварлеи в Чувашии. И когда он узнал, что папа преподает музыку и знает алфавит Брайля, то сразу его взял. Там мы провели весь остаток войны. Папа преподавал музыку и немецкий язык, создал детский оркестр; ребята очень его полюбили, он был счастлив. Я пошла в сельскую школу.

В 1945 году я вышла замуж за слепого учителя математики. Зрение он потерял из-за того, что в него стрелял лучший друг! Он был намного старше меня, но очень мне нравился – умница, музыкальный, трудолюбивый. Мы прожили 38 лет. В Чувашии я родила первую дочку. Когда ей был месяц, мы ехали на поезде вместе с двумя сотрудницами школы. Была осень, холодно. Вдруг кто-то меня позвал. Ребенок спал, завернутый в одеяло. Когда я вернулась, дочка лежала вся голая. Я закричала: «Зачем вы ее раскрыли?», на что они ответили, что «хотели посмотреть, все ли в порядке». Ночью у дочки был жар. Ко врачу мы не успели, она умерла от крупозного воспаления легких.

Мы переехали в Москву и, продав все, что у нас было и взяв ссуду в банке, купили дом. Вскоре случился страшный пожар. Это сделали наши соседи, из зависти. Я не хочу об этом говорить. Нам
было очень тяжело, но постепенно мы восстановили дом.

Мы жили вчетвером: я, муж, свекровь и папа. Муж работал в школе для слепых. Мне ежедневно нужно было его провожать и встречать. Я родила дочку и подрабатывала обучением инвалидов
войны азбуке Брайля. Потом у нас появился сын, я стала работать дома с папой, мы переписывали ноты для слепых. Одновременно готовилась к поступлению в институт.

Я окончила факультет дефектологии. Затем поступила на работу в школу-интернат для слабослышащих детей. Я очень любила свою работу. Верила, что можно устроить мир по-хорошему. Была комсомолкой, но в партию меня не приняли. Почему? Потому что я еврейка! Работа была моим самым счастливым периодом в жизни.

Я организовала Клуб интересных встреч. Наша школа стала первой в Москве, куда приехал космонавт! Вы слышали, что есть слепо-глухо-немые люди? Я доказала, что с ними можно общаться – писала им на руке буквы, и они мне отвечали. В 70-е гг. я организовала школьную экскурсию в Германию, но директор меня не взял, поехали другие – ходили слухи, что я хочу остаться на Западе. Я, у которой двое детей, слепой отец и муж, пожилая больная свекровь?!

Четырнадцать лет я была депутатом в нашем округе. Именно по моей инициативе в 60-х гг. в нашем поселке провели газ и воду. Я издала четыре книги об интересных людях. Рукопись пятой лежит, но никто не хочет ее издавать. Жизнь меня научила такой энергии. С работы я ушла в 78 лет.

Я никогда не хотела вернуться в Польшу. В Кракове выжила сотня евреев. Что я там буду делать? Кого я там знаю? Кому я нужна?

Мое отношение к религии? С моей подачи здесь восстановили церковь. Родители соблюдали еврейские праздники. Я до сих пор зажигаю свечи на Хануку и покупаю мацу на Песах. У нас была православная няня, и мама разрешала нам ходить с ней в церковь. Когда свекровь крестила моих детей, я не возражала. Сама я ни в церковь, ни в синагогу не хожу, но считаю, что религия нужна для того, чтобы умерить злобу и ненависть к другим людям.

Я живу в доме, 74 м, у меня есть сад – 3,5 сотки. Еще сотку у меня отняли «хорошие люди». Поэтому я все загородила, калитку все время закрываю на ключ.

Больше всего в жизни я боюсь злых людей.

У меня двое детей, трое внуков и трое правнуков. Я мечтаю о том, чтобы мои правнуки были такие же честные и порядочные, как их родители.

В Израиль я бы ни за что не поехала. Я привыкла к русскому языку, к русскому обществу. Чувствую себя русской патриоткой. Здесь я стала человеком. Я хочу, чтобы в России было хорошо.

фото 2
В Рита Сушек (21 год), Познань
"Чувствую себя художником"
Рита изучает киноведение на филологическом факультете в Познани. Живет в студенческом общежитии «Ягенка» с двумя подружками на 15 квадратных метрах.

Читать дальше... 

- Я не та, у кого в жизни только одна страсть. Думаю пойти изучать теат¬ральное дело. Учу испанский. Хожу в те¬атральную студию, занимаюсь пением - все касается творчества и психологии. Вообще-то я стараюсь развиваться. Это же учеба! Это как раз то время, когда мне самой необходимо понять, что я из себя представляю. Другого такого шанса в жизни уже не получишь, или нужно будет за него побороться.

Рита родом из Люблина. Мама на пенсии, папа - электрик. Она была харцеркой, но перед университетом бросила активную службу и передала свой отряд.

- Затишье - вот слово, которое ассоциируется у меня с Люблином. Огра¬ниченность, нежелание перемен. Я чув¬ствовала себя здесь подавленной. В По¬знани меня поразило количество возможностей - концерты, студии, выставки. Я была в ужасе от того, что не могу всего увидеть!

- Когда закончу университет, со¬бираюсь эмигрировать в Штаты, хотя рассматриваю и Великобританию. Я хо¬тела бы пожить за границей, подышать другим воздухом.

О религии она говорит: - Я отхожу от католической церкви. Больше всего мне не нравится лежащее у ее основ убе¬ждение, что мужчина доминирует над женщиной. Это не для меня. Но я не хочу совершать ошибку, которую совершают молодые люди, когда, отворачиваясь от костела, отворачиваются и от духовно¬сти.

- Я чувствую себя художником. Я не считаю, что художник - это тот, кто выставляется в галереях. Все что угодно может быть искусством, если к этому творчески подойти. Я так стараюсь отно¬ситься к своей жизни.

В холодильнике у Риты котлеты, которые ей присылает бабушка.

фото 3
Павел (45 лет) и Мажена (38 лет) Шимчаки с детьми, Познань
«За нами серость»
Оба были воспитаны здесь, в рабочем районе Познани. Их отцы работали на заводе Цегельского. – И эта серость идет дальше, – говорит Павел, объясняя, почему считает себя простым поляком. У них среднее образование. Павел начинал электриком на заводе Цегельского, в возрасте 30-и лет пошел в полицию. Работает в патруле. – Я не пробивной, у меня все потихоньку. Мажена готовит в познаньском зоопарке еду для животных.

Читать дальше... 

– Богачами мы никогда не были, – говорит Павел. – Редко когда выдается свободный выходной, жена вот уже третьи выходные подряд работает. У нее ставка и сверх того еще уборка, по 10 часов в день. Мы работаем нон-стоп. Когда-то было еще хуже. Мы смогли выкупить квартиру и вздохнули свободнее. Детям сложно – не получают денег на карманные расходы. Но мы не жалуемся. Мы настроены оптимистично.

Павел и Мажена поженились 18 лет назад. Свадьба была скромная, праздновали на садовом участке.
– Ни у его родителей не было денег, ни у моих, – говорит Мажена.

Получили от города двухкомнатную квартиру, которую 10 лет назад поменяли на большую, трехкомнатную. Машины у них нет. Из своего богатства перечисляют троих детей, трех котов и собаку. Теща помогает, иногда обед приготовит, иногда с ребенком посидит.

– Каждый ребенок был запланированный. Когда мы решились на третьего, то устроили вечеринку и всем объявили, что будем над этим работать, чтобы потом нас не жалели, – смеется Мажена.

В поляках их раздражают вечные жалобы.
– У поляка вечные претензии, – говорит Павел.
– А меня раздражают водители автобусов и трамваев, которые двери закрывают у пассажиров перед носом. Я это каждый день на себе испытываю, бегу на двойку – еще 3 секунды и успела бы.
Павел: – Я никогда не хотел эмигрировать. Не люблю перемены. Учу английский, но как-то не идет у меня, в таком возрасте уже сложно определенные вещи усваивать. И кроме того, может, это прозвучит смешно, но я патриот в своем роде. Я воспитан на идее мученичества польского народа.
Мажена: – Я не патриот. Политики не патриоты, а почему тогда я им должна быть?

О чем мечтаем?
– О доме в Пущикуве под Познанью, – отвечают хором. – Куры, собаки, кошки… И чтобы маму к себе забрать. А лучше всего, чтобы сестра жены с детьми тоже могла с нами жить.

фото 4
Божена (59 лет), Роман (57 лет) и Радослав (22 года) Рутковские, Помехувек
«Мы ощущаем себя простыми, потому что не богаты»
- В тяжелые времена нам приходилось зарабатывать. Я учительница, поэтому, понятно, никогда много не зарабатывала.

Читать дальше... 

Они живут в Помехувеке в не¬большом скромном доме, полученном в наследство от родителей. Рядом с до¬мом стоит старенький citroen, семья все еще выплачивает пятилетний кредит. Божена - преподаватель техники и информатики в гимназии в Помехувеке. Работает там уже 38 лет. Закончила техническую специальность для учителей в Варшавском политехническом институте. Недавно ей пришлось повышать квалификацию, чтобы сохранить ставку. Закончи¬ла аспирантуру по информатике.

У Романа среднее образование. С 95-го года он работает водителем в администрации района Влохи. Работает 8 часов плюс 4 часа на дорогу. Раньше у него было свое дело. - Не очень у меня получилось. Не дал мне Боженька талан¬та к торговле. В 89-м я купил грузовик и оказывал транспортные услуги, потом у меня был магазин с автомобильными запчастями. В конце концов жена сказала, чтобы я не строил из себя бизнесмена, а занялся нормальным делом. Где-то около года я был безработным.

Сын с сентября работает учителем-стажером физкультуры в той же гимназии, что и мама. Заочно изучает пе¬дагогику и физическое воспитание в Плоцке. - Это было так, - рассказывает он. - Никак я не мог понять, чем мне хочется заниматься. А что тебе больше всего нравится? - спросила мама - Спорт. - Вот и иди в физкультурный институт.

По воскресеньям вся семья садит¬ся за обеденный стол.
Радек: - Потом я иду с друзьями в бассейн, поиграть в баскетбол, в кино.
Божена: - Я бы съездила в Вар¬шаву на какую-нибудь выставку.
Роман: - Я от телевизора никуда не хочу уходить.

Роман боится болезней, боится потерять работу. Божена: - Безденежья я уже не боюсь. После стольких лет уже привыкаешь и минимализируешь свои потребности.

фото 5
Алексей Пятковский (50 лет)
«Перед сном читаю книги о русско-японской войне»
Меня зовут Алексей Пятковский. Мой отец был профессиональным военным, офицером, мать – журналисткой и редактором сатирического журнала «Крокодил». Политикой она не интересовалась и в партии не состояла. Мой отчим, второй муж мамы, был партийным человеком и делал то, что велела партия: руководил районным отделом культуры или был флотским комиссаром. Когда я учился в средней школе, его послали в трехлетнюю командировку на Камчатку. Мы жили в поселке, окруженном тундрой, я ходил в школу, мама работала на местном телевидении и радио. На севере можно было неплохо заработать. Зарплаты там были на 60 % выше, чем в Москве.

Читать дальше... 

Я регулярно слушал западные радиостанции. До мамы тоже доходила информация о реальном мире. Она могла рассказать не только о том, что писали в газете, но и о том, чего в ней написать не могли. Эти сведения скапливались год за годом и затем соединились в моей голове в единое целое – я понял, что этот режим лживый и преступный. Тогда я почувствовал себя оппозиционером.

По возвращении в Москву я не стал поступать в вуз – это бы вынудило меня заучивать и повторять лживые коммунистические лозунги. Я начал работать, но везде вступал в конфликты с руководителями, которые заставляли ходить на собрания и слушать разные глупости: «Повысим качество, сделаем быстрее, лучше» и т.д. Или, например, заставляли ходить на субботники, когда мы во имя Ленина бесплатно убирались в офисах, на заводах и фабриках. За одиннадцать лет я менял работу тринадцать раз. Работал, в том числе, дворником, сотрудником Исторического музея, слесарем на фабрике телевизоров «Рубин», старшим библиографом в книжной палате и т.д. А про себя мечтал уехать на Запад и нести правду своему народу в русской редакции радио «Свободная Европа».

Открыто озвучить свои намерения и вступить в оппозицию я не рискнул. Разве что читал самиздат. Меня охватывало чувство безнадежности, я думал, что до конца жизни буду вести такую бессмысленную жизнь. Перестройка стала для меня прекрасной неожиданностью. Когда она началась, я почувствовал, что передо мной открываются двери к настоящей жизни, к свободе, ко всему. Это была огромная радость.

Мне было 28 лет. Я поступил в Московский историко-архивный институт на заочное отделение, начал заниматься историей демократического движения в России. В 88-м году здесь, в моем районе, я возглавил отделение Московского народного фронта. Во всей Москве нас было, наверное, около тысячи человек. Мы испытывали большую надежду на перемены, надежду, что Россия станет цивилизованной европейской страной. Тогда же я стал писать в независимой прессе о движении так называемых неформалов, то есть людей, противостоящих системе.

С 90-го года я зарабатывал исключительно как журналист. Сотрудничал с пресс-агентством «Демократического союза», первой в России демократической партии, журналом «Столица», новостными агентствами «Постфактум» и «Интерфакс», был заместителем главного редактора агентства «Партинформ». Голосовал, конечно, за либералов, за партию Гайдара. В 99-м году объединенная либеральная партия (СПС) получила только 8 % голосов на думских выборах.

В 2004 году, когда Путина избрали на второй президентский срок, я понял, что больше нет политики, о которой хотелось бы писать, и я ушел из журналистики. С этого времени я работаю в единственном в России частном институте исторических исследований. Изучаю историю демократического движения, пишу о диссидентах и неформалах.

Наши надежды не сбылись, я страшно разочарован и вновь ушел в принципиальную оппозицию. Для описания сегодняшнего руководства страны мне уже не хватает слов. Это режим чекистов, который приватизировал власть и собственность, присвоил себе целое государство.

Месяц назад я вступил в оппозиционное движение «Солидарность». Не для того, чтобы совершить какой-то переворот – я уже не верю, что в России можно что-то изменить. Скорее из чувства солидарности с идеей демократического государства и с людьми, которые остаются неравнодушными. Я просто хочу быть среди них. За свою жизнь я уже не дождусь перемен. Большинство россиян любят сильную власть и имперские лозунги. А что до молодых, то они копируют своих родителей. Я что-то не вижу среди них много активных и деятельных людей, которые бы стремились к изменениям. Правда, бунтовщиков всегда мало, в любом обществе. Только в Польше их в целом больше, чем везде, и за это я, собственно, люблю поляков. К Польше и полякам я испытываю романтическую симпатию. «Безумству храбрых пою я песню», как писал Горький. Уже 24 года я учу польский, сам, по учебникам. Наверное, это можно включить в Книгу рекордов Гиннеса. Вообще-то у меня есть и кое-какие польские корни: родители моего деда были поляками, беженцами с восточных окраин во время Первой мировой войны.

На всем белом свете мой любимый город – Краков. Любой отпуск я провожу там. Кроме Польши, из заграничных стран я был только в Чехии. Дальше меня как-то не тянет, не испытываю интереса к другим странам. Мне хватит и Польши, я моногамен.

Моя мечта – когда-нибудь там поселиться. Но это нереально, только мечты. У каждого они должны быть. Но нужно и деньги зарабатывать, а это непросто.

Когда-то я был женат, дважды, но это было так давно, что уже и не помню. Детей я завести не успел, потому что с каждой женой прожил лишь по полтора года.

У меня ничего нет, только эта старая квартира, 48 метров. Хотя это необычная квартира, это – квартира-музей моего имени. У меня здесь свои архивы, журналы, книги. Автомобиля у меня нет и никогда не было. Для советского человека машина была за пределами досягаемости.

Чего я боюсь? Всего. По данным соцопросов, россияне больше всего боятся милиции, собак и бандитов. И я, пожалуй, не исключение.

Я атеист, патриот и космополит. Я очень ценю свое свободное время, потому что в моей жизни его осталось не так много. Так что я не растрачиваю его на такие бессмысленные вещи, как уборка. Я большой лентяй. Досуг провожу за пивом, беседами с интересными людьми, за телевизором. Он меня, конечно, раздражает, но я кое-что смотрю – канал «Культура», футбольные матчи, новости на Рен-TV, единственную в меру не контролируемую государством новостную передачу. Художественную литературу я читаю мало, даже очень мало. Предпочитаю старую публицистику. Когда я не могу заснуть, читаю книги о русско-японской войне. По этой теме я прочитал уже несколько десятков книг и несколько сотен статей. Это меня успокаивает: мои собственные проблемы уходят на второй план, и я спокойно засыпаю.

[Tamila]

фото 1
Наташа Перек (33 года) с дочерью, Познань
"Не ощущала себя простой полькой, пока не стала одинокой матерью"
Я уже во время беременности знала, что с отцом ребенка мы не будем вместе. У него есть жена, сын, он абсолютно безответственный, я не хочу о нем говорить. Беременность была под угрозой, я лежала в больнице и читала. Вычитала, что в Польше полтора миллиона одиноких матерей. И с этой точки зрения я обыкновенная полька.

Читать дальше... 

Мы работали вместе. Он меня упрекает в том, что я это преднамеренно сделала, но это не¬правда. За несколько дней до того, как я сделала тест на беременность, я узнала, что и мне он из¬менял уже несколько лет. И поэтому, когда я увидела полоску, это был ужас. С его стороны были разные предложения, но я решилась - буду рожать. Уже слишком старая я для каких-то других решений. Раньше я боялась заводить детей, пото¬му что, по правде говоря, у меня никогда не было серьезных отношений. И кроме того, работая в та¬кой фирме, трудно планировать ребенка. Я должка была быть доступна 24 часа в сутки, без права выключить мобильный телефон. Во время беременности у меня забрали важных клиентов, потому что решили, что я не выгляжу представитель¬но». За два месяца до родов со мной расторгли все контракты, забрали служебную машину.

Я чувствовала себя беспомощной. Если такая, как я, образованная и самостоятельная, в такой ситуации чувствует себя словно жук, перевернутый на спину, то что же должна ощущать какая-нибудь необразованная семнадцатилетняя девчонка из деревни?

Я закончила медиапедагогику в Познанском университете и школу секретарей. Училась в аспирантуре по специальности «специальная педагогика» в Германии. Поехала на шесть не¬дель в Лондон, чтобы подучить английский язык, и осталась там на три года. Убиралась, гладила. ухаживала за ребенком. После возвращения в Польшу получила работу секретаря на фабрике мебели, а потом в отделе продаж, Оттуда меня переманили в типографию на должность продавца, где я проработала четыре года. На заработанные деньги купила квартиру (46 м.) под Познанью.

Я жила довольно хорошо. А сейчас у меня нет никаких доходов. Мое пособие - 550 злотых. Две недели назад у меня закончился отпуск по уходу за ребенком. Если в ближайшие дни я не выйду на работу, ни у кого из нас не будет страховки. Его ничего не интересует. Он ни разу не спросил о дочке. Дело об алиментах в суде, потому что он предложил 150 злотых в месяц. Не хочет платить. Он хитрый и бессовестный. Мне помогают родители, но они живут в Гнезно и часто болеют. В Познани на 600 тысяч жителей только трое яслей для маленьких детей. Интересно, где те мужчины, которые так стремятся охранять зародившуюся жизнь?!

Я все время задумываюсь о том, как рождается любовь к ребенку. Перед родами у меня была депрессия, в больнице я отказывалась от еды. Но с новорожденным столько беготни, что это меня поставило на место. Я была с ней совсем одна дома. В итоге у меня открылось кровотечение, и я снова оказалась в больнице,

Я хотела бы быть хорошей мамой. Хотела бы реализоваться в профессии. Хотела бы быть с мужчиной. Но этот человек так меня измучил, что и не знаю, есть ли во мне еще какой-то орган, способный любить Может, благодаря ребенку все когда-нибудь восстановится? Ребенок - это такая pure love..

Боюсь, что не обеспечу ей такой жизни, какую бы хотела. Боюсь, она будет переживать, что отец ее не хотел, и из-за этого у нее будет занижена самооценка Как у меня.

Моя мама была разведена. Когда-то ксендз, пришедший к нам после Рождества, сообщил мне, что я живу в грешном доме. После нескольких попыток крестить ребенка, будучи матерью-одиночкой, я окончательно усомнилась в католической церкви. С другой стороны, я родом из Гнезно, где 90 процентов земель принадлежит Церкви. Среди наших друзей были ксендзы, которые могли выпить, закурить, посадить девушку на колени и говорили, что целибат - ерунда. Поэтому я жила в таком двойственном ощущении, не очень понимая, что происходит. Сейчас я верующая, но в костел не хожу.

В Польше меня выводит из себя лицемерие, например, в системе трудоустройства, когда фирмы перекидывают на сотрудников обязанность выплаты социальных взносов. Так работает большинство людей в Польше. Я прекрасно себя чувствовала в Лондоне. Теперь, конечно, у меня нет шансов эмигрировать. Если толькю встречу ка¬кого-нибудь толкового мужчину, который возьмет на себя ответственность за меня и моего ребенка.

Я ощущаю себе европейкой.

фото 2
Людмила Боброва (57 лет)
«Женщина всегда должна оставаться женщиной»
Я родилась в Москве. Мама родом с Байкала, отец из Смоленской области. Мама работала заместителем начальника по кадрам в юридической конторе, отец был военным.

Читать дальше... 

Я второй раз замужем. С супругом мы познакомились четыре года назад. Я тогда работала администратором в ресторане. Он пришел с коллегами отмечать какой-то праздник, оставил мне свой телефон. Потом пришел снова. Так все и началось. Он очень хороший муж, каждый день дарит мне цветы! Мы очень дорожим нашими отношениями. Даже и сравнивать нельзя с предыдущим браком.

Муж часто ездит в командировки. Он работает представителем фирмы, которая снабжает оборудованием пищевую промышленность.

У меня высшее юридическое образование. Я работала бухгалтером, потом менеджером, работала
в бюро пропусков, а последние два года была администратором в ресторане. Сейчас планирую учредить свою фирму и давать юридические консультации, но сначала нужно все обсудить с мужем. У нас дома решает он. Я могу с ним спорить, но последнее слово всегда будет за ним.

Пока я на пенсии и работаю на общественных началах для партии «Единая Россия». Консультирую по вопросам трудоустройства и жилья.

До этого я была главной по дому и помогала в организации ремонта – нужно было поменять лифт и все окна. Поэтому я обратилась за помощью к районным властям. Там я попала к депутату от «Единой России». Она сказала: «Вижу, вы девушка серьезная, активно работаете, идите к нам!».

Я вступила в партию, потому что ее председатель Путин. Потому что это личность и он действительно помогает людям. Если мы обращаемся к нему с какой-то инициативой, он всегда идет нам на встречу. Я говорю это совершенно искренне. Он очень много делает для простых людей, повышает пенсии. Все его идеи воплощаются в жизнь. И это не красивые слова, а реальная помощь: мы три раза его просили, и три раза он нам помог. Я полностью его поддерживаю и согласна с линией его политики. Его и Медведева, конечно.

Бабушка мне повторяла, что женщина всегда должна оставаться женщиной. Я никогда не выйду из дома кое-как одетая. А у мужчин все по-другому, они о себе так не заботятся. Русские мужчины чувствуют себя детьми даже в 60 лет. Мой муж другой, у него и косметика есть, и шампунь, и гель для душа. Каждый день он надевает свежую рубашку. Я всегда ему ее глажу – что бы обо мне люди подумали, если бы мой муж ходил в мятой? Стыдоба!

Я очень похожа на свою бабушку. Она родилась на Байкале, еще до революции. Пела в церковном хоре и ходила на танцы с белогвардейцами. Там она и познакомилась со своим будущим мужем, потомком ссыльных поляков. Может поэтому, несмотря на то, что я православная, у меня всегда с собой католический крестик. И часто в церкви автоматически крещусь слева направо. В этом есть нечто иррациональное. Недавно вместо концерта и дискотеки я пошла на фильм о Иоанне Павле II!

У меня есть хобби, я немного занимаюсь дизайном. Я люблю ходить на выставки и концерты. В воскресенье мы ходили в студию Останкино на бесплатный концерт Стаса Михайлова. А в субботу выступал Максим Аверин, и я тоже была на записи в телевидении. А еще в прошлом году я снималась в массовке сериала «Глухарь»! Поскольку у меня образование юридическое, я люблю такие темы: криминал, расследования и приключения. Читать люблю детективы, книги по искусству.

Детей у нас нет. Мы живем вместе с мужем и мамой в 60-метровой квартире. Квартплата не очень высокая, три тысячи в месяц. Муж ездит на «Волге», я водить не умею. Недавно мы купили одноэтажный дачный дом, 200 км. к югу от Москвы. Там необыкновенно красиво, а я очень люблю природу, лес. Возможно, когда-нибудь мы переедем туда жить – в Москве народу прибавилось, а будет еще больше.

Очень люблю ходить в театр. Мой любимый – Театр Моссовета. Туда ходит элегантно одетая интеллигентная публика, истинные театралы. Перед театром есть парк с фонтаном, до спектакля мы гуляем там с мужем. В такие моменты я чувствую себя как бы в другом измерении.

Я еще не была за границей, мы как раз хотим с мужем поехать в Польшу. В советские времена в Москве был магазин «Ванда», где продавали польские продукты, косметику и модные журналы. Меня это очень интересовало, у нас тогда ничего такого не было, а я после должности старшего бухгалтера в райкоме комсомола стала работать экономистом в Центре моды СССР.

Мне хорошо жилось и в Советском Союзе, и сейчас в современной России. Люди в моем окружении как были доброжелательными, так и остались. У нас нет озлобленности. Самый большой недостаток русских – низкая самооценка.

Ко всем народам я отношусь нормально. Ведь раньше, во времена Союза, мы все были братскими республиками. Я ездила отдыхать на Кавказ, и все друг к другу относились нормально. Чеченцы сейчас меньше приезжают в Москву – у них идет большое строительство, реставрируются мечети.

Сейчас в России я себя чувствую хорошо, уверенно – государство о нас заботится.

фото 3
Саша Суслов (23 года), Аня Дубровская (22 года) с сыном Леней (1 год)
«Ощутить спокойствие»
Саша: – Я учился на историческом факультете Московского университета. Перейдя на третий курс, выбрал кафедру истории южных и западных славян. На каникулах подумал, что надо больше узнать о культуре этих народов и для начала прочитал Трилогию Сенкевича. Мне понравилось. Подумалось: «Почему бы не Польша?». Теперь я в аспирантуре, на втором году обучения, занимаюсь диссертацией о Сенкевиче и польской национальной идентичности в последней трети XIX века. Язык учу третий год. Работаю в Польском культурном центре в Москве.

Читать дальше... 

Мои родители тяжело пережиликонец Советского Союза. У отца, историка по образованию, прервалась карьера в Министерстве культуры. Мама, инженер, какое-то время не работала, пока не устроилась в банк, начав все сначала. У нашей семьи пропали все сбережения, как раз когда мы накопили на машину.

Аня: – Всю свою жизнь я провела в Балашихе, под Москвой. Мама вместе с отчимом работает в фирме по продаже швейной фурнитуры. Это ее третий брак, слава Богу, счастливый. С предыдущими у нее не складывалось, приходилось самой управляться с четырьмя детьми. Будучи старшей, я присматривала за остальными.

Я окончила полиграфический колледж, но устроиться на работу не успела – родила ребенка. С Сашей мы познакомились на археологических раскопках в Кремле, где оба подрабатывали а каникулах. Саша целый день на работе, я с Леней. Летом мы живем на даче у бабы с дедом. Там замечательно: кругом трава, кукурузные поля, можно купаться в озере. Мне хотелось рано родить ребенка, и чтобы это был ребенок Саши. О детях я мечтала с 16-и лет. Я выросла в большой семье и сама хотела бы иметь троих.

Конечно, без Саши я иногда чувствую себя одинокой, но у меня есть чем заняться. Я забочусь о Лене, помогаю бабушке с младшими внуками. Самому маленькому из них – пятому ребенку моей
мамы – сейчас 5 лет. Еще я пытаюсь немного подрабатывать дистанционно, из дома – занимаюсь корректурой текстов.

Саша: – Перед тем как познакомиться с Аней, я был один и мне казалось, что у меня еще долго не будет семьи. Я мечтал об усадебке под Москвой, где бы я жил и ничего не делал, разве что читал книги. Когда мы с Аней познакомились, все изменилось. Теперь у меня с мотивацией лучше.

Я работаю в Польском культурном центре. Квартиру мы снимаем. На жизнь нам требуется около 30 тыс. рублей в месяц. Из дома я выхожу в 8, добираюсь до работы два часа – на электричке, потом на метро. Когда возвращаюсь, малыш обычно еще не спит. Если все нормально, то в день мы с ним видимся по два часа. Конечно, я бываю вымотан. Может быть, когда-нибудь у меня получится меньше работать, но не сейчас – чтобы стать профессионалом, надо приобретать средства и опыт. Меня устраивает такой уклад, что я работаю, а Аня занимается домом. И мне бы тоже хотелось троих детей.

Об усадебке я уже не мечтаю, зато в деревню переехал бы с удовольствием. В Москве мне не нравится, это мертвый город. Он вроде бы круглосуточно живет, но это какая-то ненастоящая жизнь, всеобщее вращение в колесе. Для меня залог настоящей жизни – спокойствие и гармония.

Мне кажется, что мне не подходит планирование в стиле: «Сейчас я должен окончить учебу, потом заработать определеную сумму денег, а потом подумаю о семье». Может оказаться так, что потом будет уже поздно. Или у меня не получится заработать нужную сумму – и все пойдет под откос. Для меня более приемлема спонтанность. Как будто за меня планирует Бог.

Как я представляю себе наш дом мечты? Ну, это такая квартирка, в ней немного красивее, чем здесь. А может быть, простой домик в деревне. А в нем дети, Аня, кот и собака, ну и я тоже.

Аня: – Больше всего я боюсь бабочек. Боюсь гулять одна ночью. Я мечтаю о стольких вещах! О новых детях, о том, чтобы Саша проводил с нами больше времени. О квартире, на которую у нас нет никаких шансов.

Саша: – Меня очень напугали взрывы в московском метро. Я боялся за людей, которые там были, боялся за себя. Когда я езжу в метро, все время вижу перед глазами тела погибших. Мечтаю о том, чтобы проводить больше времени с Аней и сыном.

В церковь иногда захожу, слушаю песнопения. Я был крещен в 13 лет, мама решила, что пришло время для нее самой и для детей. Мы сделали это втроем – я, мама и брат. Для меня Бог – это закономерность. В абсолютную случайность я не верю. Бог – это внутреннее состояние. Если чувствуешь примиренность с собой – значит, в тебе Бог. Если находишь собственный смысл – значит, ты с Богом. Если стараешься отвечать за свои поступки – становишься к Нему ближе. Я думаю, что на свете мало злых людей, зато много тех, кто не умеет за себя отвечать – в их жизни нет ни спокойствия, ни гармонии.

Я не испытываю симпатий к нашему правительству. К коммунистам – якобы главной оппозиционной силе в стране – тоже отношусь неприязненно. Россиянам нравится Путин, потому что он пришел к власти под лозунгами стабилизации после очень трудных 90-х годов. Он удачно сыграл на их уязвленном самосознании.

Сейчас в стране кризис, но по телевидению все время заверяют, что Путин с Медведевым держат ситуацию под контролем. А чем занимается россиянин, вернувшись с работы? Смотрит телевизор. Есть и другие СМИ, но чтобы до них добраться, нужно приложить усилия. Большинство россиян считает, что политика – это не их дело: «Смотрите, в 90-х у нас была политика – и что из этого вы-
шло? Лучше предоставим правление власти». И власть такие взгляды разделяет. В нашей стране власть ассоциируется с чем-то враждебным человеку. В учреждениях чувствуется, что осударству нет до тебя дела, решить какие-либо вопросы очень трудно. Чиновники работают неохотно и смотрят на тебя недоброжелательно. Интересуюсь ли я политикой? Конечно, мне интересно знать, что происходит в мире. Да, я испытываю боль, когда узнаю, что происходит что-то плохое, например, когда люди гибнут из-за терактов, когда в океане разливается нефтяное пятно, или когда разбивается самолет.

Аня: – Я не религиозна и совершенно не интересуюсь политикой.
Саша: – Мы много гуляем с ребенком. Телевизор не смотрим совсем. Читаю я чаще всего в метро. Люблю Экзюпери, Достоевского, Пастернака, Гомбровича с Мрожеком, ну и Сенкевича тоже. За границей я был один раз, на стажировке в Польше. Хотел бы съездить в Исландию – мне нравится Бьорк и этот удивительный ландшафт. Эмигрировать я бы не хотел, я чувствую привязанность к своей земле. В официальном смысле я не патриот, но я люблю свой язык и привычные для меня места: окраину Москвы, где я вырос, или деревню, где родился мой дедушка. В национальный характер я не верю. Отвечать или стыдиться лучше за себя, а не за народ.

Я вижу себя не простым россиянином, но простым человеком. Обыкновенность у меня ассоциируется с размеренным темпом жизни. Я не делаю ничего необычного, у меня нормальная
профессия и я не имею никаких чрезвычайных амбиций. А, может быть, простым является каждый, кто считает себя простым? Кроме того, в глазах Бога, вероятно, все мы простые.

фото 4
Александр Жданов (60 лет)
«В Заполярье идешь, снег хрустит – и рифма сыпется...»
Я родился в 1951 году в Енакиево на Донбассе. Отец прошел три войны, Польшу делил по пакту Молотова-Риббентропа, всю Отечественную провоевал на катюшах. Мама была родом из Донецкой области, круглая отличница. В ее комнате было много грамот с портретами Сталина и Ленина. Когда немцы пришли, они ее за это чуть не расстреляли. Отец был родом из Москвы, но после войны отправился горняком в Донбасс.

Читать дальше... 

Был победителем соцсоревнования, ударником. Когда мать увидела его медаль, сразу влюбилась. Ей было тогда 19 лет. Мама была главным бухгалтером, потом стала директором швейной фабрики, а потом председателем организации ветеранов войны.

Жили мы по тогдашним меркам в достатке, не приходилось считать каждую копейку. Отец очень хорошо зарабатывал, 500-600 рублей в месяц. У нас был полный холодильник и «москвич-408», за которым мы в очереди стояли. В нашем поселке только у двух или трех семей были машины!

Это была жизнь, как в дурдоме – если Ленин и Маркс не сказали, то этого нет. Как же нет, когда есть?! Но над такими общими вопросами никто тогда не задумывался. Если человек знал свое место, не высовывался, то ежедневная жизнь была сносной. Я был сильным физически и хорошо развитым интеллектуально, был чемпионом города по борьбе, играл в футбол, в настольный теннис, баскетбол. Ни курева, ни наркомании тогда никто не знал. Мы ходили на тренировки и по девчонкам, такие были времена!

На пятом курсе техникума я пошел в армию, служил в Москве в войсках ПКО – противокосмической обороны. Начало холодной войны, 70-е годы. Мы защищали Варшавский договор и ловили американские спутники. Мне было там хорошо. У нас даже и мысли не было откосить от армии! Отец служил, все служили, воевали...

После армии я закончил горную инженерию в Донецке и начал думать, где смогу заработать. Друзья подсказали, что больше всего денег платят в Сибири – стоит там немного поработать, а потом в Москве начинать новую жизнь.

Когда я прилетел в Якутск, там было минус 67. Если по металлу ударить молотком, он разлетался, как стекло! Первые три месяца было тяжело. Не все там выдерживали. Но если выдержать полгода, дальше можно было остаться. Я остался на 13 лет. У меня была простая рабочая должность – мы возили алмазные пески на фабрику, чтобы потом их промывать. Затем работал на добыче нефти, золота и, наконец, – дольше всего – на Нерюнгринской ГРЭС, где был начальником
смены топливно-транспортного цеха.

Я действительно неплохо зарабатывал. Получал 2 тысячи рублей в месяц, а министр получал тогда 800! Когда я приезжал в санаторий, врачи делали ЭКГ и сразу понимали, что я с Севера – не хватало кислорода в желудочке. Зато природа была шикарная. Местных было мало, почти все, кого я знал, приехали на заработки. Пили все, я тоже. И писал стихи. В Заполярье идешь, снег хрустит – и рифма сыпется:

Поцелуем на щеке эта ночь растаяла,
Луч весенний на стекле для тебя оставила.
Утонула в неге я, в счастье искупалась,
По подушке вся коса в ласках растрепалась.
И лежу хмельная я
Вся обнажена.
Видно, эта ноченька
Так была нужна!

Жена была директором ресторана. Я полетел в командировку, и тут как в анекдоте: «Муж приезжает из командировки...». Захожу в прихожую, там у нас огромные рога висели. Больше рогов на стены я не вешаю! Я, конечно, сейчас смеюсь, но было очень тяжело. Четыре года не мог прийти в себя. Травма была сильная, я ее очень любил. Потом жил в гражданском браке, не хотел жениться, хотя претенденток было много, не жаловался.

В 90-х мне позвонил дядя из Москвы и сказал: «Хватит тебе сидеть на Севере, возвращайся!». Я вернулся с 50 долларами в кармане. Был полный разброд, но я понимал, что не могу просто так сидеть. Работал, где придется. Был даже исполнительным директором команды по американскому футболу «Московские медведи», которая принадлежала моим друзьям. Потом мне попалось объявление в газете, что требуются риелторы, и я пошел в недвижимость. Прошел курсы, в 2000 году сдал экзамены и работал до пенсии.

Наконец, я опять влюбился. Моя теперяшняя жена – педагог, преподает английский язык. Мы уже 13 лет вместе. Все решили секунды. Я выходил из магазина, а передо мной шла женщина с двумя сумками. Я предложил ей помочь – так все и началось. Жена обожает, когда я ей пою. Я предлагал свои песни издательствам – они не взяли. Тогда сам нашел студию, заплатил и записал.

Однажды я был за границей. В 91-м году, в Сан-Франциско, у тети. И там понял, что наши жизни мы отдали на химеру. Я на всю жизнь запомнил, как в нашем клубе в Донбассе на стене висела огромная пропагандистская картина: непроходимая тайга, горы, а из-за гор краешком показывается солнце. От солнца отходят лучи, на каждом из которых написано К-О-М-М-У-Н-И-З-М. И мы в этом всем жили. Мы этого не заслуживаем, мы ни в чем не уступаем этому миру! Болело у меня сердце в Сан-Франциско, болело.

Я не интересуюсь политикой, но в России все на ней завязано, куда ни глянь. Это еще в Москве можно как-то выдержать, а в провинции – феодализм, все под губернаторами. Как это возможно, что целое государство не может побороть коррупцию?! Значит, не борется никто. Милиция делает, что хочет. В суде беспредел – они чувствуют себя богами. Тяжелый случай. Русские поддерживают Путина, потому что он много обещает и дает хоть какую-то стабильность. Но это же не может продолжаться постоянно, лимит терпения кончается. Русские терпеливые, но до поры до времени.

Я чувствую себя простым русским, потому что мы здесь родились и, как говорится, своей земле пригодились. Хотя много раз случалось так, что Россия была для нас не матерью, а мачехой...

Мы все: русские, украинцы, поляки, белорусы – все один народ, славяне. Мы все похожи, открыты, с душой нараспашку.

Свободное время мы проводим на даче, 70 км. От Москвы. Раз или два в неделю ходим в баню – у нас там шикарная баня, двухэтажная, в парилке четыре-пять человек поместятся, а на втором этаже еще больше. У нас есть в огороде огурцы, помидоры, но этим жена занимается, а я только траву кошу.

О чем я мечтаю? У нас дома мечтает жена. О двух козочках, десяти курочках, петушке, о собачке, кошечке и о хорошем коттеджике. А я стараюсь сделать эти мечты реальностью.

Чего я боюсь? Ничего! То, что судьба тебе решила дать, нельзя ни увеличить, ни отнять. У каждого есть своя книга, где записано его предназначение. Простой пример: мы вчетвером сидим здесь, а еще до нашего рождения там, наверху, было записано, что 9 июля 2010 года мы встретимся.

фото 5
Агнешка (33) и Петр (35) Длубалы с детьми, Варшава
"Кто я как личность? Я ощущаю себя матерью"

Читать дальше... 

— Я как машина класса "стандарт". Известно, что принесет следующий день. Никто тебя не замечает,— рассказывает Агнешка.— Когда я дома одна, включаю телевизор или радио, чтобы звучала речь. Кто я как личность? Я ощущаю себя матерью.

— Женаты мы уже 12 лет,— говорит Петр. — Свадьба была типично польской, застолье на 120 человек. Наши уважаемые семьи давили на то, чтобы мы узаконили наши отношения, поскольку мы были вместе уже год.

фото 6
Анджей Хлопецкий (54 года), Освенцим
«У меня есть все плюсы и минусы простого поляка»
Армия была суждена мне с рождения. Я родился в военном госпитале на западных территориях. Отец был шефом штаба проти¬вовоздушного полка. На нашей улице в Губино жили только военные, я играл с их сыновьями Я закончил офицерскую школу в Кошалине, а после ее окончания оказался в Освенциме. Служил в противоракетных войсках.

Читать дальше... 

Я придерживаюсь того принципа, что если уж какое-то решение принято, то нет смысла жалеть, а нужно в этих условиях найти себе такое место, чтобы как можно больше для себя извлечь Говорят, хорошо там, где тебя нет. Но вся хитрость заключается в том, чтобы было хорошо там, где ты есть. Если бы я не был военным, то не выдержал бы поездки на полигон аж в сам Казахстан, не так ли? Я очень доволен и тем, что во время моей службы были первые удары противоракетных войск здесь, в Польше. Как раз моя часть выпустила первую ракету.

Я ушел в запас в звании майора. Через 3 месяца и 12 дней пенсии пошел работать в канцелярию старосты. Занимаюсь гражданской обороной, кризисным управлением и охраной государственной тайны. Квартира у меня в собственности, 66 м, дача Шестой автомобиль вот почти уже изъездил, шкоду «Фабиа». Начинал я, как и каждый простой поляк, с «малюха» - малолитражки. В 91 году мы его забирали с завода. У меня там был знакомый, все тогда получали какие-то бежевые, а наш такой малиновый, игрушечка, всем машинам машина! Был февраль, когда мы его сюда привезли, я думал, буду спать на подоконнике, а как же? Моя любимая машинка там одна у дома, и снег на нее падает. Когда ее продавал, не скрою, слеза навернулась.

Я долгое время осуждал людей, которые уезжали из Польши. Из-за армии я не мог никуда ездить. Такой был отсталый, мира не видел кроме Освенцима. Только когда первый раз выехал за границу, прям челюсть у меня отвисла и глаза на лоб вылезли. Боже мой, вот почему этих поляков так туда тянет! Так нам это понравилось, что с того времени мы уже с женой отметились и в Греции, и в Хорватии, и в Париже, и в Венеции, были на Мальте и в Тунисе. И всегда через турфирму, зачем мучиться, мне хочется комфорта.

Я мечтаю о том, чтобы дети встали на ноги. Думал, что как только они вырастут, то я жену под мышку, кофеек, коньячок c'est la vie! Но не тут-то было, нужно все время обо всем заботиться. Но когда есть внуки, то только то¬гда, наверное, дорастаешь до отцовства и осознаешь свои обязанности по отношению к этим малышам.

Самое трудное, когда близкие уходят. У меня в семье все долго жили, и жене своей всегда говорю - подруга, я до сотни тебе по¬коя не дам! Мне казалось, что мои родители будут жить вечно, но отец умер скоропостижно. А сейчас смотрю на свою маму и думаю: «Боже, где та женщина?». В моей семье все¬гда был матриархат. Если кто-то пробовал ее ослушаться, то сразу получал ремня. А сейчас? Нельзя уже ее одну оставить. Боюсь, чтобы самому не стать в будущем обузой для своих детей.

Я верующий. Были такие лозунги: каждый офицер должен быть образованным марксистом! Но никогда не было так, чтобы я не ходил в костел из страха, У меня не было такого слепого стремления к карьере, я не хо¬тел быть генералом. 50 лет носились с этим коммунизмом, пока он к чертям не пошел, а сколько людям вреда причинили.

Для меня самое главное а жизни - что¬бы, когда я встаю утром и иду в ванную бриться, то в зеркале видеть Анджея Хлопецкого, а не свинью. Помню, когда я уезжал в Кошалин и отец провожал меня на поезд, он сказал мне только: «Помни, сын, всегда будь человеком». И, кажется, все эти годы я старался придерживаться этого правила.

фото 7
Михаил Федоров (46 лет)
«В жизни должна быть одна женщина»
Я москвич, окончил Институт геодезии и картографии в Москве. Работал в экспедициях, ездил по всей России и не только. Моя специальность – определение географических координат по звездам. Никакой GPS раньше не было, карты составлялись таким способом.

Читать дальше... 

Свою профессию я избрал по примеру дедушки. Он был военный топограф и геодезист. Я его не знал. Но у нас на даче попадались его карты и приборы для измерений.

Меня воспитывали одни женщины – мама, бабушки, тети. В детстве было хорошо. Мы жили в Москве, а в Москве всегда жилось неплохо.

Еще в школе я познакомился со своей будущей женой. Мы поженились в 84-м году, в 87-м у нас родился сын. У нас был счастливый брак. На работе все шло стабильно вверх. Каких-то колоссальных успехов я не делал, однако всегда знал, как будет выглядеть каждая ступень моей карьеры: сейчас я, допустим, инженер, через 5 лет буду старшим инженером, а потом, если захочу, – начальником.

Мне нравилось, что моя работа связана с поездками. За годы работы в «Союзкарте» мне удалось побывать в 52 городах Советского Союза. Я видел и тайгу, и пустыню, бывал в Сибири, Казахстане, Грузии, на Байкале... Потом пять лет мы делали карты для развивающихся стран, туда я тоже ездил: Ангола, Куба, Никарагуа, Алжир, Вьетнам... Так продолжалось до 92-го года.

После перестройки наша организация становилась все меньше, заказы приходили все реже. Пять моих друзей ушли и основали частную фирму, а потом пригласили меня. В те годы, будучи сообразительным или наглым, можно было многого достигнуть.

Мы стали возить глобусы из Италии: они были лучше, чем наши. Покупали машину глобусов и продавали: 20 в Свердловск, 20 – в Мурманск и т.д. К нам поступали заказы со всей России. Фирма раскрутилась, я стал хорошо зарабатывать, купил однокомнатную квартиру. Через 5 лет
моему коллеге захотелось стать директором – не желая быть наемным рабочим, я отсоединился, мы с другом и его женой, бухгалтером, основали собственную фирму. Стали заниматься оформлением карт на стены: ламинировали, делали рамки. И вновь все пошло успешно. Я купил еще одну комнату.

А потом началась жизнь. Мой друг развелся с женой и погрузился в депрессию. Сказал: «Если хочешь, работай дальше, но без меня». Становиться директором я не захотел, так что мы продали фирму знакомым, а я устроился у них в качестве сотрудника.

Я работаю дома, на компьютере: обрабатываю графические файлы с картами, добавляю необходимую информацию и готовлю к печати. Зарплата у меня не очень большая, зато много свободного времени.

Простым человеком я стал три года назад. До этого я был необыкновенно счастливым, жил как в сказке. У меня были любимая жена и сын. Это была первая женщина в моей жизни – и последняя. С ней я прожил 27 лет. А в 2007 году я узнал, что у нее уже много лет есть другой мужчина. Я ничего об этом не подозревал и был счастлив. Мне казалось, что у меня самый удачный брак среди моих друзей. Кругом у всех были проблемы, но не у нас.

Когда я разводился с женой, она сказала мне, что я лучше и умнее, чем тот, другой. Видимо, дело сводится к инстинктам, она не смогла с ними справиться. Я переехал в комнату в коммуналке, которую когда-то купил для сына. С ним у нас не очень хорошие отношения. Я думал, что он останется со мной, а он остался жить с ними. Наверное, так ему проще, вне моего поля зрения. Мы договорились, что я звонить туда не буду: с женой я не встречаюсь и не разговариваю. Сын сначала звонил каждую неделю, потом каждые две недели... Последний раз он позвонил мне три месяца назад. Я не могу этого понять и чувствую, что меня предали. Мужчина, с которым живет моя жена, – это мой враг. И я не могу объяснить то, что мой сын тоже с ним. Я решил: если он не хочет, то и я не буду напрашиваться.

Нужно жить. У меня еще осталось много времени. Может быть, случится что-то новое, но то, что у меня было, уже никогда не вернется, это точно. Я не могу смотреть на других женщин. Не могу представить себя с другой, даже если она с обложки журнала или из фильма. В жизни должна быть одна женщина – и я все еще жду ее.

Моя самая заветная мечта? Чтобы все вернулось обратно.

Самый большой страх? Что я заболею. Можно жить прозябая, можно мало есть, можно даже быть одиноким. Но когда одинокий человек тяжело болеет – это самое худшее, что может случиться.

Я верующий, православный. Крестился, когда мне было 30 лет. В церковь хожу два раза в месяц, не ем мяса по средам и пятницам. Мне нужно говорить с Богом, особенно после развода. Больше всего я думал о том, что нельзя обманывать – если появляется кто-то другой, надо уходить сразу.

Я сказал себе, что буду ждать ее три года. А потом подумаю, что с собой делать. Мне уже 46 лет. Задумываюсь о том, чтобы купить дом в Болгарии или Чехии. Может быть, мой шеф согласится, чтобы я работал через интернет. А, может быть, я буду ее ждать еще дольше.

Я езжу за границу два-три раза в год. Беру напрокат машину – и путешествую по Италии, Испании, Франции... Русские отличаются от евпропейцев. Здесь все-таки Азия. Так всегда было, и так есть сейчас. Мы более зависимые, более подчиненные, напуганные. Это факт. И я тоже такой советский человек.

В 93-м году казалось, что в России можно что-то изменить, у нас были возможности. Теперь уже ясно, что нет. Все вернулось, тот же самый коммунизм, только с налетом капитализма. Не удалось. В Польше получилось, даже на Украине, а у нас уже нет. Здесь даже не страх, здесь пассивность. Если у европейца заболит зуб, он пойдет к дантисту, а русский ничего не станет делать, он подождет. Это передается от отца к сыну на генетическом уровне.

К тому же, Россия огромна. Нельзя управлять такой страной демократическим способом. Если к власти придут либералы, эта страна распадется. А протесты в ней появляются, когда уже совсем плохо. Пока еще у нас не настолько плохо, чтобы нельзя было вытерпеть. Наша власть расчетливая и не допускает такого, чтобы становилось смертельно. И так будет продолжаться, пока у России есть нефть, лес и земля.

Наверное, я бы не смог навсегда уехать из Москвы. Я много времени провожу с мамой и тетей. Они живут недалеко, всегда можно зайти к ним на обед. Я хорошо и много сплю, для своего здоровья. Катаюсь на велосипеде. Мне нравится гулять, смотреть на небо, мечтать. Я познакомился с парой человек через интернет и временами езжу к ним на дачу. Есть у меня маленькая проблема: я не курю и не пью, не имею хобби, вроде альпинизма, которым мог бы заняться, как некоторые. Семья для меня была целым миром.

Читаю я немного, люблю рассказы Чехова. У меня такое впечатление, что я уже все прочитал. Когда читаю о любви – не верю, если о страданиях и изменах – неприятно.

Я сам готовлю. Люблю картошку с луком и грибами, гречневую кашу. На завтрак каждый день ем овсянку и пью чай. Очень люблю сладкий черный чай с лимоном.

фото 8
Ольга Кочеткова (25 лет) и Анис Халимов (28 лет)
«Во всех русских есть немного дзэн-буддизма»
Ольга: – На данный момент я нигде не работаю. Я свободный человек и мне это очень нравится. Я художник и музыкант, это дело всей моей жизни. Рисую картины и играю в панк-рок команде «Хоспис». Пишу музыку и тексты. Какие? «Горькая правда, полная фигня. Тушки кроликов брошены в котел. Бог против всех, а значит, каждый за себя. Я не прыгаю в ледяной костер».

Читать дальше... 

У меня есть среднее специальное и высшее педагогическое образование, но я никогда не буду работать по профессии, потому что поняла, что это не мое. Мне кажется, что образование не так важно. Я даже думаю, что оно может мне помешать – у меня интуитивное видение. Когда-то я работала: курьером, в магазине оформляла картины в багет. Сейчас мы живем на зарплату моего молодого человека. У нас нет особых запросов, нам не нужна машина. Мы существуем вполне нормально. Квартиру мы снимаем.

Мои родители живут в Саратовской области, 800 км к югу от Москвы. Отец работает хирургом-онкологом. Мне было скучно в этом городе, поэтому я уехала.

Анис: – Я русскоязычный татарин из Ташкента. Работаю инженером-проектировщиком в частной фирме. Более конкретно сказать не могу, мне нельзя разглашать эти сведения. Школу я закончил в Ташкенте. Еще я окончил бизнес-школу по банковскому делу. Потом поступил в архитектурно-строительный институт, но бросил и уехал в Москву. Причины были разные: притеснение русскоязычного населения, нежелание брать на работу. Можно было даже нарваться на драку на улице. Поэтому почти все русские оттуда уехали.

Ольга: – Вера – это чувства, эмоции. Мне кажется, у меня такие чувства есть. Но я не представляю себе Бога так, как он изображен на иконах. Наверное, есть высший разум, но церковь мне не нравится, это сомнительный институт. Я родилась в маленьком городе, а там все служители церкви были высшими партийными работниками. Церковь – это способ зарабатывания и отмывания денег.

Анис: – Я не верю в религию.
Ольга: – Никакой глобальной мечты у меня нет. Мне ничего не нужно, у меня все есть. Уж точно я не мечтаю о материальных благах. Я знаю, что добьюсь всего, чего захочу. Сейчас я чувствую себя комфортно. Панк-рок для меня – это не политический протест. Это не борьба за что-то, это борьба с самим собой. Способ себя выразить.

Русские – не воинственный народ, не анархисты. Каждый будет протестовать у себя на кухне, но на улицу не выйдет. Большинство смирились, но, возможно, это для них несчастье. У всех русских есть немного от дзэн-буддизма: ничего не нужно менять, все нужно оставить так, как есть. Это у нас в крови, потому что русский народ появился на равнине, ему не нужно было завоевывать какие-то земли. Он занимался земледелием, все было спокойно. Боролись мы только в свою защиту.

Анис: – Русские в основном ленивые. Но молодые люди, которые приехали в Москву из провинции, очень много работают. Они жили в очень плохих условиях и здесь ради денег готовы на все. Потом их это втягивает, и они работают, чтобы работать.

Я вообще не хотел бы работать. Хотел бы уехать из России в Австралию, потому что в России все принадлежит власти. Австралия мало населена и про эту страну, по крайней мере у нас, ничего не слышно. Она вне политики. Ну и океан, побережье. Мне нужен пляж, серф. А деньги можно зарабатывать барменом или спасателем – я пловец. Больше мне ничего не надо.

Ольга: – Я не хочу эмигрировать. Мне хорошо здесь. Я привыкла к русской ментальности, культуре, я понимаю русских людей, как они мыслят. Мы такие чудные. Снаружи мрачные и угрюмые, а внутри у нас огромный мир. Русский народ очень отзывчивый, переживающий и сочувствующий. Мне нравится русская тоска. Я чувствую себя русской, но мне не нравится слово «россиянин», потому что это относится к государству. А государство я не люблю. Мне кажется, оно против людей. Но уезжать я бы не хотела. Я пишу тексты на русском языке, они понятны здесь, а там они никому не нужны. Я привязана к этому месту.

Детей я пока не хочу. Дети ограничивают свободу. К тому же, это очень большая роскошь. И не только в материальном плане. Дети забирают душу, часть тебя самого.

Анис: - Я больше всего боюсь одиночества.
Ольга: - Я боюсь постареть.