"Дождевой зонтик русской парижанки"

[Жар-птица]

"Дождевой зонтик русской парижанки", Мария Башкирцева.

О ее картинах писали Эмиль Золя и Анатоль Франс. Ее дневниковыми записями, изданными в 1887 году в Париже, а позже и в России, зачитывались Чехов и Толстой. Ее образное видение мира приводило в восторг Брюсова, Цветаеву, Кандинского... И, хотя большинство ее работ погибло в Великую Отечественную войну в бывшем полтавском имении ее семьи, ее личность до сих пор считается одной из самых притягательных личностей в истории русской живописи.

Глубока и чуть настороженна, как и героиня одной из лучших ее работ "Дождевой зонтик"(1883 г.) на фото 1, Мария Константиновна Башкирцева (1858-1884 г., на фото 2) оставила глубокий след в истории русской культуры. Не только в картине "Дождевой зонтик", но и в других живописных работах Башкирцевой, в ее скульптурных композициях всем виделся второй план, нечто запретное, тайное.

Даже если прогулка по Английскому променаду в Ницце успела Вас утомить, всё же наберитесь терпения и дойдите до дома №65. Здесь Вы увидите стелу, на которой выбито русское имя – Мария Башкирцева. Мария, Муся, Мусечка, талантливая русская девушка из-под Полтавы, бедная Муся, которой выпал такой недолгий век, знаменитая французская писательница...

Конечно, имя Марии Башкирцевой более знаменито во Франции, чем в России. Более знаменито в Ницце и в Париже, чем в Полтаве или в гордом городе Киеве. О ней во Франции и сегодня говорят и пишут так же часто, как сто с лишним лет назад, когда вышли в свет её знаменитые дневники, как полвека назад, когда отмечали 50-летие со дня её смерти, как впоследствии, когла газеты спорили о судьбе её знаменитого мавзолея на парижском кладбище Пасси и об иконах, украденных из этого мавзолея, или как совсем недавно, когда вышла в парижском издательстве новая книга об этой знаменитой парижанке украинского происхождения, а парижский «Кружок друзей Марии Башкирцевой» предпринял новое, полное наконец, издание прославленных дневников русской парижанки. Впрочем, почему называть её только парижанкой? Город Ницца, по праву считает её своей, нисуазкой, ниццаркой, знаменитостью Ниццы из тех времён, когда на Променад дез Англэ и впрямь царили англичане...Ни в одном городе на свете, кроме Ницыы, нет улицы Марии Башкирцевой...

Читать дальше... 

...Итак, Ницца, Мусечка из Ниццы... Попробуем разгадать тайну этой русской барышни, умершей в Париже 25 лет от роду, понять, отчего так много говорят здесь о ней и поныне.

Она родилась в 1858 году в имении Гавронцы близ Полтавы. Родилась, пожалуй, месяца на два раньше, чем позволяла ожидать дата бракосочетания Константина Башкирцева с Марией Бабаниной из обширного (и притом полуфранцузского: бабушку Марии звали Жюли Корнелюс) семейства Бабаниных. Вскоре после женитьбы Константин Башкирцев начинает жаловаться, что богемно-космополитический клан Бабаниных отбивает у него жену и детей (Марию и Павла).

Родители разошлись, когда Марии было всего 3 года, так что чаще, чем отца, она видела в детстве дедушку и знаменитого дядю Жоржа. Дядюшка был бездельник, игрок, выпивоха и потаскун. Отыскав пикантный эпизод во французской книжке, он являлся в детскую, что бы зачитать его вслух гувернантке. Малышка Мари слушала – и уже многое понимала. Неудивительно, что при всех бесконечных дамских разговорах о Прекрасном Принце в их дамской семье маленькая Мусечка, Муха вырабатывала себе собственные представления о мужчинах. Вот дневниковая запись пятнадцатилетней Марии: «Из всех пороков в мужчине я предпочитаю пьянство. И я предпочла бы, чтоб у моего мужа был скорее этот порок, чем прочие. Пусть уж надирается, как свинья, лишь бы любил меня и был настоящим мужчиной, когда проспится». Отметьте, что, хотя написано это по-французски, идея здесь вполне русская...

...В предисловии к изданию четырёх тетрадей дневника (с 60-й по 64-ю) член русской Французской академии и участник «Кружка друзей Марии Башкирцевой» Мишель Флери писал: «пылкая, никогда не утоляемая страсть, страстное желание Марии любить и быть любимой, её наивное и в то же время безжалостное кокетство, её гордыня, подчас жестокость, тщеславие, её вера и её предрассудки и суеверия, её стремление подняться на более блистательную ступень социальной лестницы, стыд и унижение от принадлежности к низко стоящему семейству и смешанное с ними вечное стремление к славе, к бессмертию, обостряемое полусознательным предчувствием краткости отпущенных ей сроков».

Да уж, этот «подлинный дневник» - чтение не для юных дев. Впрочем, и тот ведь отредактированный матерью дневник, что вышел вскоре после смерти Марии, произвёл настоящий фурор во Франции. У книги были сотни почитателей, и среди них такие неистовые поклонники, как знаменитый политик и писатель Морис Баррес, котрого эта книга просто потрясла. Он-то и назвал Марию Мадонной или Богоматерью Спальных Вагонов, Нотр Дам дю Слипинг Кар. Но читали Марию не только на ночь, и не только в вагонах, и не только во Франции. Это была откровенная исповедь девичьей души, это был интимный дневник талантливой юной интеллигентки. Вдобавок в новом издании архивных тетрадок перед нами предстаёт русская, французская и космополитическая Ницца последней четверти XIX века, славная Ницца небедных иностранцев, «зимняя столица» России, Англии, Бельгии, да и Франции тоже, ярмарка невест и ярмарка тщеславия. Она предстаёт то в неторопливо колоритных, то в лихорадочных строках Мусиного дневника, перенося нас в сладостные майские дни 1876 года:

«Тётушка решила прогуляться со мной, я оделась и уже пересекла сад, чтобы сесть в экипаж, когда объявили о приезде графа де Лауренти-Рубанди. Я предупредила о нём матушку и перешла в салон, а оттуда в курительную комнату – премилая комната, самая наша любимая.

Мадам ди Клавесана «нами очарована», мы были к ней так добры и т. д. и т. п.

Этот господин остался итальянцем, несмотря на аннексию (Пьемонтское графство Ницца было окончательно присоединено к Франции в 1860 году – Б.Н.), как, впрочем, если верить ему, сделало и большинство здешней знати. Он просидел у нас довольно долго, и мы вышли вместе.

Меня провезли по Променаду и по городу, я встретила Галулу, Готье и ещё пять или шесть человек, которых я знаю в лицо или по имени.

Мама и тётушка со смехом вспоминали, что я писала им об этом Лауренти в письме из Рима, и советовали мне влюбиться в него для забавы. Я вполне согласна с ним пококетничать, но не более того.

Вечером меня повезли во французский театр, где пели по-французски «Травиату». У нас была ложа в партере, напротив сцены, глубокая, затемнённая, с двумя зеркалами, одно против другого, с хорошим креслом, занавесями и ширмами.

Хотя я была причёсана и одета божественно, я пряталась за матушкой и тётушкой и тешила себя, наслаждаясь чистыми линиями своей шеи и затылка.

Пели плохо...»

Не отвечая на вопросы матери, Мыся вспоминает, с какой любовью глядел на неё Пьер Антонелли, каким ураганом обрушилась на неё безответная её любовь к герцогу Гамильтону. Между тем в партере произошло движение, к ним в ложу направился Лауренти...

«Я знаю, как я очаровательна в тени ложи, и я употребила ровно столько наивного кокетства, сколько было нужно. Но зачем? Просто я не могу без этого».

«Тётушка советует отказать Антонелли, это не даст ничего, и только отпугнёт других...

...И знаете, чего мне сейчас хочется? Поцеловать Антонелли...

Я знаю, что он недостаточно богат, стало быть, я не могу дать согласия. Мне нужно богатство, мне нужно стать кем-то, приобрести блеск и величие. Это «нужно» меня бесит. Где я найду всё это?.. Ах, если б я могла любить Антонелли так, как я люблю Гамильтона...

...Вот что меня останавливает. Милорадович так богат, что он может блистать везде, у него по меньшей мере триста тысяч ренты... Ах, почему мне не попадается ни один из этих английских миллионеров, есть же они! Демон искушает меня, чтоб наказать потом и заставить страдать».

И страница за страницей – любовь, унижение отвергнутой любви, тщеславие, покаяние, молитва, откровенная исповедь...

Неистовая девочка Муся с детства мечтала о славе. Славу подобострастно пророчили ей окружающие, все эти дамы-неудачницы. Она была умна, многообразно талантлива, хороша собой, чувственна, обладала сильным характером, упорством, волей. Она хорошо пела, у неё был прекрасный голос, и если она не стала знаменитой певицей, то всё же стала и живописцем и скульптором: предчувствуя раннюю смерть от чахотки, она спешила оставить след на Земле, долгую память. Посмертную славу принёс ей её интимный дневник, который она вела с 14-ти лет. Эти 105 тетрадей, которые её мать подсократила и подправила...

..Ей было двенадцать, когда они с матерью уехали за границу. Мария посетила Вену, Баден-Баден, Женеву. Там, увидев герцога Гамильтона, она влюбилась в него с первого взгляда. Самая пора влюбляться – 12 лет. Позднее, в Ницце, она влюбляется в аристократа Бореля. Потом снова встречает герцога и убеждается, что любит только его. В 1873 году англичанка-бонна ненароком сообщает ей страшную новость: герцог жениться. Он жениться не на ней (да он ведь и не знает про неё). «Точно нож вонзается в грудь» - пишет она в дневнике. Сколько их ещё будет, этих любовей, этих ножевых ран – граф де Лардель, Поль Гарнье де Кассаньяк, Антонелли, Одифре, и ещё, и ещё... Ницца тех времён – пышная ярмарка тщеславия, но мадам Башкирцеву и Бабаниных не упоминают в светской хронике. И все эти графы и князья, что вьются вокруг золотой короны Мусиных волос, они не сватаются, или сватаются не те, в кого она влюблена. А Ницца – это карнавалы, это балы, это вечный праздник. И не только Ницца – они посещают Неаполь, Рим, Висбаден, Париж, Лондон... И мать спрашивает каждое утро: «Сватался или нет? Делал предложение?». Что она может понять, мама?

Но Рим и Париж – это не только балы, это музеи, концерты, это искусство. Увлекшись Касаньяком, депутатом и оратором, Мария обращается к политике. Стеснённость её девичьего положения приводит её к размышлению о правах женщины. Она приходит к первым феминисткам Франции и пишет в их журнал. Правда, она приходит к ним в парике, под чужим именем и пишет тоже под псевдонимом, ибо идеи феминизма пока вызывают смех – на дворе лишь 1881 год.

Мария чувственна, её одолевают желания, она постоянно влюбляется. Болезнь, возможно, только усугубляет её чувственность. Настоящая Мария была томима не только сердечными побуждениями, но и неукротимыми желаньями созревшего девичьего тела. Она мечтает о мужских прикосновениях, о губах мужчины, его объятьях...

В детстве у Марии был изумительный голос. Но потом он пропал, а желание стать знаменитой осталось. Шестнадцати лет от роду Мария узнаёт, что у ней туберкулёз, она частично оглохла. Теперь она всё больше и больше времени проводит на курортах. И всё острее ощущает приближение неминуемой смерти. Она спешит жить, писать картины, лепить, творить, выставляться в Салоне, на выставках. Она занималась историей, философией, физикой, политикой. Понимала и принимала феминистические идеи. Ведь её жизнь – это коротенькая жизнь, метеорит. Теперь она пишет дневник с ещё большей искренностью, с ещё большей откровенностью, подчас с горечью, подчас даже с цинизмом.

Чувствуя приближение смерти, Мария решает позаботиться о судьбе своего дневника. Его нужно отдать в руки литератора, человека со вкусом. В её глазах это Дюма-сын или Эдмон де Гонкур, Золя или Сюлли - Прюдом. Или, наконец, Мопассан. Она пишет им всем под мужским псевдонимом: как бывало в Ницце на карнавалах, она смелей под маской. Писатели отмахиваются – им не до неё. Мопассан, получив письмо от скромного учителя Жозефа Савантена, советует ему чаще ходить по борделям... В ответном письме Мария, теперь уже от имени девушки, а не учителя, отказывается от предложенного, отвечая ему язвительно–великолепно... Через полвека из этой их переписки возникли фильм, роман, диссертация...

...Она напрасно беспокоилась. Её дневники не пропали: они и поныне знамениты. В начале XX века, когда художники стали заселять Монпарнас, покойную Мусю называли богиней фовистов, святой Марией Нового Монпарнаса, Мадонной... Когда-то в её мавзолее поклонники собирались читать стихи. Поклонников у неё за столетие было множество – среди них Анатоль Франс, Гладстон, русские поэтессы, молодые и старые француженки, Цветаева...


Может, с неё началась в Париже и эта мода на русских, а также слава этих бесконечно талантливых и таких чувствительных русских женщин... Впрочем ей, Мусе, которая умерла 25 лет от роду, мало чего от всего этого перепало. Разве что стелла на Английском променаде в Ницце, близ дома №65. Да ещё название одной из улиц благодарной Ниццы: улица Марии Башкирцевой.
И вечная большая любовь, любовь почитателей ее таланта.