"Здесь Родился Художник!" (места и дома рождения разных художников)

[AlexM]

Добрый день
Уважаемые коллеги,

предлагаю открыть (если она еще не открыта) эту тему
Добавляйте сюда фото и ссылки на дома и места (можно не только с гугл-карт) разных, интересных вам Русских и Зарубежных Художников

Я же начну с

1) Микела́нджело Буонарро́ти

https://www.google.ru/maps/place/520...871902!6m1!1e1

2) Леонардо Да Винчи

https://www.google.ru/maps/place/Cas...382131!6m1!1e1

3) Рафаэ́ль Са́нти

https://www.google.ru/maps/@43.72709...7i13312!8i6656

[AlexM]

Судя по отсутствию ответов и наличию просмотров , на этом форуме нет интереса к этой теме Жаль

Или....художники не рождались, не было детства, а сразу появлялся состоявшийся человек со своим, признанным временем исскуством?

Пишите, коллеги, вы же знаете - но молчите

[bykinist]

Художники в переулке
Таганка — самый “живописный” район Москвы

На Таганке Чертовым назывался в XIX веке нынешний Товарищеский переулок. По какой причине появился в топонимике дьявол, история умалчивает. Дальше случилось вот что. Здесь жили старообрядцы, люди богомольные и праведные. Чтобы не называть свой переулок “черным словом”, по их просьбе городская управа переименовала Чертов в Дурной. Тем самым и свое отношение к нечистой силе выразили, и упоминать ее лишний раз перестали. Советская власть Дурной переулок объявила Товарищеским, утверждая в сознание обывателей обращение, бытовавшее в революционных партиях России.


В царствование Николая I в Дурном переулке существовал дом преуспевавшего купца Алексея Михайловича Коровина. Он начинал дело как ямщик, гонял лошадей по Владимирскому тракту до Волги. С годами разбогател, занялся извозом. Нанимал ямщиков, содержал конюшню, владел экипажами, колясками, тарантасами, постоялым двором. Слыл состоятельным купцом, пока железная дорога из Нижнего Новгорода не подошла к его дому. “Стальной конь” победил лошадь. Но до разорения купец благоденствовал.

У сына купца Коровина, Алексея, родились два сына. В 1858 году появился первенец Сергей, спустя три года — Константин. Остался ли на месте дом купца? Владение Михаила Коровина при нумерации уличных владений в Москве получило номер 24. У тротуара под ним сохранился старый двухэтажный, утративший декор дом, который в 1917 году принадлежал некоему Ершову Александру Ивановичу.

В старости, в далеком Париже, московский дом деда на Таганке представлялся внуку Константину дворцом, какими владели самые богатые.

“Я помню прекрасный дом деда. Огромный особняк с большим двором: сзади дома был огромный сад, который выходил на другую улицу, в Дурновский переулок. Помню большой колонный зал в стиле ампир, где наверху были балконы и ниши, в которых помещались музыканты, играющие на званых обедах”.

Дом 24, стоящий у тротуара, не похож на дом, описанный Константином Коровиным. Здесь нет ни “огромного”, ни какого другого сада, уступившего землю большому унылому дому. Таких беспородных строений много появилось в Москве на рубеже XIX—XX веков. Помянутый в воспоминаниях особняк находился в глубине двора, и его снесли. А сохранившееся здание в переулке до революции, возможно, было куплено наследниками ямщика Ершова, крестившего будущего великого художника.

Какой такой “великий художник”, могут возразить мне поклонники реалистов XIX века, чьи картины в СССР репродуцировались всеми способами. Образы Константина Коровина не иллюстрировали события отечественной истории, как картины Сурикова и Репина “Утро стрелецкой казни” и “Бурлаки на Волге”. Его картины не соотносились с пьесами Александра Островского, как “Сватовство майора” Федотова и жанровые картины передвижников.

Господствовавшее в XIX веке в России течение живописи являлось зеркальным отражением жизни. В содружестве с литературой изобразительное искусство стремилось окружающую действительность сделать лучше. Художники были больше чем художники, поэтому Репин писал “Под конвоем”, “Арест пропагандиста”, “Отказ от исповеди”… А сын купца и внук купца не жег глаголом сердца людей, не звал к топору Русь, творил, выражаясь его словами, “живопись для живописи”. Услаждал красками, цветом, колоритом. На выставке у картины Коровина “Осень” между Александром III и императрицей произошел такой диалог:

— Это из школы импрессионистов.

— Я не на высоте этой живописи.

— Это оставляет много желать…

Константин Коровин “хотел петь красками песню поэзии”. Колорит его картин завораживал, как тембр голоса Шаляпина, его друга: оба они навсегда после революции и Гражданской войны покинули Москву.

Но эмиграции предшествовало рождение и детство на Таганке, молодость и учение в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, жизнь свободного художника, картины и спектакли, принесшие славу живописца и сценографа. Он жил в номере лучшей гостиницы “Кокоревское подворье”, напротив Кремля, ездил за границу, в числе первых мог себе позволить в 1914 году купить легковой автомобиль.

Сын купца стал художником по воле случая. На Таганке служил у деда Михаила в конторе дилижансов Лев Каменев, будущий академик живописи, отец Алексей дружил с Илларионом Прянишниковым, ставшим известным художником. Картины Каменева и Прянишникова украшали выставки передвижников. Каменев прославился как пейзажист. Прянишников изображал сцены городской и сельской жизни. Их работы покупались Павлом Третьяковым. Оба художника часто бывали в доме хозяина конторы дилижансов на правах друзей. В детских рисунках внуков купца они увидели дар, преподали им первые уроки рисования. Старший Коровин, Сергей, после училища продолжил традиции передвижников. Его картины “Перед наказанием”, “На миру” и подобные волновали умы тех, кто хотел перемен в России.

Младший Коровин, Константин, пошел другим путем, ничего не зная о французских импрессионистах, совершивших прорыв в мировом искусстве, стал первым русским художником нового стиля, занимаясь “исканием языка красоты”. Поэтому император и причислил его не без основания к школе импрессионистов. Константин не оправдал надежд наставников, ждавших от него картин с сюжетами из народной жизни. Училище присваивало за успехи питомцам звание классного художника трех степеней и неклассного художника. Коровина выпустили с дипломом неклассного художника и с серебряной медалью за живопись. Политика, литература никак на него не влияли. Цвет, краски сами по себе радовали. Писал пейзажи, портреты, жанровые картины. Их упорно не замечал основатель Третьяковской галереи, купивший за много лет всего два этюда и одну картину. Но оценил Савва Мамонтов, покровитель русского авангарда. Этот меценат поручал писать декорации опер в своем оперном театре, где пел гениальный друг Федор. Его портрет кисти Коровина — один из лучших в галерее образов артиста, которому нет равных.

Сергей Коровин рано умер, до революции. О нем, продолжателе демократических традиций в искусстве, не давали забыть советские искусствоведы и краеведы. Константина долгое время предавали забвению — как эмигранта. До 1917 года в родной Москве он преуспевал. Вращался в кругу самых известных живописцев и меценатов, дружил с Левитаном, Врубелем, Серовым. Пожив несколько лет при военном коммунизме, пережив террор, голод, холод, эпидемии, реквизиции, уплотнение и прочие радости пролетарской диктатуры, Константин Коровин под предлогом лечения сына уехал за границу. Жил в Париже. Так поступили многие русские художники: Горбатов, Колесников, Ларионов, Гончарова, Серебрякова, Пастернак, Шагал, Кандинский... На аукционах на Западе покупают их картины за сотни тысяч долларов, которых этим художникам так не хватало на чужбине.

Братья Коровины были не первыми художниками, жившими на Таганке. Как установили археологи, у дороги на Гжель, где проходит Товарищеский переулок, в XVIII веке купец Афанасий Гребенщиков основал “ценинную и табачных трубок фабрику”, выпускавшую из обжигаемой глины посуду, поливаемую глазурью. Из Гжели везли найденную им глину. В состав глазури входило олово, по-немецки — zinn, по-русски — “цинн”, отчего посуда называлась цинной. Фабрика выпускала печные изразцы, грубую кухонную и белую фаянсовую посуду. Служившие на фабрике художники расписывали столовые сервизы, украшали тарелки, чашки, блюдца цветами, узорами, гербами заказчиков-аристократов. Посуда с клеймом на днище РМФАГ (Русская мануфактура фабриканта Афанасия Гребенщикова) и МФАГ (Московская фабрика Афанасия Гребенщикова) подавалась на стол императрицы Елизаветы Петровны по постным дням. В остальные дни стол украшал белоснежный германский фарфор. Для двора его покупали в Саксонии, где немцы раскрыли секрет китайского фарфора, но держали его в глубокой тайне.

Сын Гребенщикова, Иван, первым в России раскрыл китайско-немецкий секрет, опередив Дмитрия Виноградова из Петербурга, который вошел в историю как “создатель русского фарфора, получивший первые образцы из отечественного сырья”. Там, в столице, барон Черкасов по заданию императрицы занимался устройством фарфоровой фабрики. За несколько лет до открытия Виноградова, в 1747 году, Иван Гребенщиков отправил в столицу барону чашки натурального фарфора с сообщением:“В Москве такие секреты сыскались. Кроме меня, никому знать секрет невозможно, понеже моими трудами произыскан, капитал родителя моего”. Об этом же писал барону отец первооткрывателя: “Моим произволением и капиталом порцелинный (фарфоровый. — “МК”) секрет сыскал сын мой Иван, который держим при себе в твердости, за который желаем от вашего высокопревосходительства милости... а мы на том секрету утверждаемся”.

Чтобы убедиться в том, что шедевры делает малограмотный Гребенщиков, фабрику посетил почт-директор Пестель, отец будущего декабриста. Он отправил в Петербург посылку с фарфоровой посудой и письмо барону с известием: “Я перед недавним временем его фабрику осматривал и той фарфоровой посуды как готовой, так и еще не изготовленной и переломанной довольно видел и приметил, что сын его к таким мастерствам великую охоту и прилежность имеет, так что я крепко верю, что сам он оную фарфоровую посуду делает…”

Отец и сын Гребенщиковы милости барона и императрицы не дождались. Слава досталась Виноградову и Петербургу, где поныне делают самый тонкий и дорогой русский фарфор. Там была основана 250 лет назад Академия художеств, для которой Екатерина II выстроила за казенные деньги колоссальное здание на набережной Невы напротив сторожащих город сфинксов.

А Московскому училищу живописи, ваяния и зодчества город передал в 1844 году трехэтажный дворец на Мясницкой, 21, построенный Василием Баженовым для генерала Юшкова. На фасаде этого дома установлена всего одна мемориальная доска — в честь Алексея Саврасова, творца прелестной картины “Грачи прилетели”. Фасада не хватило, если бы решили установить доски в честь всех великих художников училища.

Отсюда преподаватели и студенты, не ушедшие в армию, эвакуировались в Самарканд. Опустевшее здание в годы войны заняли на долгие годы разные учреждения, а также лаборатория физиков-атомщиков. Факультеты живописи, скульптуры, графики вернувшегося из Средней Азии института разбросали по разным адресам Москвы. А потом свели все факультеты на Таганке, в Товарищеском переулке, 30.

Полвека в Товарищеском переулке поощрялось искусство социалистического реализма. “Правда за нас”, как выразился обосновавший этот метод Сталин, была важнее правды жизни. Выставки заполняли картины счастливой колхозной жизни и радостного труда рабочего класса, портреты и статуи вождей, героев революции и пятилеток. Этот метод признавался единственно верным, как учение Маркса и Ленина.

При всем при том с Таганкой связаны биографии многих корифеев искусства ХХ века — одни здесь учились, другие преподавали. Ректором и профессором был Николай Томский, автор памятников Кутузову и Гоголю в Москве. Студентом и профессором числился Лев Кербель, автор монументов Карлу Марксу и Ленину в Москве. Им стоять века, как бы ни относились к учению “великих вождей пролетариата”.

Много лет здесь вел класс классик живописи, ныне здравствующий в Москве член парижской “академии бессмертных” Таир Салахов. Основал класс портрета Илья Глазунов, отвоевавший у чиновников здание на Мясницкой для основанной им Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Последнее десятилетие истории института связано с именем Зураба Церетели. Он внес в его стены дух времени, утвердил в правах авангард, открыл дорогу всем, кто ищет себя и находит. В классы пришли в роли профессоров в зените славы и успеха амазонки искусства Татьяна Назаренко, Айдан Салахова, дочь Таира Салахова. В вестибюле я видел объявление, что началась запись в класс исторической живописи Василия Нестеренко, самого молодого члена Российской академии художеств.

Анатолий, сын погибшего в шахте инженера Бичукова, после войны приехал в Москву. Поступил в институт имени Сурикова. Нынешний ректор института Анатолий Бичуков, неутомимый скульптор, поразительно скромный человек. Когда в Москве открыли его памятник Есенину на Тверском бульваре, автора пригласили в Рязань на торжественное заседание, посвященное столетию поэта. В переполненном зале театра он нашел себе место на галерке. Он автор Георгия на Трубной площади, мемориальных досок маршалам Коневу, Катукову, Новикову, певице Клавдии Шульженко. На Таганской площади решено установить созданную им статую великого градоначальника Москвы Алексеева, родившегося поблизости, на Большой Алексеевской улице.

Художественный институт разросся неимоверно. Зураб Церетели задумал перекрыть его двор стеклянной крышей. Я видел этот лихой проект. Если его реализуют, Таганку украсит здание, достойное XXI века.
Лев КОЛОДНЫЙ
http://www.mk.ru/editions/daily/arti...-pereulke.html