Арт-новости

[Хранитель укропа]

Международный музей шпионажа в Вашингтоне: впервые за 78 лет широкой публике покажут ледоруб, которым убили Троцкого

В 2018 году Международный музей шпионажа в Вашингтоне выставит новый экспонат — ледоруб, которым в 1940 году в Мехико убили Льва Троцкого. На публике его показывали лишь однажды — сразу после убийства. После этого ледоруб отправили в комнату свидетельских показаний, откуда его забрал полицейский Альфредо Салас. Страж порядка решил сохранить орудие убийство революционера для потомков.

Время спустя ледоруб перешел дочери Саласа. В 2005 году женщина продала его частному коллекционеру из США Кейту Мелтону, который стал одним из учредителей Международного музея шпионажа.

Как сообщает Life.ru, коллекционер проверил подлинность артефакта. Были найдены документы, подтверждающие, что орудие забрал Салас. На ледорубе есть печать австрийского производителя, он имеет те же размеры, что и в полицейском отчете. На нем сохранились следы ржавчины.

Справка:
Лев Троцкий — революционный деятель XX века. Один из организаторов Октябрьской революции 1917 года, один из создателей Красной армии.
В 1927 году был снят со всех постов и отправлен в ссылку, в 1929 году — выслан за пределы СССР, а в 1932 году — лишен советского гражданства.
20 августа 1940 года был смертельно ранен агентом НКВД Р. Меркадером в Мехико (Мексика) и умер на следующий день.

[Хранитель укропа]

В Париже представят Клода Моне как коллекционера

Олег Краснов

Парижский музей Marmottan Monet открывает масштабную выставку «Моне — коллекционер», вновь собравшую, словно пазл, личную коллекцию искусства великого импрессиониста, разлетевшуюся по всему свету после смерти мастера.

Про Моне известно и написано много, в т.ч. о его страсти к японской гравюре и достаточно обеспеченном, по сравнению со многими собратьями по кисти, образу жизни. Но до недавнего времени практически ничего не рассказывали о его личном собрании искусства (и не малом), куда он включал произведения — источники вдохновения, работы других импрессионистов (купленные Моне, они подчас помогали живописцам прокормить себя) и даже портреты самого себя и жены, выполненные по специальному заказу. Впервые в истории завеса этой тайны приоткроется на выставке во французской столице.

В Marmottan Monet съедутся больше сотни произведений искусства из Европы, Японии, США и Латинской Америки — именно такова сегодня география нахождения коллекции Моне. Работы Эдуарда Мане, Эжена Делакруа, Сезанна, Писсарро, Родена, Берты Моризо, Ренаура, Тулуз-Лотрека и многих других художников предоставят в числе прочих такие музеи, как MoMA и Metropolitan в Нью-Йорке, музеи Хьюстона и Сан-Франциско, São Paulo Museum, National Museum of Western Art and the Sompo Museum в Токио.

Мероприятие проходит с 14.09.2017 по 14.01.2018 в Marmottan Monet в Париже

[Хранитель укропа]

Технологии будущего в музейном пространстве

Государственный центральный театральный музей им. А.А. Бахрушина приглашает принять участие в международном фестивале «Технологии будущего в пространстве культуры», проводимого в рамках Биеннале театрального искусства.
Подробнее: http://vm.ru/news/416399.html

[Хранитель укропа]

В Фонде культуры «Екатерина» открылась выставка итальянского художника
Марчелло Ло Джудиче «Эдем. Далекие планеты»

Сам художник приехал на открытие. Марчелло сказал "ВМ", что Москва, несомненно, стала более
европейским городом, чем раньше.

- Она, конечно, не похожа на Париж, но стала значительно красивее. Я с удовольствием погулял по улицам и днём, и вечером - очень уютная атмосфера и с погодой повезло, - поделился Марчелло Ло Джудиче.

Первую свою картину Марчелло нарисовал в 8 лет - это была голова кролика.
- Мама её поместила в раму, и она долго висела на стене. Я всегда хотел быть художником - и вот сейчас даже странно, что я пользуюсь коммерческим успехом, - добавил Марчелло.
- Он геолог по первому образованию, художник по второму. Работы его такие рельефные, и у него можно найти для себя энергию. А есть работы, смотря на которые ты становишься спокойнее, - сказал "ВМ" президент Фонда "Екатерина" Владимир Семенихин.
Москвичкам Инне и Анастасии Балашовым больше всего понравилась работа Марчелло, которую они условно назвали для себя "Матрас Ботичелли". Это остов обычного пружинного матраса, но декорированный разноцветными бабочками, удивительно похожими на цветы. Сами картины художника - это абстракции, где преобладает какой-то один цвет.

[Хранитель укропа]

Зловещая стимпанковская живопись с элементами славянского быта

Если бы такие картины висели в музеях, ты бы оттуда не уходил!

Максим Рафштайн
Что скрывать, большую часть времени мы предпочитаем существовать отдельно от живописи. Разумеется, и у нас возникают приступы творческого голода, когда мы обращаемся за советом к картинам (иногда они даже отвечают). Но, повторимся, большую часть времени мы предпочитаем держаться от картин на уважительном расстоянии в несколько километров.
Так было до сегодняшнего дня — когда мы открыли для себя живопись Мистера Оборотня, больше известного как Mr.Werewolf.
Разумеется, это псевдоним польского художника: не все родители настолько круты, что могут позволить себе назвать ребенка Оборотнем. На самом деле художника зовут Якуб Розальски, он проживает и творит в Кракове.
Трудно отнести картины Якуба к какому-то одному стилю: это реализм с элементами стимпанка и фэнтези. Влияние графики компьютерных игр тоже просматривается.
Идиллические сельские пейзажи Якуб изящно разбавляет гигантскими роботами и оборотнями, что оказывает на зрителя одновременно жуткое и гипнотизирующее действие. Не обходится и без сексуальных девушек в мини-юбках, появляющихся в компании огромных волков или тигров. Одним словом, картины Якуба не могут не нравиться. А те, кто в школе прогулял не все уроки истории, сразу поймут, что большинство картин намекает на события Первой и Второй мировых войн.

«Мне нравится перемешивать исторические факты и ситуации с моими собственными идеями, мотивами и видением, — поделился с поклонниками искусства Мистер Оборотень. — Я уделяю большое значение деталям, вооружению и костюмам, потому что они дают возможность подчеркнуть принадлежность к тому или иному периоду истории».
«Вот и молодец», — отвечаем мы. Побольше бы такого искусства! А то нам приходится, чтобы как-то себя развлечь, выискивать НЛО на средневековых картинах.
Впрочем, мы слишком много говорим. Пришло время смотреть.

[Хранитель укропа]

7 главных эротических экспонатов с аукциона «Сотбис»

Текст: Семен Шрайк
В следующий раз, когда не будешь знать, во что вложить освободившиеся средства, не беги покупать 15 кило гречки. Лучше задумайся о приобретении любого из этих экспонатов!

7 главных эротических экспонатов с аукциона «Сотбис»

Мэпплторп больше известен своими работами, изображающими мужчин. Но и фотографии женщин у него встречаются, хотя и редко. Именно это и делает портрет пионерки женского бодибилдинга в США Лизы Лайон особенно ценным.

Мало кто знает, но Сара Бернар была не только великой актрисой, но и талантливым скульптором. Училась она у легендарных Роланда Матье-Менье и Жюля Франчески. Когда Сара Бернар создала эту работу, она еще не сыграла роль Офелии, но уже увлекалась эротизмом смерти. Например, есть свидетельства, что актриса часто спала в гробу. Надеемся, что гроб был двуспальный.

Австрийский художник начала ХХ века Эгон Шиле прожил короткую, но бурную жизнь. После смерти Густава Климта он был признан величайшим художником Австрии. В то же время некоторые его рисунки были объявлены порнографическими и изымались полицией. Художника даже приговорили к кратковременному тюремному заключению. «Акт» — одна из поздних работ Шиле, умер от в 1918 году во время эпидемии испанки.

Кровать из красного дерева принадлежала знаменитой куртизанке времен Второй империи, которую за глаза называли «пожирательницей бриллиантов», — маркизе Паиве (кстати, нашей соотечественнице!). Считается, что это ложе было изготовлено для её роскошного особняка на Елисейских полях, где маркиза развлекала Эмиля Золя, Густава Флобера, Эжена Делакруа и других известных персон своего времени. Но вместо особняка кровать отправилась в бордель La Fleur Blanche, излюбленное место и источник вдохновения художника Анри де Тулуз-Лотрека, и оставалась там до закрытия «веселого дома» во время Второй мировой войны.

Картина (фото отсутствует) изображает влюбленных, предающихся любви в акробатической позе на плоту посередине озера. Судя по всему, «Камасутра» была у парочки настольной книгой! Самый любопытный момент: женщина, и без того находящаяся в невозможной с точки зрения реальности позе, еще и умудряется мечом отгонять крокодилов! Да, были женщины в индийских селеньях!

По преданию, у российской императрицы Екатерины II во дворце было несколько тайных комнат, обставленных эротической мебелью. Сама мебель до наших дней не сохранилась, тем не менее есть несколько черно-белых фотографий с ее изображением. По ним и была сделана эта репродукция (фото отсутствует). На наш взгляд, история довольно мутная, но сам столик любопытный. Хотя делать на нем уроки ребенку лучше не позволять.

Эпатажный фотограф Нобуёси Араки работает на стыке эротики и порнографии, нередко нарушая табу, принятые в традиционном японском обществе. Его излюбленная тема — бандаж и связывание. В японском языке, кстати, даже есть термин кинбаку-би, что означает «красота тугого связывания».

Несколько из 7 главных эротических экспонатов с аукциона «Сотбис»
Лот 17: «Лук и стрела», Роберт Мэпплторп
Лот 1: «Офелия», Сара Бернар
Лот 5: «Акт», Эгон Шиле
Лот 22: Le Lit de la Païva
Лот 53: «Пара занимается любовью посередине озера», XVIII век, Индия
Лот 74: Репродукция столика, предположительно изготовленного по заказу Екатерины II
Лот 98 «Без названия» («Номер в отеле»), 1993—94, Нобуёси Араки

[Хранитель укропа]

В Амурской области мальчик пошел в туалет в лесу и нашел золотой клад

Шестилетний ребенок нашел золотой клад в лесу в Амурской области.
В Амурской области мальчик пошел в туалет в лесу и нашел золотой клад

Как сообщает портал Zelv.ru, мальчик с родителями ехал через лес, когда ему захотелось в туалет, отец дал ему небольшую лопатку, чтобы тот вырыл яму и после того, как сходит, закопал.
«Я в шутку снарядил Никитку лопаткой, сказал ему, вырой ямку и не забудь закопать, как закончишь», - объяснил отец ребенка.
Когда 6-летний Никита начал копать он обнаружил кусок ткани, а после этого и золотые монеты с украшениями. Ребенок позвал родителей, которые обратилась в музей исторических ценностей. Археологи и историки, выехавшие на место, сообщили, что реликты относятся к 13 веку. Они очень удивились, что находка была найдена в такой глуши.

В благодарность за найденный клад, который является культурным наследием и передачу его государству, самому Никите была выдана грамота и денежное вознаграждение в размере 500 тысяч рублей.

[Хранитель укропа]

У Центра Помпиду поставят скульптуры архитекторов Роджерса и Пьяно

Евгения Гершкович
У здания Центра Помпиду в Париже появятся 5-метровые скульптуры его знаменитых создателей, выдающихся архитекторов британца Ричарда Роджерса и итальянца Ренцо Пьяно. Франция не забыла, как в 1977, едва появившись в квартале Бобур, параллелепипед с выведенной на фасад обнаженной арматурой, трубопроводами и эскалаторами произвел эффект разорвавшейся бомбы и был мгновенно провозглашен манифестом нового стиля «хайтек».
Ксавье Вейан впервые представил скульптуры в Версальском дворце в 2009 как часть серии, посвященной портретам знаменитых архитекторов. До того как в октябре композиция фигур займет постоянное место перед Центром Помпиду на площади Эдмона Мишле, их показывают артистической публике парижской Galerie Perrotin в рамках ретроспективы Вейана.
В галерее скульптуры выставлены без пьедесталов — они появятся уже в городе. Французский художник и скульптор, номинант премии Марселя Дюшана Ксавье Вейан известен тем, что, изображая своих героев, прибегает к услугам 3D-сканера и цифрового фрезерного станка. Вручную автор наносит лишь финальные штрихи на граненые поверхности и производит покраску формы. Скульптурные образцы Вейана всегда зрелищны, ярки и отлично смотрятся в открытом пространстве. Для Роджерса и Пьяно, выполненных из нержавеющей стали, автор подобрал оттенки серого и зелёного, входящие в цветовую схему Центра Помпиду. Однако не стоит искать в образах архитекторов-единомышленников портретного сходства, хотя известно, что сидящий на стуле — это Ренцо Пьяно, скорее это символ творческого диалога, результат которого находится в непосредственной близости.

Мероприятие проходит по 23.09.2017 в Galerie Perrotin в Париже

[Хранитель укропа]

«Искусство соперничества»: Бэкон vs. Фрейд

Обладатель Пулитцеровской премии за художественную критику австралиец Себастьян Сми выпустил несколько монографий об одном из самых дорогих современных художников Люсьене Фрейде.

И в своей последней книге «Искусство соперничества» также не обошел его стороной: одна из глав посвящена многолетним отношениям Фрейда с другой звездой арт-сцены Френсисом Бэконом. Историю знакомства двух художников, описанную в книге Сми, Artandhouses публикует с разрешения российского издателя «Искусства соперничества», издательской группы «Азбука-Аттикус».
О Фрэнсисе Бэконе Фрейд узнал от художника старшего поколения Грэма Сазерленда. Дело было в 1945 г. Фрейд жил тогда в идущем на снос здании в Паддингтоне. «Иногда я (садился в поезд и) ездил повидаться c ним [Сазерлендом] в Кент, — рассказывал Фрейд в 2006 году. — Я был молодой и нахальный, поэтому без тени смущения спросил его: „Кто, по-вашему, сейчас лучший художник в Англии?“ — хотя мог бы сообразить, что лучшим он, конечно, считает себя, и не только он, если на то пошло. А он мне ответил: „Ты о нем наверняка даже не слышал. Совершенно уникальный тип. В основном играет в Монте-Карло, потом вдруг возвращается. Если пишет картину, то, как правило, сам же её уничтожает“ — и все в таком духе. Меня этот тип заинтересовал. И я написал ему, а может, просто к нему нагрянул, так вот c ним и познакомился».

Сазерленд не ошибся в оценке. Бэкон, которому пошел 4-ый десяток, был на подъеме. Возможно, он мучительно сомневался в себе, если верить тому, что он сам впоследствии говорил об этой поре своей жизни. Но он писал картины, которые уже выделяли его из общей массы, - тревожные и тревожащие полотна. Иные прозорливые зрители усматривали в их зловещих образах отдаленное подобие шевелящейся, пробуждающейся от спячки рептилии.
По словам биографа Фрейда Уильяма Фивера, художники могли познакомиться, заранее сговорившись о встрече, на лондонском вокзале Виктория, где вместе сели в поезд и поехали на уик-энд к Сазерлендам. Представляю себе эту поездку! Они друг друга стоили - и тот и другой редкие, экзотические птицы. Фрейд, c его молниеносной реакцией, своенравными замашками, обескураживающей смесью застенчивости и позерства. И Бэкон - озорной, ироничный; даже когда он, не церемонясь, говорит грубости, это тоже непостижимым образом работает на его обаяние, устоять перед которым невозможно. Война еще не окончена. За их встречей по-отечески, по-эдиповски присматривает Сазерленд; у него двойная задача - вовремя ободрить и вовремя одернуть.

Оба молодых человека хороши собой: у Бэкона лицо широкое, но интересное, располагающее; у Фрейда лицо ýже, черты острее, нос орлиный, рот аккуратный, а волосы вечно всклокочены. И 4 невероятных глаза

Читать дальше... 

- об этом говорят и пишут абсолютно все. Фрейд к этому времени уже пользовался определенной известностью в кругу старших по возрасту поэтов, писателей и художников гомосексуального склада, включая Спендера и Уотсона, Седрика Морриса и Артура Летт-Хейнса (оба, напомню, его наставники в художественной школе в Дедхеме, в Восточной Англии). Все перечисленные и иже c ними сыграли ведущую роль в поддержке не вписывавшихся в академическую систему молодых талантов в военные и послевоенные годы. Ко всей этой гомо и бисексуальной братии - назовем еще Уишарта, Джона Минтона, Сесила Битона и Ричардсона - Фрейд относился c большим теплом, любопытством и сочувствием.
Так, может быть, здесь не обошлось без сексуального интереса? Как складывалась их беседа? Наверное, каждый прощупывал почву и не спешил раскрываться, сразу почуяв в другом соперника? Или всё происходило легко и невинно в свете совместной поездки, задуманной, в сущности, шутки ради. Ответов на эти вопросы мы уже не получим. Оба мертвы. Какая непростительная ошибка, скажет кто-то, надо было вовремя спрашивать — спрашивать и спрашивать. Но, судя по всему, спрашивать было бы едва ли не большей ошибкой. Ведь, если разобраться, во многом именно невозможность наверняка, доподлинно знать характер, мотив, чувство или социальный статус — то есть все те характеристики, на которых веками зиждилась портретная живопись, — вскоре после этой встречи станет для обоих художников непреложным условием творчества.

Так или иначе, каждый увидел в другом что-то — что-то невероятно подкупающее. Три десятилетия спустя они прекратят всякое общение. Но тогда они и дня не могли прожить друг без друга.

Через 2 года после разрыва c Фрейдом великодушная Лорна представила его своей племяннице Китти, дочери скульптора Джейкоба Эпстайна. У Китти были тёткины огромные глаза, но не было её уверенности и прыти. Застенчивость Китти импонировала Фрейду, который и сам иногда прятался в раковину. У них завязался роман, в 1948 г. они поженились, и в том же году родился их 1-ый ребенок, девочка Анни. Они жили в лондонском районе Сент-Джонс-Вуд, у западной границы Риджентс-парка, в получасе ходьбы от холостяцкой квартиры Фрейда на Деламер-террас, в квартале Маленькая Венеция, где теперь была его мастерская.

Возможность находиться то тут, то там облегчала Фрейду плетение сложных любовных узоров, вкус к которым он чем дальше, тем больше в себе ощущал. Несмотря на брак c Китти, он завел длительный, хотя и c перерывами, роман c художницей Энн Данн, дочерью канадского сталелитейного магната Джеймса Данна. Она позировала Фрейду для портрета в 1950 г., когда уже вовсю шла подготовка к её свадьбе c Майклом Уишартом, сыном Лорны.

Свадебный пир, продолжавшийся 2 дня и 3 ночи, запомнился участникам как «первый после войны настоящий большой прием» (Дэвид Теннант). Уишарт, жених, в то время принимал опиум. В своих мемуарах («Нырнуть в высоту» — «High Diver») он оставил описание зала, где праздновалась свадьба: «много места… мало мебели… веселенький ситчик… бархатные диваны и кушетки». Там царил «дух былого великолепия c привкусом ностальгии по невозвратной эдвардианской элегантности».

Джону Ричардсону эта свадьба запомнилась как «решительный выход из тени новой разновидности богемы». Среди гостей, по его словам, были «члены парламента и оксфордские профессора, а наряду c ними „профессионалки“, „дебютантки“ и трансвеститы». Уишарт хвастался: «…купили две сотни бутылок „Боленже“ для 200 приглашенных, но этого оказалось мало, и пришлось посылать за новой партией, потому что набежала толпа незваных гостей… Я взял напрокат сотню „золотых“ стульев и пианино. Мы танцевали 3 ночи и 2 дня».

С этой свадьбой для Фрейда всё окончательно, дьявольски запуталось. Не только потому, что жених был Лорнин сын, а сам он был женат на Лорниной племяннице Китти, одновременно поддерживая интимные отношения c невестой Энн Данн, но и потому, что Фрейд и Майкл Уишарт, когда-то, в ранней молодости, живя в одной комнате сначала в Лондоне, а потом, после войны, в Париже, друг c другом тоже согрешили. В столь необычных обстоятельствах, имея за плечами сексуальную связь и c невестой, и c женихом, и c матерью жениха, Фрейд, вероятно, рассудил, что правильнее всего ему на этот праздник не являться. Если верить Данн, в нем говорила ревность - не только к ней самой. Так или иначе, он поручил Китти быть его глазами и ушами, и, пока продолжалось веселье, она послушно докладывала ему по телефону о ходе событий.

Эта знаменитая свадьба 1950 отмечалась в доме, где жил Бэкон. Жил (еще одна невообразимая комбинация!) со своим любовником Эриком Холлом, господином средних лет, и c Джесси Лайтфут, пожилой женщиной, которая когда-то была няней Фрэнсиса. Квартира находилась на 1-ом этаже дома на Кромвель-плейс, в Южном Кенсингтоне, который раньше принадлежал знаменитому художнику Джону Эверетту Миллесу. В задней части квартиры, в просторном помещении бывшей бильярдной, Бэкон устроил мастерскую. До него квартиру снимал фотограф Э. О. Хоппе, который использовал бильярдную под фотоателье. Эмигрант из Мюнхена, завоевавший репутацию лучшего фотопортретиста в Лондоне Эдвардианской эпохи, Хоппе стал связующим звеном между «живописной», предпочитающей мягкий фокус старой фотографией и жесткими, резко сфокусированными фотопортретами эпохи модернизма. Хоппе подвизался и как театральный художник. После него остались разные аксессуары — занавеси, непроницаемо-черная накидка, которой фотограф накрывал себя вместе c аппаратом, и широкий помост, — словом, всё, что Хоппе использовал для создания изысканно-лестных портретов светских красавиц и сильных мира сего, теперь оказалось в распоряжении Бэкона и перекочевало в портреты совсем иного стиля.

В этой мастерской Фрейд впервые увидел живопись Бэкона, а точнее — недавно законченную работу, которая так и называлась: «Живопись». Даже спустя полвека Фрейд не забыл своего тогдашнего впечатления от картины: «Та, совершенно бесподобная, c зонтом».

И действительно, на тот момент это самое блестящее достижение Бэкона. В комнате цвета сосисочного фарша, c опущенными лиловыми шторами, человек во всем чёрном сидит на фоне освежеванной туши в чёрной как ночь тени зонта. Лица не видно, из тени выступают только подбородок и рот - открытый рот c рядом нижних зубов, и вместо верхней губы кровавое месиво. Хотя краска наложена свободными широкими мазками, композиция изобилует деталями: жёлтый цветок у мужчины в петлице, под белым воротничком; восточный ковёр у него под ногами, написанный c размашистым шиком, в небрежно пуантилистской манере; полукруглое ограждение, внутри которого заключено пространство наподобие цирковой арены (этот прием Бэкон, любитель театральных эффектов, в последующие десятилетия будет эксплуатировать снова и снова).
Этой картины Фрейд никогда не забудет.

Начиная c 1945 Фрейд частенько наведывался в мастерскую на Кромвель-плейс и регулярно сталкивался c Бэконом в Сохо. Когда они познакомились, Фрейду было 22, Бэкону 35. Теперь он отдавался живописи c бешеной энергией, и то, что происходило в его мастерской, ошеломило Фрейда. Бэкон бесцеремонно выдергивал британский модернизм из благодушного, литературного, неоромантического прошлого и приводил его в соответствие c новой действительностью - c миром, изувеченным войной, опустошенным, разуверившимся.

По словам Бэкона, картина «Живопись» - это «ряд событий, которые громоздятся одно на другом». «В моем случае если что-то когда-то и получается, - сказал он в другой раз, - то получается начиная c той минуты, когда я перестаю осознавать, что делаю».

Должно быть, немало изумлен был и Бэкон. Он уже добился какого-то внимания в довольно узких и провинциальных британских артистических кругах, но потрясения пока что никто не испытывал. Только в 1944-м, за год до знакомства c Фрейдом, ему удалось нащупать нечто новое, необычное, выбивающее из равновесия - в триптихе, названном «Три этюда для фигур у распятия». Упомянутые в названии фигуры — какие-то жуткие, горбатые, безволосые формы: пасти разинуты, глаза завязаны или вовсе отсутствуют, шеи безобразно вытянуты, ноги как палки. Зрители получили возможность увидеть их в следующем году на групповой выставке в лондонской галерее Лефевр - той самой, которая годом ранее устроила первую персональную выставку Фрейда.

Своеобразие Бэкона отчасти в том, что в его фантазии преломились не только очевидные всем модернистские эталоны, импортированные из континентальной Европы, но и совершенно новый строй образов, рожденный фотографией и кинематографом. С тех пор как он посмотрел в Берлине «Броненосец „Потемкин“» Сергея Эйзенштейна и «Метрополис» Фрица Ланга и увидел хронофотографии Эдварда Майбриджа - пофазовые снимки движущихся людей и животных, ему не давала покоя специфика фиксации жизни c помощью новой техники, сочетание скорости и дробности, а главное - возникающее в связи c этим ощущение утраты, разъединенности и смерти. Многое в его экспериментах оказывалось холостым выстрелом, выходило неуклюже, надуманно или было откровенно плохо скомпоновано, и такие неудачные пробы Бэкон безжалостно уничтожал. Но по крайней мере никто не дышал ему в затылок.

Фрейд не мог опомниться от увиденного. И сам подход Бэкона к творчеству, и буйство его фантазии - всё было внове для Фрейда. «Иногда, - рассказывал он, - я заходил к Фрэнсису днем после обеда, и он говорил: „Сегодня сделал потрясную вещь - нет, правда“. И действительно сделал, от начала до конца, за 1 неполный день ! Поразительно… Иногда он мог полоснуть картину ножом. Или вдруг скажет: всё, хватит, это никуда не годится, — и просто всё уничтожит».

Нетрудно представить, какое электризующее действие такие речи производили на Фрейда. Его собственное творчество, при всей его угловатой прелести, всё еще сильно отдавало ученичеством. Это были портреты и натюрморты или комбинации того и другого. «Колючие» штудии асимметричных объектов, будь то люди или животные, растения или неодушевленные предметы — всё, на что он обратил свой дотошный, придирчивый взгляд. В рисунке еще больше, чем раньше, проступала скрупулезность и стилизация. Веселая подростковая разбросанность и беспардонность вступила в фазу обуздания. В последнее время он пристрастился к перекрестной штриховке и так называемой пунктирной манере - и то и другое заимствовано из арсенала тех.приемов гравировки. Его линия теперь классически спокойна и в плане ассоциаций отсылает скорее к веку 19, к Энгру, а пристальное внимание к складкам и узорам одежды только усиливает это впечатление.
Еще он играл c необычными световыми эффектами, старательно воспроизводя, например, каждую крошечную пóру на кожуре подсвеченного сзади неспелого мандарина. Он рисовал молодых людей в щегольских пиджаках, c шарфами или галстуками — непременно c огромными, влажными глазами. В волосах он прорисовывал каждую прядь. Самая впечатляющая его картина той поры — натюрморт, мертвая птица: на плоской поверхности лежит цапля c растопыренными крыльями, каждое перышко на ее спутанном оперении — своего особого оттенка серого.
А тут Бэкон c его рискованными творческими эскападами, c его бравурной театральностью! С полным отсутствием сантиментов по поводу собственных усилий. Мог ли Фрейд устоять? «Я сразу понял, - скажет Фрейд много лет спустя, - что его творчество напрямую связано c тем, как он воспринимает жизнь. Мое же, наоборот, показалось мне ужасно вымученным. Потому что мне и правда всё давалось c мучительным трудом… А Фрэнсису придет в голову какая-то идея, он её сразу воплощает, не понравилось - выбросил и быстро сделал заново. Его подход к делу, вот что меня подкупало. Ему было совсем не жаль усилий».
Другое важное качество Бэкона - его инстинктивная любовь к масляной живописи. Он писал так легко и быстро, что Фрейду, на тогдашней стадии его живописного мастерства, подобное не могло и присниться, сам он умел только методично заполнять краской участки, ограниченные контурами рисунка. В манере Бэкона было что-то импульсивное, эротичное. И конечно, его целеустремленность тоже бросалась в глаза. «Он был невероятно дисциплинирован», — вспоминал Фрейд. Да, он мог целыми днями, а иногда и неделями бездумно наслаждаться жизнью. Но когда нужно было творить — как правило, перед открытием выставки, — он запирался в мастерской и работал без отдыха.

Всё это, несомненно, производило впечатление, Фрейд был заворожен не только творчеством Бэкона, но и его удивительным отношением к жизни. Экспансивность, широта, умение найти c людьми общий язык и не растеряться в любых обстоятельствах - всё это стало для Фрейда полнейшим откровением. Его творчество меня впечатлило, - признавался он, - но покорила меня его личность».

На вопрос, какое же впечатление произвел на него Бэкон, когда они познакомились, Фрейд ответил c раскатисто-гортанным немецким «р» (родимое пятно берлинского детства): «Роскошное, просто роскошное! Приведу вам один простой пример. По молодости лет я то и дело ввязывался в драки. Не потому, что я драчун, просто, когда меня задирали, я не понимал, как еще реагировать — только врезать. Если рядом был Фрэнсис, он говорил: „ Тебе не кажется, что лучше было бы попробовать им понравиться?“ И я думал: ну надо же!.. Раньше я никогда особо не задумывался о своем „поведении“. В голове как-то само собой возникало, чтó я хочу сделать, и я это делал. Довольно часто мне хотелось кого-то ударить. Фрэнсис меня не поучал, этого и в помине не было. Но, вероятно, подразумевалось, что, если ты взрослый человек, вроде как распускать руки некрасиво? Наверное, есть другой способ решить проблему».

К 1950 году Фрейд и Бэкон были уже близкими друзьями. Но у Фрейда были и другие друзья-художники, во многих отношениях не менее важные для него, — например, Франк Ауэрбах, который до конца оставался самым близким из старых друзей, самым верным его конфидентом. После военных лишений люди c удвоенной энергией возвращались к жизни, повсюду царил дух вседозволенности. «Атмосфера в полуразрушенном Лондоне была, если можно так выразиться, сексуальной, — вспоминал Ауэрбах. — Всеми овладело странное чувство свободы, потому что каждый, кто жил тогда, так или иначе избежал смерти». (Ауэрбах, как и Фрейд, родился в Берлине, но ему повезло меньше: его родители погибли в концентрационном лагере в 1942 г., через 3 года после того, как отправили сына в Англию.) По вечерам все встречались в Сохо, не столько намеренно, сколько случайно, - все ходили в одни и те же места. Бэкон облюбовал ресторан «Уилерс». Другим популярным местом был клуб «Горгулья», располагавшийся под крышей на углу улиц Дин и Мирд: танцевальный зал, гостиная и кофейный салон — здесь витал дух (по свидетельству очевидца Дэвида Льюка) «тайны и томного эротизма».
К оформлению некоторых интерьеров приложил руку Анри Матисс, другие были решены в мавританском стиле — стены там были выложены зеркальными осколками. Напротив «Горгульи» на той же Дин-стрит располагалась «Колони Рум», или «У Мьюриэл» (по имени хозяйки Мьюриэл Белчер), — комнатушка на верхней площадке убогой лестницы, где, по словам приятеля Бэкона Дэниэла Фарсона, «вы не бог весть что получали за десятку, зато могли даром получить всё, о чем можно мечтать». В этих местах мужчины и женщины в перерывах между игрой в покер или рулетку пили, говорили и танцевали. О живописи разговор заходил нечасто.

Фрейд редко засиживался в увеселительных заведениях допоздна: он любил работать ночами и всегда назначал для позирования вечерние часы. Бэкон возвращаться домой не спешил, являлся иногда только под утро. Он работал как кутил — взахлеб, в отличие от более систематичного Фрейда.
Фрейд диву давался, как Бэкон умеет всех вовлечь в свою орбиту, всех очаровать, — обаяние извергалось из него, точно лава из вулкана, и изливалось на всех без разбору. В каком бы обществе Бэкон ни оказался, он, по воспоминаниям Фрейда, «мог разговорить кого угодно, на самые невообразимые темы. Вот он подходит к незнакомому человеку — скажем, к типичному бизнесмену в деловом костюме — и ни c того ни c сего заявляет: „Не надоело вам быть таким важным и благовоспитанным? В конце концов, мы живем только раз, и запретных тем у нас быть не должно. Ну же, расскажите мне о своих сексуальных предпочтениях!“ И довольно часто человек шел c нами обедать, и тут уж Фрэнку ничего не стоило его очаровать, и напоить, и в чем-то даже немного изменить его жизнь. Да, конечно, нельзя вытащить из людей то, чего в них нет, — но я был потрясен, сколько в них есть!» Фрейд держался совершенно иначе. У него был дар говорить по душам и откалывать номера. Но он далеко не был таким экстравертом, как Бэкон, и никогда не раскрывался до конца.
Фрейду импонировала язвительность Бэкона, его безоглядные и часто уморительно смешные выпады, полные желчи и яда. Много позже он назовет Бэкона «мудрейшим и дичайшим» из всех известных ему людей. Оба определения не случайны и выражают безмерное восхищение. Но прозвучат они спустя десятилетия, когда Бэкона давно уже не будет на свете. На первых же порах их знакомства восхищение Фрейда было не дистанционно-почтительным, а непосредственным, живым, сиюминутным. Оно было сложным.

[Хранитель укропа]

"Не работаем и не платим": художник Павленский рассказал о жизни во Франции

Художник-акционист Петр Павленский в интервью Deutsche Welle рассказал о своей жизни после отъезда из России.

По словам Павленского, парижане "отрицают работу". "Мы ассимилировались и идентифицируем себя с французами, поэтому живем мы как французы: не работаем и не платим", — сказал он, добавив, что пустующий дом, в котором проходило интервью, он "захватил", а еду берет в магазинах. "Здесь охрана не очень внимательна", — пояснил Павленский.
https://ria.ru/world/20170915/1504877296.html