Бруни Лев Александрович

[Тютчев]

Бруни Лев Александрович

(1894-1948)

БРУНИ Лев Александрович 20 июля 1894 (Малая Вишера Новгородской губернии) — 26 февраля 1948 (Москва) График, живописец, художник-монументалист. Родился в семье потомственных художников, отец художника, А. А. Бруни, был архитектором, прадед Ф. А. Бруни — живописцем, другой прадед, П.Ф. Соколов, — известным мастером акварельного портрета. Художественное образование получил в Петербурге в частной мастерской А. И. Титова и В. М. Шульца (1904–1909), затем в Высшем художественном училище живописи, скульптуры и архитектуры при Академии художеств — в батальном классе у Ф. А. Рубо, Н. С. Самокиша и Я. Ф. Ционглинского (1909–1912). Курса обучения не окончил.

Читать дальше... 

В 1912 поехал в Париж, пробыл там около года, посещая Академию Р. Жюльена, где занимался у Ж-П. Лорана. По возвращении в Петербург вошел в кружок молодых художников (Н. И. Альтман, Н. А. Тырса, П. В. Митурич, П. И. Львов), которых объединял интерес к конструктивизму В. Е. Татлина. Графические работы Бруни в 1913–1915 печатались в журналах «Голос жизни», «Новый журнал для всех». С 1915 член и экспонент объединения «Мир искусства». Увлекся искусством Японии и Китая. В 1916 работал вместе с Татлиным. Создавал контррельефы, которые экспонировались на выставке «Магазин» в Москве. В 1916 призван на военную службу. В 1917 расписал вместе с другими художниками интерьеры кафе «Питтореск» в Москве. В том же году вошел в состав объединения «Бубновый валет». В 1919 женился на дочери поэта К. Д. Бальмонта Нине Бальмонт. Некоторое время жил на южном Урале. В 1920 вернулся в Петроград. Создал ряд беспредметных композиций. Принимал участие в праздничном оформлении улиц и площадей города. В 1920–1921 преподавал в Высших мастерских декоративно-прикладного искусства (бывшее Училище технического рисования барона А. Л. Штиглица). В 1923 переехал в Москву. В 1923–1927 преподавал на графическом факультете ВХУТЕМАСа (с 1924 — профессор), а в 1927–1930 — ВХУТЕИНа. В 1924–1925 член и экспонент объединения «Маковец», в 1925–1926 — «4 искусства». В 1930-е одновременно преподавал в нескольких учреждениях: в 1930–1933 — в Московском текстильном институте, в 1931–1938 — в Московском институте изобразительного искусства, в 1935–1938 — в Московском полиграфическом институте. В 1935–1938 возглавлял также мастерскую монументальной живописи при Московском архитектурном институте. Летние месяцы в 1920-х — 1930-х проводил в Оптиной пустыни под Калугой. Эти поездки были для Бруни чрезвычайно плодотворными в творческом отношении: именно там была выполнена значительная часть рисунков и акварелей 1920-х — 1930-х. В 1930-х много работал в области монументального искусства, создавал фрески и росписи в Центральном Доме пионеров в Москве (1935), павильонах ВСХВ (1938–1939), павильоне СССР на Всемирной выставке в Париже (1937), Центральном театре Красной Армии в Москве (1939–1940). С конца 1910-х активно занимался книжной иллюстрацией, оформил множество книг, в том числе книгу Н. С. Гумилева «Мик и Луи» (1915), поэму В. В. Хлебникова «Ошибка смерти» (1917–1920), «Рассказы для детей» И. Потапенко (1910-е), «Сказки» Р. Киплинга (1929), книги «Ребята о зверятах» О. Перовской (1933), «Алжирский пленник» О. Выгодского, «Лирику» Низами, «Шах-Намэ» Фирдоуси (все — 1930-е) и другие. Во время второй мировой войны эвакуирован в Казахстан. В 1944 возвратился в Москву. В 2000 в Государственной Третьяковской галерее прошла ретроспективная выставка произведений художника. Бруни вошел в историю советского искусства прежде всего как первоклассный мастер рисунка, акварели и книжный иллюстратор. В начале своего творческого пути он обращался к живописи и скульптуре: создавал портреты, картины мифологического характера, контррельефы; но уже с начала 1920-х занимался почти исключительно графикой: станковой и книжной иллюстрацией. На смену живописи пришла акварель. В 1930-х, наряду с графикой, работал как мастер монументальной живописи. Создал свой стиль в рисунке, на формирование которого значительное влияние оказали французские рисунки конца XIX — начала XX столетия, виденные им в период пребывания в Париже в 1912, японские и китайские акварели, а также авангардные эксперименты, в которых он сам принимал активное участие в 1910-е. Творческое наследие Бруни очень велико. Его работы находятся во многих российских музеях и частных коллекциях. Значительными собраниями графики мастера обладают ГМИИ им. А. С. Пушкина, Государственная Третьяковская галерея, Государственный Русский музей.

[Тютчев]

Лев Александрович Бруни (1894 - 26.02.1948)

Родословная Льва Бруни читается как захватывающий исторический роман. Фамилия его - итальянская. Род художников Бруни был известен в Северной Италии и Швейцарии с ренессансного XVI века. По материнской линии - тоже сплошные художники. Сам Лев Бруни в детстве был уверен: "Все люди - художники".

Знаменитым академическим живописцем был прадед Льва Александровича по отцовской линии, Бруни Федор Антонович. Его картина "Медный змий" - некогда второе по популярности отечественное историческое полотно (первое место, естественно, принадлежало "Последнему дню Помпеи"). По материнской линии - тоже сплошные художники. Блестящему акварелисту Петру Федоровичу Соколову, другому прадеду, позировал сам Николай I с семейством...

Читать дальше... 

Напоследок еще одна генеалогическая подробность: супругой П.Ф. Соколова была Юлия Павловна Брюллова, родная сестра великого Карла. В непосредственном окружении - дед-художник, отец-архитектор. Сам Лев Бруни позже вспоминал, что в детстве был уверен: "Все люди - художники". Его собственный природный дар был неизбежен. Когда один из рисунков попал к самому Александру Бенуа, тот отозвался о 14-летнем мальчике как о состоявшемся таланте. Профессиональное обучение Бруни было довольно кратким: две зимы в Академии художеств, год в Париже. Молодой художник, которому едва исполнилось 20, начинает выставляться вместе с "Миром искусства" и сразу становится известен. Все дается ему легко, все вокруг его любят, называя не иначе как Левушкой. Один из знавших его вспоминал: "Он был моложе всех нас, казался мальчиком, но умел собирать и сталкивать людей лбами..." В его мастерской в доме на Университетской набережной регулярно происходили "вечера", которые стали фактом истории русской культуры. О них теперь говорят как о литературно-художественном кружке "Квартира No.5". Постоянными его участниками были художники Альтман, Митурич, Тырса, поэты Мандельштам, Клюев, Бальмонт, композитор Лурье, критик Пунин. Появлялись в квартире No.5 Маяковский, Шагал, Хлебников, Розанова, Зайцев, Татлин... Под влиянием Татлина Лев Бруни начал создавать конструктивистские "контррельефы" - абстрактные подборы из разных материалов. Вместе с Татлиным и Родченко принял участие в футуристической выставке "Магазин", где продемонстрировал "разбитую бочку из-под цемента и стекло, пробитое пулей". Но вряд ли можно утверждать, будто Бруни всерьез погрузился в сражение, которое весело вели сторонники авангарда. Для него в этом не было борьбы, а была дружеская солидарность и, главное, поиск - "живого" искусства, делавший жизнь такой насыщенной и интенсивной. Позже в своих незавершенных воспоминаниях Н.Н. Пунин признавался, что, если бы им всем "был дан другой кусок истории, возможно, эти встречи... сохранились бы в памяти как период времени наибольшей жизненной полноты..." Однако "времена не выбирают". Шел 1916 год, и время, которое всем им выпало, с бесцеремонной определенностью вторглось в такую счастливую и полную жизнь. В ноябре художника призвали в армию. А вскоре со все нарастающей настойчивостью зазвучала "музыка революции". Ее гипнотическому ритму поддались многие, но не Лев Бруни. Для него гораздо важнее был другой звук - пусть никому больше не слышная, но для него отчетливая мелодия его собственной судьбы. Летом 1917-го он едет на Урал, в Миасс. Там живет со своей семьей Константин Бальмонт и ходит в гимназию дочь поэта - Нина. Венчание Нины Бальмонт и Льва Бруни состоится в том же Миассе весной 1919 года.
Мир вокруг будет рушиться в хаосе гражданской войны. Они поедут на восток - в Омск, потом Ново- Николаевск. В этот период бездомных скитаний художник и перестанет писать маслом. Но зато он, как никогда раньше, научится рисовать все: берег озера и спящую жену, цветочные горшки и коляску их первенца в окружении кур и щенят... Это будут не просто дневниковые "зарисовки с натуры" или протокольные репортажи. Это будет то, что на языке искусствоведческих дефиниций носит название "станковая графика". Короче, законченные и самодостаточные произведения искусства. "Когда б вы знали, из какого сора \ Растут стихи, не ведая стыда..." Самые простые вещи обладают бесконечной ценностью и красотой. Эта истина с отчетливой ясностью открылась Бруни именно в те "окаянные дни". Оказалось, что в этой бездомной и не отягощенной материальными благами жизни у него многое было - любовь, мир вокруг в бесконечности своих форм и разнообразии таинственных связей. И, значит, было, что противопоставить хаосу и смятению, захлестнувшим все.
Вернувшись в Петроград, Бруни вновь тесно общается с Татлиным, даже живет у него в мастерской, где творится модель утопического памятника III Интернационалу. И иллюстрирует фантасмагории Гофмана. В общем. Лев Александрович не становится активным создателем нового революционного искусства. Обстоятельства словно отводят его от этого. Так, в последний момент был отклонен уже готовый проект ноябрьского оформления Дворцовой площади. А сам Бруни перебирается в Москву по приглашению В. Фаворского. С семьей уезжает в Оптину пустынь и подолгу живет там. Именно в 20-е годы в Оптиной художник создает свои лучшие вещи.
В его работах не происходит ничего, а точнее, происходит самое главное: гнутся под тяжестью мокрого первого снега деревья, блестят только что омытые дождем крыши, солнечный свет пронизывает лесную чащу... Все едино, прекрасно-одушевленно и хрупко. Эта хрупкость и мимолетность просто требуют того, чтобы быть запечатленными. И художник откликается на это безмолвное требование.

Он работает непрерывно, жизнь и искусство для него оказываются перепутанными, переплетенными. Творчество самой высокой пробы становится частью его повседневного быта; должно быть, оттого он с какой-то моцартовской беспечностью относился к своим уже завершенным работам и их дальнейшей судьбе. Когда в середине 30-х видный художественный критик А. Чегодаев решил отобрать на выставку несколько его произведений. Лев Александрович выдвинул из-под дивана обшарпанный чемодан. Он был доверху набит акварелями - помятыми, с краями то загнутыми для того, чтобы поместить листы в чемодан, то изгрызанными кем-то, - как выяснилось, собакой. Один лист был съеден примерно на треть. Потрясенный увиденным, искусствовед обратился к реставраторам...
Теперь эта спасенная акварель - одна из лучших работ Бруни среди тех, к сожалению, немногих, что хранятся в Третьяковской галерее. Розовая лягушка замерла между тонких травинок. Можно с долгим глубокомыслием рассуждать о том, что в визуальных искусствах аналогом звука выступает жест, движение, а пространство всегда - вместилище таинственной тишины и что в данной работе Льва Александровича именно пространство листа, превращаясь в пространство мира, имеет такое определяющее значение... Но, наверное, лучше просто остановиться посреди затягивающей жизненной суеты, чтобы посмотреть и увидеть. И с остротой, доступной обычно лишь детям да художникам, пережить удивление и восторг перед каждой каплей этого мира.

Автор: Таня Юдкевич

[Ухтомский]

Сообщение от Тютчев

...прадед Ф. А. Бруни — живописцем

Федор Антонович Бруни (1799—1875) — один из наиболее значительных представителей русской академической школы, автор полотен на исторические и библейские темы, портретов.
Академик Императорской Академии художеств (с 1834 г.). Почетный член Болонской и Миланской академий искусств, почетный профессор Флорентийской Академии художеств и Академии Св. Луки в Риме. С 1836 года Бруни преподавал в Академии художеств, а с 1855 по 1871 г. был ее ректором.
Он один из создателей росписей кафедрального Исаакиевского собора в Петербурге и Храма Христа Спасителя в Москве. С 1849 по 1864 – хранитель живописного отдела Эрмитажа, где много сделал для пополнения коллекций.

[sergejnowo]

Ухтомский, спасибо за выложенные работы.
Интересно сравнивать, как художники разных эпох и народов, представляли и писали один и тот же сюжет из библии.

[ранжер]

Лет пять назад одна, ныне известная, московская галерейщица говорила, что кто-то занимается сводным каталогом Льва Бруни, и утверждала, что туда войдёт, принадлежавшая ей в то время картина, написанная Бруни во время его пребывания во Франции.
Вот эта картина. Кому-нибудь что-нибудь известно о судьбе этого каталога?

[Тютчев]

Сообщение от ранжер

Лет пять назад одна, ныне известная, московская галерейщица говорила, что кто-то занимается сводным каталогом Льва Бруни, и утверждала, что туда войдёт, принадлежавшая ей в то время картина, написанная Бруни во время его пребывания во Франции.
Вот эта картина. Кому-нибудь что-нибудь известно о судьбе этого каталога?

Да, действительно, идея об издании такой книги давно витает в воздухе. Все, кто более или менее интересуются искусством начала 20 – го века, осознают, что творчество такого художника, как Лев Бруни, освещено несоизмеримо мало относительно того вклада, который он сделал в Русское искусство. Этот художник настолько значителен, настолько вплетён в событийную канву русского авангарда, что тех монографий и каталогов, которые уже вышли, недостаточно. Осознавая всё это, я с особенной радостью сообщаю о том, что долгожданная книга вот уже скоро появится в продаже. Точнее, в конце октября 2009 – го года. Её нельзя наверное назвать «сводным каталогом», но это серьёзная монография о художнике, написанная Андреем Сарабьяновым. В книге будет опубликованно огромное количество работ (около 300 ). Презентацию книги организует одна из московских галерей.

[ранжер]

Действительно ли в нём будет опубликована данная работа, и можно ли прибрести эту книгу?

[Тютчев]

Сообщение от ранжер

Действительно ли в нём будет опубликована данная работа, и можно ли прибрести эту книгу?

Эта работа относится к раннему периоду творчества Льва Бруни. Он написал её во время недолгого пребывания в Париже (1912 год). Репродукция этой работы будет опубликована в этом издании.

Сообщение от Тютчев

В 1912 поехал в Париж, пробыл там около года, посещая Академию Р. Жюльена, где занимался у Ж-П. Лорана.

Книга выйдет в двадцатых числах октября. И я думаю, сразу поступит в магазины Москвы.

[Тютчев]

Человек с родословной

Евг. ВАСИЛЬЕВ

Лев Александрович Бруни как-то пошутил, что у него "в жилах течет не кровь, а акварель". Еще бы - вспомним хотя бы его знаменитого предка, одного из выдающихся столпов русского академизма Федора Бруни: его "Медный змий" стал классикой отечественного искусства. Его предок по материнской линии - не менее знаменитый акварелист пушкинской эпохи Петр Соколов. Такая родословная вполне может заменить и университет, и Академию художеств.

Поэтому Лев Александрович рано и быстро сформировался как художник. В 1910-х годах он посещает Петербургскую академию художеств. Затем в Париже занимается живописью, изучает искусство французских импрессионистов. Но не подпадает под их влияние, как многие русские художники.

Читать дальше... 

С 1915 года начинает выступать на выставках, прежде всего "Мира искусства". В его мастерской на Университетской набережной собирается петербургская художественная элита, молодые новаторы и бунтари, готовые ниспровергнуть все и вся. Это - В.Маяковский, О.Мандельштам, В.Ходасевич, В.Татлин, Д.Митрохин, П.Митурич, Н.Пунин, Н.Тырса, И.Зданевич, В.Воинов, Н.Альтман...

Богом и кумиром Бруни и его единомышленников становится авангардное искусство, через которое он прошел с энтузиазмом, страстью и даже радикализмом. Прошел, но не остался, как многие его друзья. У него же это было, скорее, увлечение молодости, эффектной и многообещающей новизной. Его беспредметные композиции этой поры лишены индивидуальности, самобытности.

Расцвет творчества Льва Бруни приходится на 1920 - 30-е годы. Он активно участвует в выставках. Особенно ярко и значительно в таких знаковых, как "Маковец" и "4 искусства", на которых провозглашается преемственность художественных традиций и высокое профессиональное качество работ - те основные цели и задачи, которым Бруни следовал всю жизнь. В каких бы жанрах он ни выступал - в живописи, графике, книжной иллюстрации, в монументально-декоративном искусстве.

Начав как живописец, Лев Бруни в конце концов приходит в основном к акварели и рисунку как наиболее отвечающим его внутренней свободе.

По-моему, у Льва Бруни не существовало второстепенных, проходных тем и сюжетов. Даже быстрые натурные зарисовки становились цельными, вполне законченными произведениями со своим образным видением и глубоким смыслом. Даже, положим, просто "Осина", просто "Ветка над водой", "Сарай" или "Арык". Что бы он ни изображал - сосновый лес на Урале или море у Судака, "Зиму" или "Май в Измайлово", "Портрет писателя И.Новикова" или "Тетку на базаре", - делал это изящно, элегантно, без всяких видимых усилий или натуги, делал вдохновенно и увлеченно.

А еще весело, с юмором, с улыбкой. Собственно, люди, звери, вещи под кистью или карандашом Льва Бруни как будто становились добрее, радостнее, теплее. Особенно очаровательны, милы и трогательны его "звериные" работы - иллюстрации к "Сказкам" Р.Киплинга, к книге "Ребятам о зверятах" О.Перовской, зарисовки тигра, волка, собаки, кречета...

Лев Бруни иллюстрировал много книг - Н.Гумилева, В.Хлебникова, Фирдоуси, Мюссе, Мериме, А.Гайдара... В конце жизни задумал большой труд - станковые иллюстрации к "Лирике" Низами - эта книга вышла уже после смерти художника.

Работы Льва Бруни проникнуты такой внутренней художественной и духовной культурой, таким высоким вкусом - а для него прекрасен был весь мир во всех его проявлениях, - что понимаешь: все это нельзя выработать, все это достается только по наследству, оно - от глубочайших семейных корней. А еще в творчестве Льва Бруни было то, что в 1916 году отметил его друг Н.Пунин: "В Бруни есть как-то... стихия, лирическая сила, которая часто поднимается до большого пафоса, до настоящего высокого чувства гармонии со вселенной..."

[ФАИв]

У Льва Александровича была потрясающая жена Нина Константиновна Бальмонт, дочь поэта Константина Дмитриевича Бальмонта. Она пережила мужа на 41 год. Моя мать дружила с ней в начале 60-х. В раннем детстве я был в их квартире где-то около м. Добрынинская, хотя могу и ошибаться. Это был потрясающий дружный, веселый и очень гостеприимный дом. Нина Константиновна была главой этого дома многие десятилетия, и сделала очень много для сохранения памяти о муже и об отце.