Владимир Татлин, ТАТЛИН, "ТАТЛИН"

[Ухтомский]

Артур Фонвизин, Портрет Татлина с бандурой, 1939 год, бум., акварель, карандаш, 64,7х44.
Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.

[Ухтомский]

Виктор Корнеев. Татлин. 2010, бронза, камень

[Ухтомский]

Александр Лабас о Владимире Татлине.

Владимир Евграфович Татлин – высокий, атлетического сложения, моряк в прошлом, еще юнгой не раз уходил в далекое плавание, был и у африканских берегов. Он умел увлекательно об этом рассказывать. У вас и сомнений нет, когда вы его видите – он выраженный « морской волк». Он мог быть матросом, капитаном или адмиралом – лучшую и более подходящую для этого внешность не часто встретишь. У него были коротко подстриженные светлые волосы, голова островатым орехом вверх и сидит на шее высоко. Чтобы говорить с ним, приходилось задирать голову изрядно в ожидании от него неторопливого ответа. Иногда было непонятно, слушает ли он вас, такое несколько немое выражение его лица, кажется, он некрасивый, с каким-то странным, несколько деревянным и даже отсутствующим взглядом. Но вот он оживляется, ярко зеленые глаза зажигаются пронзительными колючками, направленными на вас. Сильный, певучий голос начинает играть, переливаться, появляется на лице удивленное выражение и загадочная улыбка. Он еще насторожен, он не может вас раскусить, прощупать, с кем имеет дело, друг ли пред ним, или может ли им стать, стоит ли раскрывать вам свою душу, как он может и как жаждет этого, поймут ли его, почувствуют ли. Таким я его встретил первый раз. Это было первое впечатление о нем, которое резко изменилось, когда он почувствовал расположение ко мне. Куда девалось его суровое лицо немого дровосека, которое я увидел в первый момент. Передо мной был простой, добрый, обаятельный, чуткий ко всему живому, убежденный в своих взглядах, чувствующий в себе силу огромного таланта художник. Я тогда не знал, не мог предположить, что в дальнейшем он станет настоящим большим моим другом на многие годы до конца его жизни.

В годы моего студенчества нас, вхутемасовцев, могли увлечь только люди сильные, смелые в своих дерзаниях, открыватели нового в искусстве, говорящем о нашей жизни. Такими были в первом ряду – Мейерхольд, Маяковский и с ними Татлин. Его Башня родилась как наша мечта, как поэма о будущем. Мы тогда, сидя в мастерских и общежитиях у железных дымящихся печек с трубами, уходящими в форточку, говорили об этой Башне. Мы восприняли ее с подъемом и надеждой – эту небывалую, спиралью уходящую в небесную высь конструкцию. Мы говорили тогда : «Вот, оказывается, какой может быть наша новая архитектура».

Но Татлин был и живописцем. Его живопись казалась нам странной, ни на кого не похожей как по композиционному, так и по цветовому решению. Мы долго спорили о ней. Но вот мы увидели еще и контррельефы. Что это? Кто он такой, этот таинственный человек, который нас так взбудоражил? Что он хочет сказать?

Читать дальше... 

В начале двадцатых годов я был в мастерской Татлина в Петрограде. Узнав, что я из Москвы, группа его учеников начала рассказывать о своих работах, а Татлин стал спрашивать о нашей работе в Москве. Мне тогда стало ясно, что студенты готовы за своего учителя в огонь и воду. Можно было позавидовать Татлину, сумевшему создать такой замечательный коллектив.

На протяжении многих десятилетий я с ним очень часто встречался. Мы жили рядом. Сначала в 20-е – 30-е годы в Москве на Мясницкой, в доме 21, а после войны на Верхней Масловке. Я постоянно видел его работы, он много и упорно писал, рисовал, строил, изобретал, работал в театрах, любил сам делать макеты к постановкам, был увлечен решением и исполнением их в задуманном материале, они часто были уже отработаны как модель. Татлин – тонкий, оригинальный живописец со своим колоритом. Он писал портреты, полевые цветы, пейзажи, натюрморты, часто незатейливые – стол, хлеб, нож, лук, кружка и т.д. В них он достиг скупыми средствами исключительной выразительности. В послевоенные годы он писал маслом – лессировками. Часто флейцами, прозрачными красками, и холст он подготавливал почти как левкас.

Но Татлин – художник широкого диапазона, он всегда стремился выступать в различных областях. Он мог в качестве художника участвовать и в конструировании парохода, самолета, городского транспорта, а не только предметов быта. Как выискать эти линии, цвет, форму, связать в одно целое внутри и снаружи? Все это Татлин мог превосходно.

Он много экспериментировал, исследуя свойства различных материалов. Когда к нему ни зайдешь, если он не пишет, то всегда что-то мастерит – у него, как говорится, были золотые руки. Он все любил делать сам, был первоклассным столяром и слесарем, имел прекрасный набор инструментов, прекрасно чувствовал материал. С восхищением показывал мне кусок дерева или металла: « Смотри, какая красота!» А затем вытаскивал особый рубанок или необыкновенную пилу. Ему все это было необходимо! Рядом с картинами он вешал на стену свои чертежи и рисунки. Он изобрел в свое время летательный аппарат (Летатлин), прицеп к автобусу – мастерскую художника и много другого. Сам сделал несколько бандур, он долго совершенствовал их – ведь он замечательно пел и играл. В молодости Татлин выступал в ансамбле певцов и бандуристов и путешествовал с ними по Европе. Был в Париже в гостях у Пикассо, пел и играл у него. Об этом он мне весело рассказывал, вспоминая молодость. Иногда он приходил ко мне с бандурой и просил: « Шурочка, настрой, у тебя же абсолютный слух».

Он любил строить и изобретать, и пользовался любым случаем, чтобы проверить что-то и усовершенствовать, будь то даже простая лестница для мастерской, полка, подрамник, стол или стул.

Так, он себе построил антресоли, по-своему все там устроил и поставил кровать. Как-то утром я зашел к нему и застал полный разгром в его квартире: все было перевернуто вверх дном. « Что у тебя случилось?» - с недоумением спросил я, увидев в дополнение к этому синяки и царапины у него на лице. Татлин сделал движение рукой, напоминающее падающую птицу.

«Понимаешь, весь мой второй этаж ночью грохнулся, и я проснулся уже внизу на полу. Но ты не думай, я все правильно построил, а вот стены подвели, никуда не годятся, там, оказывается, пусто, только воздух гуляет». Я засмеялся, и он тоже. Я не сомневался, что совсем не сложное для него сооружение он тщательно обдумал. Но, кто знает – он любил экспериментировать и часто шел на риск в поисках своего, нового, более совершенного решения. Такой был Татлин всегда и во всем.

Мне трудно писать последовательно, я не историк, да и не ставлю такой задачи. Я пишу о том, что меня волновало в разные годы, я высказываю свои соображения и пишу о людях, с которыми близко соприкасался, и о тех, с кем был в дружбе. Владимир Евграфович Татлин, как я уже говорил, был моим большим другом.

Однажды меня вызывают к телефону: - Шурочка, ты? - Здравствуй, Владимир Евграфович! - Вот что, забирай Леони, и быстро приходи ко мне, ну только скорей! - Понимаешь, Володя, мы сегодня приглашены… - Никаких разговоров, слышишь, обязательно, только не тяни, подай Леони пальто, а сам надевай свою шляпу. Все, жду.

Мы с женой не знали, как поступить. И хотя я видел Татлина практически каждый день, мы всегда были рады встретиться вновь и вновь. Но вот опять раздается телефонный звонок, и его веселый голос:

- Я тебя жду, не дождусь, а ты еще дома торчишь!

Позови Леони к телефону.

Я вижу, как Леони улыбается, разговаривая с ним, наверное, всякие там истории ей рассказывает, хвалит ее и просит скорей приходить. И мы все бросаем и идем к нему.

Он тоже к нам вламывался в любое время. Он всегда был нетерпелив. И мы спешим, вероятно, какие-то новости, может быть не совсем хорошие, но все равно, мы обо всем говорим и делимся нашими чувствами и переживаниями. Мы верим друг другу безгранично. Татлина считали человеком скрытным, но для меня он очень открыт, искренен и органичен, как и его талант. Больше известны всякие скверные анекдоты о нем, выдуманные людьми ограниченными. Эти люди живут в другой атмосфере, чуждой Татлину.

И вот мы пришли. Он открывает нам дверь, видимо, услышал шум лифта, втаскивает буквально за руки. Ставит на стол кружки, конфеты, наливает по рюмочкам вино. «Ну, - говорит, - гуляйте, гуляйте». Сам он не пьет ни капли. Я говорю: « Я пью за гиганта, бывшего матроса с корабля, а теперь плавающего в «герасимовском океане», кажется в такой мутной воде еще никогда не приходилось плавать.» Он смеется сначала, но глаза его грустнеют: « Все-таки это ужасно, как могло случиться, что нашим искусством заправляет этот купчина с Охотного ряда? Конечно, это не может продолжаться вечно, но мне уже много лет, вероятно, ты дождешься других времен, а я вряд ли».

Однажды Татлин попросил меня позаниматься рисунком с дочерью его врача, молодой девушкой архитектором. « Я тебе откровенно скажу,- говорил он,- я не знаю как учить рисунку, а ты преподавал и по живописи, и по рисунку» - и он обнял меня. Этот огромный человек, встречая меня, всегда обнимал своей огромной рукой. Я тоже очень любил его, а недостатки характера, о которых вечно говорят, приписывая ему черствость, скупость, даже жесткость к своим близким может быть и были ( об этом я с ним иногда говорил и очень резко), но все же достоинств, даже замечательных у него было больше, и по природе своей он был человек, способный глубоко чувствовать, переживать и любить чистой любовью. Но тяжелые обстоятельства его жизни не могли не повлиять на впечатлительный и легко ранимый характер. Этот человек огромного самобытного таланта был заброшен, фактически загнан, находился в изоляции, ему наклеили ярлык формалиста завистливые ограниченные мелкие людишки.

Был такой случай. У Татлина хотели отнять мастерскую, кстати, маленькую, на мансарде. Он мне с возмущением рассказывал, как кое-кто, особенно бывшие АХРовцы, старались, и все уже было подготовлено. К счастью, архитектор Руднев и другие влиятельные тогда люди вмешались и сумели отклонить это решение в более высоких инстанциях и сообщили ему об этом. Спустя один день Татлин встретил Ряжского , и тот сказал ему, что они, мол, подумали и решили все-таки оставить ему мастерскую. Татлин не стал говорить, что ему обо всем известно из других источников и ответил Ряжскому: « Ну, конечно, я так и думал, что вы не такие уж совсем плохие люди, чтобы отобрать у меня мастерскую». « Не совсем плохие люди,- с горечью засмеялся он,- ты представляешь, Шурочка, какие подлецы! Мы, мол, подумали.… Этим мерзавцам дали по рукам, вот они и подумали!»

Был случай, когда у Татлина отняли постановку и передали ее другому художнику, придрались, что он опоздал со сдачей макета. Конечно, это был только предлог. Я помню замечательный макет к спектаклю, который был выполнен им с большой любовью. Такое отношение к Татлину было в порядке вещей. Вообще борьба с формализмом для целого ряда художников была верным способом сделать себе карьеру.

Живописью Татлин занимался всегда, но ни одна его картина тогда не выставлялась на выставках. Периодами ему удавалось работать в театре. Я помню премьеру спектакля « Далекая разведка» в театре Ленинского комсомола. Он был художником - постановщиком. На премьере были Сарра Лебедева, А.В. Фонвизин и я – вот практически и все его друзья.

Архитектор Руднев, автор здания Московского Университета очень ценил Татлина и хотел поручить ему оформление всего здания. Татлин очень надеялся на эту работу. Но Рудневу не удалось осуществить это. Как видно, кто-то противодействовал кандидатуре Татлина.

Как–то Владимир Евграфович попросил меня с ним вместе поработать над театральной постановкой «Двенадцати месяцев» Маршака для детского театра. Я ему сказал тогда: « Знаешь, мы с тобой очень хорошо дружим, и мы близки друг другу, но начнем работать вместе, у нас может ничего не получиться. Я не люблю вместе работать. Мы так уже пробовали с Исааком Рабиновичем работать как два автора, но потеряли неделю и дружески разошлись. Пришлось нам разделить работу на два объекта, и все получилось превосходно, он сделал свою панораму для Всемирной выставки в Нью-Йорке, а я свою». Татлин очень огорчился и сказал: « В этой постановке есть такие картины, которые я не сумею сделать. Я знаю, что я могу, а что нет. А вот ты это чувствуешь превосходно, и ты много моложе меня, это тоже имеет значение.» Он показал мне эскизы, и я действительно понял, что смогу это сделать. Я согласился, но при условии, что это будет просто дружеская помощь, и что моего имени стоять нигде не будет. От денег я тоже категорически отказался. За два вечера я сделал эскиз. Татлин понял, что предлагать мне деньги бесполезно, но, конечно, не успокоился и принес мне в подарок очень хорошую цитру, на которой я любил играть у него дома. Это был очень щедрый подарок. Спустя какое-то время я подарил ему эту цитру… на день рождения.

Никогда я не мог Татлина упрекнуть в черствости, бездушии, в чем его старались упрекнуть недруги по искусству. Как-то Леони была очень тяжело больна. Татлин знал, что у нас совсем тогда не было денег. « Слушай, - сказал он, придя ко мне,- я ведь знаю, у тебя сейчас нет денег, возьми у меня, пожалуйста, прошу тебя»- и он положил деньги на стол.

Одно время мы с Татлиным рисовали вечерами вместе модель. Кроме нас рисовали Александра Николаевна и скульптор М. Холодная. Я сейчас говорю о последних десяти годах жизни Владимира Евграфовича. Он дружил также с Саррой Лебедевой, художником Фонвизиным, очень ценил их как художников и людей. А вообще он жил последние годы довольно одиноко. В последний год его жизни мы вместе встречали Новый год. Владимир Евграфович с Александрой Николаевной и мы с Леони. Больше никого не было. Нам так хотелось.

Я всегда очень доверял Татлину, показывал ему свои работы в любом состоянии, на любом этапе, так же как и он мне. Много радости мне приносила многолетняя дружба с Татлиным. Я всегда его вспоминаю с большой любовью. Татлин был на десять голов выше тех, кто перегородил ему дорогу в искусстве. Не случись этого, трудно даже представить, какое огромное влияние он оказал бы на нашу культуру. Это художник-новатор с безупречным вкусом и огромного масштаба. И правильно о нем сказал на похоронах архитектор Руднев, что умер настоящий художник - гигант, которого полюбит и оценит в будущем русский народ.

[Ухтомский]

Яцек Срока, «Татлин», 125х160, 1983 год.

[Ухтомский]

Д. Сарабьянов о Владимире Татлине

На выставке «Ноль–десять», которая впервые широко представила супрематизм, демонстрировал свои работы и другой вожак русского авангарда Владимир Евграфович Татлин (1885–1953). Если для Малевича решающим был скачок к «безвесию», то Татлин, напротив, утверждал материал «как таковой», утверждал новый род искусства – скульптоживопись. С самого начала он наметил путь к конструктивизму, будучи «великим мастеровым» – в отличие от «великого пророка» Малевича или «великого духовника» Кандинского.

Татлинский путь к новой пластической системе был по-своему интересен и поучителен. Татлин упразднял задачу изображения не ради пластических формул познания ещё не познанной сущности вселенной, а ради вещи, бытующей рядом с человеком и составляющей неотъемлемую часть его жизни, ради вещи как таковой – с её самоценностью и предметной определённостью. Художественное произведение, по Татлину, не должно ничего изображать. Оно само есть объект, предмет. Идею создания новой реальности Татлин воплощает не менее последовательно, чем Малевич, ибо его контррельефы ничего не символизируют, не формулируют; они не образуют метафоры, не создают никакого настроения (чего нельзя сказать о произведениях Малевича) – они прежде всего существуют, и этим исчерпывается их назначение.

Читать дальше... 

Свою концепцию Татлин обрёл в 1914–1915 годах. Шёл он к ней так же быстро, как Малевич к своему супрематизму, и даже ещё стремительней. Ко времени окончания Пензенского художественного училища в 1910 году Татлин был художником со своим лицом и уже начинал утверждать собственные принципы. На пути к ним большую помощь Татлину оказал Ларионов. Их сближение началось в конце 1900-х годов и прервалось после участия Татлина в выставке «Ослиный хвост», где он был представлен более чем пятьюдесятью произведениями. <…>

Насколько известно, Татлин после 1913 года перестал заниматься живописью. В 1914 году после возвращения из Парижа он занялся созданием контррельефов. Как известно, отправной точкой для новых исканий художника явились композици Пикассо, которые русский живописец видел в Париже в мастерской тогда уже прославленного мастера. Однако тот рельеф с бутылкой (1914, не сохранился), который у Татлина, видимо, явился откликом на работы Пикассо, имел смысл, во многом противоположный смыслу последних. Это была не кубическая, а антикубическая вещь. Рельеф Татлина не изображал бутылку на плоскости, а являл собой комбинацию из разных материалов (металл, дерево, обои); в одной части композиции, как реминисценция старой изобразительной задачи, не рельефом, а именно контррельефом (вырезом) введён силуэт бутылки. Но этого силуэта могло и не быть. Важнейшей задачей стала здесь комбинация материалов: выявление особенностей каждого из них, возможности участвовать в целесообразной и экономной конструкции, которую создаёт художник. По мере дальнейшего развития Татлин всё более отчётливо формулирует перед собой эту новую задачу. Предметы ничего не имитируют. Художник не изображает трёхмерное пространство, не перекладывает его на двумерную плоскость. В его произведении уже существует это реальное пространство, не отделённое хотя бы минимальной долей условности от пространства окружающего. Этот же «реализм» проявляется и в подходе к цвету. Краска не воспроизводит цвет какого-то предмета, она имеет смысл сама по себе. Фактура вслед за этим также приобретает самоценность. Она не нуждается в эстетическом истолковании.

Поверхность предмета реальна – она есть и должна быть естественной и целесообразной, хотя эта целесообразность пока ещё абстрактна, ибо Татлин делает в это время просто вещи, а не какие-то предметы, имеющие бытовое назначение. Это скрытый, «эстетический» этап конструктивизма. Результатом творчества ещё является предмет, в котором человек не проявляет прямой практической заинтересованности. Через несколько лет Татлин начнет делать нужные человеку, полезные вещи. Он скажет: «...Наиболее эстетические формы и есть наиболее экономические. Работа над оформлением материала в этом направлении и есть искусство». Здесь уже окончательно смыкаются искусство и техника, искусство и наука. Не случайно в конце 1920-х годов художник начал заниматься своим знаменитым «летатлиным» – летательным аппаратом, способным без мотора передвигаться с человеком по воздуху.

В 1910-е годы, когда Татлин впервые выступил со своими контррельефами, его конструктивистские идеи не могли получить промышленной реализации. Но именно Россия становилась почвой для, казалось бы, беспочвенных мечтаний, рождала возможность предвидения. Сам Татлин сочетал в себе мечтательность и деловитость, анархический вызов и трезвый расчёт. Казалось бы, контррельефы могли бы легко вписаться в тот ряд абсурдных произведений, который в скором времени привел к рождению дадаизма. Действительно, Татлину необходимо было допустить эту долю абсурда, словно перешагнуть через порог здравого смысла, чтобы выдумать свои контррельефы и выставить их на суд зрителей. Но, с другой стороны, в татлинских произведениях проявились такая расчётливая изобретательность, <...> такое чувство целесообразности, какие характеризуют инженерную мысль самого высокого полёта, и одновременно высокое ремесленничество «золотых рук» художника.

Татлин был прямым предшественником и даже, можно сказать, родоначальником конструктивизма. Его опыт подхватили Родченко и Степанова, братья Стенберги и многие другие художники, ставшие вместе с Татлиным родоначальниками советского дизайна.

[Ухтомский]

Юрий Нагибин

Владимир Татлин

Этому художнику (1885–1953) пристало бы появиться под одной обложкой с Леонардо да Винчи, ибо, при всей несоизмеримости их, он, как никто другой, схож с великим тосканцем многообразием дарований, редчайшим сочетанием художественного и научно-технического гения и тем, что нередко отдавал предпочтение изобретательству перед творчеством. Посудите сами: Татлин, как и Леонардо, был живописцем, графиком, скульптором, архитектором, оформителем торжеств, музыкантом, автором трактата по изобразительному искусству и, наконец, изобретателем. Леонардо считают творцом первого летательного аппарата (вертолета), Татлин придумал и построил деревянную летающую птицу, дав ей имя «Летатлин», которая должна была передвигаться по воздуху силой человеческих мышц, управляющих крыльями.
Когда Леонардо поступал на службу к герцогу Миланскому Моро, он свое искусство лютниста поставил впереди живописных достижений, о которых, правда, небрежно обмолвился, что может писать и рисовать «наравне с кем угодно». Татлин был замечательным бандуристом — инструмент, напоминающий лютню, только куда массивнее и грубее. Леонардо своей игрой очаровывал придворных герцога Сфорца, Татлин на Берлинском фестивале получил приз и смог на эти деньги съездить в художественный центр мира — Париж и познакомиться с Пикассо.
Татлин не прокладывал каналов, не создавал проектов фортификационных сооружений и военных орудий большой разрушительной силы, как то делал для Цезаря Борджиа Леонардо, но он преуспел на театре и в качестве сценографа, и режиссера, и даже актера. Так что в количестве дарований гений кватроченто и один из столпов русского авангарда равны.
Леонардо вел скитальческую жизнь: селение Винчи, Флоренция, Рим, Милан, Франция — в этой стране он нашел последний приют и покой. Увидевший свет божий в Москве, Татлин тоже много странствовал: Пенза, Петроград, Париж, Киев, Харьков, Одесса и те земли, куда он ходил сперва юнгой, потом матросом на парусниках, — Болгария, Турция, Египет, Греция, Италия. Умер он в Москве и похоронен на Новодевичьем кладбище. Тут ему повезло больше, чем Леонардо, могила которого неизвестна. Величайшего гения живописи сбросили в общую яму, так же поступят позже с величайшим гением музыки — Моцартом. Человечеству есть чем гордиться…
Во всем другом Татлин и Леонардо не схожи: загадочный, непонятный для окружающих, старательно скрывающий свою внутреннюю жизнь (даже писал справа налево) итальянец — и открытый, доверчивый, компанейский, громкий русак до мозга костей. К концу жизни Леонардо обрел покой и независимость. Безбытный Татлин (семьи не было, но сын был — погиб на фронте в Отечественную войну) не обрел Леонардовых скромных благ — советская власть не позволила.
https://libcat.ru/knigi/spravochnaya...ir-tatlin.html

[Кирилл Сызранский]

Сообщение от Ухтомский

Татлин знакомится с нею в 1944 году и она становится его гражданской женой, на всю оставшуюся жизнь.

Вот Вы тут, я вижу, цитируете эссе Нагибина о Татлине, а в нём автор всё четко описал - не была тов. Корсакова женой Татлина, у неё был нормальный официальный муж - Борис Семёнович Шихман/Лунин (1892-1960), старший брат отчима Нагибина Якова Семёновича Шихмана/Рыкачёва (1893-1976).
Ну, процитирую я:

У Татлина не было ни одного родственно близкого человека, и, умирая, он сделал наследницей Александру Николаевну. Ей досталось несколько картин, рисунков, довольно много театральных эскизов. В пятьдесят третьем году ей в голову не могло прийти, что это не только богатство, но и судьба.
(...)

Умирая, Лунин обратился к Я. Рыкачеву с письмом: «Брат! Не оставь Шуру. Ты знаешь, как она беспомощна и жалка перед жизнью. Помоги ей, сохрани ее». Наша семья откликнулась на эту просьбу. Шура получила необходимую помощь, подолгу жила у нас на даче. Рыкачев с присущим ему упорством сумел раздуть слабо тлеющую в ней искру творчества. Она вернулась к своей естественной довоенной манере, сделала много странных и прекрасных рисунков. Освоила масляную живопись. На родине она долго не имела хода, но в Японии вышел роман Булгакова с ее иллюстрациями, а в Чехословакии — Достоевский. Нам удалось устроить ее первую персональную выставку. О Корсаковой заговорили, ее приняли в Союз художников. А затем началось паломничество к наследию Татлина со всего мира. Происходило как будто новое открытие Татлина, о нем писали статьи, исследования, монографии в Англии, Германии, Франции, США. И чем больше ширилась слава Татлина, тем значительнее становилась судьба его наследницы. Это заставило ее крепко задуматься. Но пока был жив Рыкачев, она хранила про себя свои думы. Когда же его не стало, в 1976 году, на Большой Молчановке, в доме, откуда давно уже сняли объявление машинистки, живущей на шестом этаже, возникла вдова великого художника Татлина.

Никакого Бориса Семеновича Лунина не было в помине; во всяком случае, в жизни Александры Николаевны Корсаковой был лишь Татлин, ее учитель и супруг. И странно, это открытие приняли не только иностранцы, но и те люди, которые прекрасно знали, как обстояли дела на самом деле. Вдова знаменитого Татлина была им куда привлекательнее, чем вдова безвестного Лунина. Меня поражала ее дерзость, это была хлестаковщина чистой воды. Но на Руси любят Хлестаковых, любят обман, нелепицу, вздор, это наша национальная черта. Я не моралист, но в мое сердце стучались предсмертные слова обреченного: «Брат! Не оставь Шуру. Ты знаешь, как она беспомощна и жалка перед жизнью…» Она не была ни жалка, ни беспомощна. Она была цинична, решительна и очень практична; подторговывая славой, картинами и рисунками Татлина, она создала себе удобную и беспечальную жизнь. Я прекратил с ней всякие отношения. Она не спрашивала меня о причине, но упорно присылала пригласительные билеты на собственные вернисажи и выставки Татлина.

Ее недавняя смерть едва не примирила меня с ней. Она умерла высоко: почувствовав, что творческие силы угасли, да и физических оставалось немного, она ушла из жизни, приняв усиленную дозу снотворного. Мне она оставила рукопись Бориса Семеновича, имущество — какой-то подруге; уцелевшие работы Татлина присвоил лечивший ее врач. После этого племянница усопшей, возникшая из дагестанских долин, выполняя последнюю волю тетки, необъяснимым образом «подселила» ее в могилу Татлина.

Думаю, эта цитата будет полезна и владельцу "подписной работы" тов. Корсаковой.

Сообщение от AlexSpb

Короче, имеем небольшую подписанную работу "Лес" 1967-го года с дарственной сзади, масло на картоне, 33х48 см Александры Николаевны Корсаковой, супруги Владимира Татлина.

[Ухтомский]

«Росгосстрах» передал в дар Всероссийскому музею декоративного искусства макет башни Татлина

Дата публикации 08.07.2022

Компания «Росгосстрах» передала в дар Всероссийскому музею декоративного искусства макет башни Татлина, изготовленный к 100-летию компании в 2021 году.

Башня известного советского архитектора Владимира Татлина была задумана как художественный символ революции, устремлённый в будущее. В 1920 году архитектор создал 7-метровый макет башни. Реальная башня должна была достигать высоты 400 метров, что превышало бы высоту самого высокого сооружения в то время, Эйфелевой башни, на 100 метров. Внутри башни предполагалось разместить четыре гигантских здания разных форм, а в них разные советские учреждения. Однако в силу разных обстоятельств, в том числе из-за ограниченных технических возможностей тех лет, проект не был воплощен в жизнь. Но тем не менее модель башни оказала огромное влияние на следующие поколения архитекторов-конструктивистов.

«Владимир Татлин и его современники были новаторами и первопроходцами в своих сферах деятельности, так же как Госстрах, а позднее и «Росгосстрах» в своей. А сама Башня Татлина – это революционный продукт, рождённый на стыке искусства и технологии, устремлений и надежд граждан новой страны в 1919 году. Всё это и повлияло на выбор башни как основного символа столетия «Росгосстраха», история которого началась в 1921 году. Мы создали копию макета башни и использовали ее визуальное изображение во всех маркетинговых материалах в 2021 году, когда отмечали столетие компании, — говорит руководитель Блока маркетинга «Росгосстраха» Кирилл Бобыльков. — Мы надеемся, что наш макет башни Татлина займет достойное место в экспозиции Всероссийского музея декоративного творчества и будет интересен его посетителям».

https://www.rgs.ru/about/news/rosgos...bashni-tatlina

[Ухтомский]

Сообщение от Кирилл Сызранский

Вот Вы тут, я вижу, цитируете эссе Нагибина о Татлине, а в нём автор всё четко описал - не была тов. Корсакова женой Татлина, у неё был нормальный официальный муж - Борис Семёнович Шихман/Лунин (1892-1960), старший брат отчима Нагибина Якова Семёновича Шихмана/Рыкачёва (1893-1976).
Ну, процитирую я:


Думаю, эта цитата будет полезна и владельцу "подписной работы" тов. Корсаковой.

Обратите внимание,эта тема называется: «Владимир Татлин, ТАТЛИН, "ТАТЛИН"».
Это значит, что я собираю в этой теме ВСЕ материалы относящиеся к жизни и творчеству Владимира Евграфовича. Естественно, что сюда попадают совершенно разные тексты и изображения. Это обусловленно уникальностью художника: его масштабом: интересом к нему огромного числа исследователей и любителей искусства всего мира уже на протяжении века.
Напомню: ТАТЛИН - это человек, художник, миф!

Как я уже сказал, я собираю в этой теме все, что каким то образом связано с Татлиным: факты биографии, работы, мифотворчество о нем…

Текст Юрия Нагибина о художнике необходимо воспринимать через призму личности самого писателя (впрочем, как и текст любого другого автора). Когда читаешь эссе Нагибина о Татлине, может показаться, что писатель восторгается и возвеличивает художника, но это не совсем так… Важно отметить, что сам жанр «эссе» не подразумевает какого нибудь подробного и глубокого исследования и не претендует на всеобъемлющее, объективное отношение автора к предмету. Именно так и надо относится к тому, что написал Нагибин. А если иметь ввиду, что Юрий Нагибин был весьма специфичен в отношении к людям, которые его окружали (это особенно понятно после прочтения его дневника) то написанное им о Корсаковой можно отнести к мнению с очень большой долей субъективности. Не для кого не секрет, что писатель был, скорее мизантропом, чем филантропом. И себялюбцем, каких мало. Кстати, это очень хорошо просматривается в тексте вышеупомянутого эссе о Татлине. Этот текст, скорее о себе «великом», чем о художнике. Непонятно, зачем нужно было принижать роль Константина Симонова в реабилитации художника: именно он, используя свой мощный административный ресурс способствовал осуществлению первой, послевоенной выставке Татлина, такого масштаба и съемке фильма. А то, что он использовал слово «одаренный», по отношению к Владимиру Евграфовича а не «великий» или «гениальный» так это именно потому, что в то время, это грозило тем, что проект мог, вообще не состоятся. Тема русского авангарда открывалась постепенно, через редкие статьи в узкопрофильных, прикладных журналах, а выставка такого масштаба и фильм - это ну просто подвиг, по тем временам!

Когда е пишу о том, что Корсакова была женой Татлина, я исхожу из короткой биографической заметки в каталоге - резоне «Владимир Татлин: ретроспектива», составители: Анатолий Стригалев и Юрген Хартен, Кёльн 1991 год, где на 396 странице написано:
«1944
Оформляет спектакль «Далекий край» для Центрального детского театра.
Выпускает брошюру «Луна на сцене».
Сближается с художницей А. Н. Корса-ковой, которая становится гражданской женой Татлина до конца его жизни».

Этот лаконичный текст мне внушает больше доверия тем, что составлен учеными стремящимися к максимальной объективности. Понятно, что в двух предложениях невозможно выразить всего драматизма отношений двух личностей, но все таки, лучше полагаться на них, чем на субъективные эссе одержимого своей персоной поверхностного литератора - «барина» противоречивой эпохи «застоя» и «обличителя мертвых львов» не менее противоречивой эпохи «перестройки».

[Кирилл Сызранский]

Сообщение от Ухтомский

Когда е пишу о том, что Корсакова была женой Татлина, я исхожу из короткой биографической заметки в каталоге - резоне «Владимир Татлин: ретроспектива», составители: Анатолий Стригалев и Юрген Хартен, Кёльн 1991 год, где на 396 странице написано:
«1944
Оформляет спектакль «Далекий край» для Центрального детского театра.
Выпускает брошюру «Луна на сцене».
Сближается с художницей А. Н. Корса-ковой, которая становится гражданской женой Татлина до конца его жизни».

Татлин умер в 53-м, а настоящий официальный муж Корсаковой умер в 60-м. Это факты. А остальное - поздние выдумки.

Как угодно, но Юрий Нагибин в эссе «Владимир Татлин» просто довёл до сведения публики, что у Татлина и Корсаковой был роман до её замужества, а её мужем был Борис Семенович Лунин. После его смерти в 1960 году и после смерти его брата, кормившей её, Корсакова объявила себя вдовой… Татлина.
Забавный сюжет. Нагибин прав, называя это хлестаковщиной.