Я нашел счета за покупку холста, кистей, в общем, материалов, которые Воллар покупал и отсылал Гогену в Таити. Нашел и банковские квитанции, свидетельствующие о том, что Воллар регулярно перечислял Гогену деньги, причем по тому времени это были вполне приличные суммы.
Аполлинер, несмотря на свое в общем, хорошее отношение к Воллару, сочинил о нем довольно непочтительную песенку :
Я беру то, что мне предлагают –
Лепрад, Марке, Манзан
а
Их холсты цветами не пылают
Я бы предпочел продавать Бонн
а.
Но я беру – ведь я маршан –
Любовь к деньгам – вот мой изьян !
и так далее – моя способность переводить поэзию истощились 
Каков же был в действительности хозяин особняка на улице Мартиньяк?
Мало кто мог бы ответить на этот вопрос – Воллар был человеком очень скрытным.
Он был молчалив, объяснялс короткими фразами, которые часто начинались так: «скажите-ка » и обычно приводили собеседника в полное недоумение. Заговорив, он немного приподнимал голову, так что из-под тяжелых век были видны его хитроватые и насмешливые глаза.
Часто в том, что он говорил, чувствовалась его презрение к тщеславию мира. Он не был совсем нечувствителен к почестям, но не обманывался ими – я помню такую историю, рассказанную мне им: когда его наградили орденом Почетного Легиона, он решил поехать на свой родной остров, чтобы повидать своих родственников, и чтобы похвастаться красной ленточкой на своей груди…
Старый чернокожий слуга, который так долго служил у них в семье, что стал практически родственником, тыкнул пальцем в эту ленточку:
- Что это такое ? – спросил он на креольском диалекте.
- Знак отличия – ответил Воллар не без гордости.
- А-а-а, ну что ж, пойди брось этот знак отличия в кастрюлю и посмотри, не превратится ли он в рис…
Жизнь Воллара была одинокой и размеренной. Вставал он довольно поздно. Спальня его была расположена на последнем этаже особняка, это была огромная, по-монашески скудно обставленная комната. На побеленных стенах – ни картин, ни гравюр. Громадная кровать Воллара была украшена резьбой, автором ее был Дерен. Я так и не смог выяснить, сделал ли ее Дерен по заказу Воллара.
Одевшись, Воллар читал прессу, потом, перед обедом, спускался обсудить текущие вопросы со своей секретаршей.
После обеда иногда он шел смотреть выставки, но чаще всего у него были деловые свидания. К концу жизни он занимался исключительно своими книгами – ездил к типографам, граверам…
Он никогда не говорил о «женщинах своей жизни» - лично я никогда ни одной не видал.
Однажды, направляясь с визитом к скульптору Гаргало, я увидел машину Воллара – большую черную Тальбо. Машина остановилась напротив маленького отеля, Воллар вышел из нее и вошел в него. Потом его брат Люсьен сказал мне, что его возлюбленная – последняя по времени – жила в этом отеле. Но но никогда не приглашал своих дульсиней в свой особняк!
У этого насмешливого, даже циничного человека была тайная рана – в молодости на своем родном острове Реюнион он повстречался с девушкой, в которую страстно влюбился, но у него не было ни ситуации, ни денег, и им пришлось расстаться, он покинул остров. Когда они увиделись в Париже, она была замужем и носила фамилию де Галеа.
Скоро Воллар подружился с супружеской четой де Галеа. Он часто приглашал их в свое поместье в Кабуре, стал крестным отцом их сына Кристиана и, в конце концов, сделал их своими наследниками.
Портет госпожи де Галеа, написанный Ренуаром, висел в столовой особняка на улице Мартиньяк. Это был большой холст, модель была изображена лежащей на диване эпохи Ампир, на фоне гобелена с изображением павлина.
Я заметил, что Воллар был суеверен. Например, когда на улице ему встречался горбун, он делал «рожки» указательным и средним пальцами от сглазу…
Зная это, однажды, чтобы подшутить над ним, я сказал ему, что меня удивляет присутствие павлина.
- Вы должны знать, что эта птица приносит несчастье, во всяком случае, так говорят…
Он не ответил.
Через несколько дней, войдя в столовую, я увидел, что портрет г-жи де Галеа убрали. Вместо него на стене висел огромный Пикассо голубого периода.
Теперь «Дама на диване» принадлежит семейству де Галеа.
Доверием и дружюой Воллара я обязан тому, что он не любил заниматься продажами и вообще ненавидел свякие осложнения. Со мной все было просто: я приходил на улицу Мартиньяк, брал холсты и продавал их по своему усмотрению. Затем я возвращался к Воллару с деньгами.
Я был хорошим продавцом, у меня был легкий хзарактер и забавлял его – чего еще ждать от своего дилера?
Однажды он оказал мне большую честь, которой удостаивались немногие маршаны, может быть даже она не выпала ни одному – он позволил мне войти в большой запасник на первом этаже…
Один из моих старых друзей, племянник художника Феликса Валлотона, представил мне двух братьев англичан, которые хотели купить Дега.
Я договорился с Волларом, что они преидут на следующий день, в 14 часов.
В назначенное время мы с английскими брат ьями пришли на улицу Мартиньяк. В холле мы услышали глухое ворчание, затем появился сам Воллар – он спускался по лестниуе нам навстречу.
Явно взволнованный и спешащий, он прошел мимо нас, бросив мне находу:
- Я иду к зубному врачу!
- У Вас болят зубы?
Он остановился, повернулся и стал приближаться ко мне.
- Что? А-а-а, нет, нет, вовсе нет…
Он залез себе в карман и вытазил огромную связку ключей – я никогда не видел такой свзки, она была так тяжела, что ее нужно было держать обеими руками!
- По правде говоря – быстро сказал Воллар, - зуб болит у одной дамы, моей прительницы, его надо вырвать. Но должен быть рядом с ней, ведь это коренной зуб!
Он передал мне ключи – я пошатнулся.
- Откройте запасник и действуйте! – и он исчез в такси.
Несколько мгновений я неподвижно стоял с ключами в руках, несколько ошарашенный и не совсем готовый принять на себяя ответственность за эту сделку.
Но потом мы с клиентами открыли запасник. Это было громадное помещение, плохо освещенное свисающими с потолка голыми электрическими лампочками, покрытое пылью. В цетре располагался довольно странный предмет: биллиардный стол, распиленный надвое в длину, распиленные части были приставлены друг к другу, а чтобы вся эта конструкция не упала, под него были подставлены подпорки. В итоге получился очень длинный стол, и на этом столе были навалены Ренуары, Сезанны, Дега…
Мои британские братья даже потеряли от такого зрелища свою британскую флегму…
В конце концов, они выбрали себе два холста и одну пастель Дега. На одном из холстов был изображен пейзаж с серебристой речкой в лесу. Глядя на нее, один из братьев сказал:
- Это серебро скоро обратится в золото.
Я дал им цену на этих Дега, при условии, что Воллар будет согласен, в ответ они просто прмолчали, а затем мы распрощались.
После обеда я позвонил Воллару, и он сказал мне, что я могу к нему зайти, что я и сделал.
- Ну что Вы сделали со своими англичанами? – спросил меня он.
Я показал ему работы, отобранные ими, и назвал данные мною цены.
Он вытащил из кармана карандаш, записал что-то на клочке бумаги, быстро сделал подсчеты, потом поднял одно из век.
- Скажите-ка…
И улыбнулся, забавляясь моим ожиданием его реакции.
- Вы отлично поработали, дорогой друг. Я бы попросил на треть меньше. И эту треть я предлагаю Вам в качестве комиссионных. В какой форме Вы хлотите, чтоб я Вам заплатил?
- Одну часть деньгами, другую картинами (у меня были и нужды, и амбиции).
Через несколько дней сделка с англичанами была благополучно заключена. Воллар вручил мне конверт… и пакет.
В пакете было четыре натюрморта Ренуара –четыре Ренуара за одну сделку!
Блаженное время, увы, давно ушедшее,,, Без сомнения, это был золотой век.
У меня сохранился очень интересный документ – письмо Шоде, одного из дилеров Воллара, от 1911 г.
Дорогой господин Воллар,
Отвечаю на Ваше любезное письмо. Если Вам предлагают за Гогена 250 франков, отдавайте. Что касается Коро – если бы я не знал, как глупы любители, то я бы удивился, что Вы его еще не продали по такой цене. Но что делать, пробуйте дальше. Я настаиваю на цене, о которой мы изначально договорились – 500 франков. Добиньи заплатил за своего Коро 600 франков двадцать лет назад! Но я вижу, что Ваши дела идут неплохо: девять Гогенов за 1000 франков! Несколько дней назад я получил известие от владельца Мане и Сезанна – я говорил Вам о нем. Теперь он согласен продать их… и т.д.
Гоген… Коро… Сезанн… Мане! Скромный дилер спокойно покупал и продавал эти имена своим клиентам – и некоторые из них еще кривили рот!
А теперь достаточно слуха о продаже одного эскиза Сезанна, чтобы засуетились все маршаны Парижа. Да, золотые времена давно прошли…
Я был не единственным дилером, пользовавшимся доверием Воллара.
На него работали Сальц и Бинью.
В один прекрасный день, где-то году в 1924, Сэм Сальц появился в Париже без копейки в кармане, он приехал из своей родной Польши. Этот симпатичный парень рисовал и писал. Очень скоро он понял, что если он будет продвигать талант других, а не свой, благосостояние его только увеличится…
Он был вхож в парижские круги русских и польских эмигрантов и подружился с Зборовским, который познакомил его с Кислингом и Сутиным. Потом он завязал знакомство с Боннаром и Вюйаром. Можно сказать, что наши жизненные пути были схожи…
У Сэма было все, чтобы преуспеть: он любил искусство, он его «чувствовал» нутром и у него был необыкновенный дар общения с людьми.
Для того, чтобы стать хорошим дилером, надо быть хамелеоном. Нужно уметь приспосабливаться к разной среде, к людям, принадлежащим к разной среде – с одной стороны, художникам, а с другой – покупателям живописи. Дилер лавирует между этими группами, как канатоходец…
Сэм с удивительной легкостью играл в эту игру. Его чувство юмора и веселый нрав немало ему помогали.
Он совмещал в себе качества стрекозы и муравья – время от времени он ездил в США и подготавливал там себе почву, может быть, в предчувствии грозы, которая впоследствии разразилась над Европой. Он собирал и свою собственную коллекцию: каждый раз после заключения успешной сделки он покупал себе Дега, Пикассо, Ренуаров. Вскоре он разработал очень простой, но чрезвычайно эффективный метод: каждый раз, когда ему предлагали купить какую-нибудь картину, он оценивал все другие картины, находящиеся в собрании продавца, а потом предлагал скупить все. Названная им цена обычно производила сильное впечатление, и обычно хозяева картин соглашались… Затем Сэм продавал каждую работу поотдельности и обеспечивал себе таким образом весьма комфортабельную прибыль. Так он привык «опустошать» дома коллекционеров.
После начала Второй Мировой войны он уехал в США, там он сотрудничал с домом Дюран-Рюэля, который занимал в Нью-Йорке доминирующую позицию. Он покупал картины, заворачивал их в газеты, брал подмышку – и направлялся к Кнёдлеру, у которого была очень импозантная галерея (в наше врем ее уже не существует), чтобы продать их ему, то есть действовал без излишних хитростей. Вообще Сэма никогда не пугала простота. Очень скоро он уже прогуливался по Пятой Авеню с безлимитной кредитной картой банка Чейз Манхэттен, лично подписанной Рокфеллером, одним из клиентов Сэма, в кармане…
Мы увиделись после войны.
Однажды он сказал мне:
- Знаешь, я бы хотел подарить в Нью-Йоркский Музей Современного искусства какой-нибудь портрет. Пикассо писал тебя шесть раз, может быть, ты дашь мне один из этих портретов? Они не смогут отказаться от Пикассо…
Я согласился, и теперь поколения нью-йоркских любителей искусства могут созерцать в музее мою физиономию.
У меня сохранилось еще одно воспоминание о Сэме, оно связано с двойным пари.
Однажды я был в своем офисе на Елисейских полях. Дело было в июне, стояла жара, и окна офиса были широко открыты. Я увидел, что машина Сэма подъехала к подъезду, и Сэм вышел из нее. Я повернулся к своему племяннику (он тоже маршан картин, и теперь у него есть галерея в Париже):
- Видишь эту картину Кросса на стене? Ну так вот, спорим, что когда Сэм ее увидит, он тут же захочет купить ее…
Мой племяянник согласился.
Сэм вошел… и тут же встал в стойку перед работой Кросса.
- Какая очаровательная картина – сказал он, а затем последовала магическая формула :
- Сколько?
- Прежде чем назвать тебе цену, я предлагаю тебе пари. На тысячу франков (разумеется, старых франков), ладно?
- Ладно. Но какое пари ?
- Попроси свою жену подняться сюда, я видел, что она осталась в машине. Спорим, что как только она увидит картину, она захочет ее купить.
- ОК!
Он подошел к окну и позвал жену.
Войдя в комнату, она тут же бросилась к картине и воскликнула :
-Оh! What a picture! Sam, You must buy it! (Сэм, какая картина, ты должен купить ее!)
Он купил ее.
Так я выиграл свой двойной спор и получил 1000 франков в придачу к цене за картину – 14 миллионов франков (тоже старых).
Третьим дилером, работавшим с Волларом, был Этьен Бинью. Воллар пишет о нем в своих Воспоминаниях: “Утром он в Лондоне; вечером он открывает выставку в Париже; на следующий день он уже едет в Нью-Йорк – на корабле или на самолете. По натуре он не любил путешествий, он охотно оставался бы дома, ложилс спать в 9 часов, и если он все время колесит по миру, так это потому, что он должен быть везде, где есть картина, выставленная на продажу. Картины притягивают его как магнит”.
Бинью был очень ловким дилером, а кроме того, он много пить, не пьянея.
Это было очень важно, это позволило ему завязать дружеские отношения с знаменитым доктором Барнсом.
Барнс был американским врачом, который изобрел глазные капли “Аргироль”. Эти капли помогали ото всех болезней – как только какой-нибудь ребенок появлялся на свет, ему сразу закапывали в глаза Аргироль – на всякий случай. Маленькие ручейки Аргироляя превращались в большие реки… миллионы капелек… множество флаконов… все больше и больше долларов. И очень скоро Барнс стал миллионером. Но он совсем не походил на лубочный образ богача.
Это был очень симпатичный, непринужденный человек, знающий искусство и обожающий живопись. Он регулярно приезжал в Париж – в свитере и зеленых или красных штанах – в то время такие штаны поражали.
Поведение его было под стать внешности.
Приехав в Париж, он моментально попадал в руки Воллара и Бинью. Они вместе пили виски и обсуждали живопись – со стаканом в руке Барнс был отличным собеседником…
Кроме Сутина он покупал Ренуара, Сезанна, Дега и Гогена.
Однажды, как всякий миллионер, достойный этого названия, он решил оставить что-нибуль будущим поколениям и решил создать фонд, в который бы он передал свое собрание, чтобы публика могла видеть его.
Сказано – сделано, и не просто сделано, а на маерикансий манер, то есть в грандиозном масштабе.
Когда дворец, предназначенный для хранения коллекции, был выстроен, Барнс захотел, чтобы открывал его Воллар, которого был для него высшим авторитетом.
Но тут появились осложнения. Воллар любил жи ть в свое удовольствие и терпеть не мог долгих путешествий, а в то время через Атлантический океан не летали, как мы теперь…
Понимая, что Воллар может не согласиться, Барнс решил сам занться организацией путешествия, чтобы Воллару совершенно не о чем было беспокоиться.
Однажды утром, к дому номер 28 по улице Мартиньяк подъехала роскошная Испано. Шофер в ливрее усадил Воллара в лимузин и отвез на вокзад Сен-Лазар, где сдал его мажордому. Мажордом доставил Воллара в специально зарезервированное купе поезда. Воллар был один – все остальные места в купе были куплены фондом Барнса.
Поезд тронулся, и Воллар задремал. Когда он проснулся, поезд был в Гавре.
Как только поезд остановился, появился еще один служащий Барнса, он перевез драгоценный груз в кабину корабля, и не просто какого-нибудь корабля, а трансатлантического, и не просто какую-нибудь кабину, а самую роскошную. Очутясь в этой кабине, Воллар тут же заснул.
Когда корабль приплыл в Нью-Йорк, Воллара посадили в Кадиллак и привезли к доктору Барнсу.
Открытие фонда прошло отлично.
Сэм Сальц теперь уже не работает. Бинью, который сотрудничал с Жоржем Келлером, человеком, составившим все самые крупные американские коллекции, умер.
Барнс умер в 1930-х гг.
Но Фонд Барнса все еще существует и ведет бурную детельность: там организуются выставки, ретроспективы, ведется исследовательская работа, результаты которой с интересом ожидаются во всем мире.
Ах, меценаты былых времен!..
22-го июля 1939 г. Амбруаз Воллар сел на заднее сиденье свой роскошной черной Тальбо с откидным верхом, за рулем которой сидел его верный шофер Марсель. Он направлялся в деревню.
В это время у Воллара было два поместья, одно в Фонтенбло, второе – в Трамбле-сюр-Мольдр. Оба этих поместья были довольно странные, практически без мебели. Оборудованы были только кухня и одна большаяя комната. Часто в субботу утром, часов в 10, Воллар покидал улицу Мартиньяк и ехал в одной из этих поместий. Багажник Тальбо набивали всякой снедью. Приехав в поместье, эту еду разогревали, и Воллар обедал. Затем он дремал, а проснувшись, возвращался в Париж. Мне кажется, он не смог бы провести больше одного дн вне столицы.
В этот день машина быстро ехала по дороге к Трамбле, но вдруг что-то слодмалось, машина покинула шоссе и перевернулась. Шофер не пострадал, а Воллар был без сознанияя. Его перевезли на неотложке в больнице в Версале. В дороге он все время повторял: “Нотариуса… нотариуса…”
Это были его последние слова, он умер в тот же день.
Может быть, в последние часы своей жизни он понял, что после смерти возникнет масса юридических проблем, связанных с его наследством. И действительно, дело наследства Воллара обернулось трагикомическим спектаклем.
В одной из пьес Саша Гитри один персонаж написал завещание, в котором каждому из наследников предназначена крупная сумма, а потом воскликнул: “Где же найду все эти деньги?!”
Примерно так же поступил Воллар.
Он оформил свое завещание в 1911 г., когда каждый месяц судебный пристав приходил описывать его имущество, так как ему было нечем заплатить за квартиру.
Очевидно, это стесненное положение уже тогда казалось ему кратковременным, так как он завещал каждой из своих трех сестер пожизненную ренту в 100 франков, своему брату Люсьену – сумму в 100000 франков, а 50000 франков – изобретателям детских игрушек, которые получат главный приз на конкурсе Лепина. Почему Волларп воспылал такой любовью к изобретателям и детям? Это осталось тайной дл всех!
Не располагая и десятоцй частью сумм, которые он завещал, в завещании он оговаривал, чтобы принадлежащие ему картины продавались медленно. “Я пошу моих наследников продавать картины понемногу, десять продаж в течение не менее десяти лет”.
Что касается картин, то треть отходила семье Воллара, две трети – господам де Галеа.
После написания этого завещания рошло время…
Воллар разбогател, и нотариус предложил ему переоформить свое завещание.
- Да-да, конечно, - отвечал Воллар, - Вы правы, я подумаю об этом…
Но так никогда и не перешел к делу – может быть, по лени, но скорее всего от суеверности.
Соответственно, завещание 1911 г. осталось в силе.
Таким образом Воллар, юрист по образованию, составил этот шедевр осложнений, который поставил перед его душеприказчиками кучу проблем.
Первая из этих проблем – оценка картин, принадлежащих Воллару. Его брат Люсьен назначил меня экспертом от имени семьи. Де Галеа выбрали Бинью.
В один прекрасный день мы пришли в хранилище, чтобы составить инвентарь. Мы не знали точного числа картин, находящихся в его особняке. Конечно, в нашем распоряжении был толстый реестр в кожаном переплете, в котором отмечались поступления и продажи, но мы знали, что Воллар уже давно перестал вести его. Мы осмотрели весь особняк, насчитали уже более 2000 картин… Там нас мы сделали несколько открытий: в частности, я помню, что в маленькой комнатке, где жила старая горничная Воллара, мы нашли тайник в стене, в котором стояли покрытые толстым слоем пыли картины – в свое время Воллар распорядился замуровать ненужную дверь в чуланчик, не позаботившись проверить, нет ли в этом чуланчике картин. Среди этих “замурованных” картин были работы Иттурино, Гру, Вальта, большой холст Энгра и знаменитый “Вагон третьего класса” Домье…
В итоге дела сокровищница Воллара состояла из 4 тысяч работ, в число которых входили холсты Сезанна, Вламинка, Дерена, Форена и т.д. Не осталось ни одного Ван Гога.
Составив инвентарь, мы приступили к разделу.
Этот раздел занял много времени, так как мы с Бинью осматривали каждую картину и оценивали ее, потом составляли 3 равноценных лота, которые мы пронумеровали, а потом бросили жребий, чтобы определить, кому отойдет лот. Де Галеа получили 2 лота, семья – третий.
Но настоящие осложнения возникли после раздела. Начались процессы…
Воллар завещал городу Парижу свои портреты работы Сезанна и Ренуара, а также еще одну работу Сезанна, которую представители муниципалитета могли выбрать сами из имеющихся, за исключением самого большого. Эти произведения предназ=начались для Малого Дворца (Пети Пале). Но в завещании он приписал: “Суммы, вырученные от продажи картин, должны быть распределены между наследниками пропорционально их доляям”. Поэтому юристы Парижского муниципалитета, считая, что им досталось слишком мало – всего три работы – потребовали свою долю – они считали, что тоже являяются наследниками!
В 1950 г. состоялся поцесс, на котором претензии Парижского муниципалитета были признаны несостоятельными.
Тогда две сестры Воллара подали в суд на своего брата Люсена, очевидно, считая, что их обделили. Честно говоря, я не помню, чем заончился этот процесс, думаю, что стороны пришли к компромису.
Наконец, Руо также обратился в суд на наследников Воллара. После его смерти наследники продолжили его начинание. Мы еще вернемся к этой истории.
Следующий акт этой трагикомедии содержит тайну:
По ъоду первого судебного процесса, Мэтр Морис Гарсон объявил, что 4-го мая 1940 г. Обсьен Воллар подарил в Малый Дворец 18 картин и небольшую бронзовую скульптуру Майоля из коллекции своего брата.
6-го мая 1940 Рэмон Эшолье, хранитель Малого Дворца, перевез эти произведения в замок Жидоньер в регионе Сарт, чтобы уберечь их от хищения нацистами.
Все эти произведения исчезли.
В 1950 году Парижский муниципалитет решил завести дело о краже.
Внезапно бронза Майоля была найдена… в подвале Малого Дврца – ее просто затеряли, как запонку!. Она фигурировала в списках с пометкой: “Происхождение неизвестно”…
За бронзой последовал портрет Воллара работы Сезанна. Однако остальные работы казались потерянными навсегда.
В конце концов Парижский муниципалитет объснил ситуацию: переданные Люсьеном Волларом работы не были официально зарегистрированы Советом муниципалитета – причины для жтого имелись серьезные, это было во время стремительного наступления нацистской армии – а поскольку они не были заренистрированы, то их и не инвентаризировали, и идентифицировать их было очень сложно.
Стало быть, они и не принадлежали Парижскому муниципалитету, по крайней мере, с легальной точки зрения, несмотр на то, что были переданы ему в дар. Об этих работах было известно только то, что в замке Жидоньер их уложили в ящик, ящик хранился сначала в гараже, потом в конюшне, и внезапно в 1946 г. они бесследно пропали…
Можно предположить, что Воллару понравилсь бы эта история, достойная короля Юбю…
21.02.2010, 22:03
Линейный вид
Похожие темы
