Одесса на дореволюционных художественных открытках

[SAH]

Одесса на дореволюционных художественных открытках

Анатолий ДРОЗДОВСКИЙ, Ева КРАСНОВА «…Слегка ажурится вода,
У берегов звеня жемчужно…»
Ю.К. Олеша (Одесса, 1917 год)

Одесса – Южная Пальмира – всегда привлекала внимание живописцев всех уровней. Город c его неповторимой архитектурой, море, корабли, несравненные одесские типы попадали на холсты заезжих знаменитостей и местных, взращенных южнорусской школой, художников.

Открыточный бум, быстро растущая популярность художественной открытки в начале ХХ века способствовали воспроизведению некоторых шедевров на открытках. Подавляющее число художественных открыток, посвященных Одессе, изданы в советские времена, независимо от времени создания картин. Расскажем о некоторых живописных одесских открытках в хронологическом порядке создания полотен.

Читать дальше... 

Академик живописи, маститый придворный пейзажно-архитектурный живописец ХIХ века Максим Никифорович Воробьев (1787 – 1855) посетил Одессу в 1820 году, направляясь по заданию наследника престола в Палестину для зарисовки христианских святынь. Сын вахтера Академии художеств, проявивший недюжинные способности к рисованию и трудолюбие в учении, всю жизнь вынужден был писать картины по указке, очень точно выписывая архитектурные детали строений. Очень оживляли картины М. Воробьева небольшие группы людей, мастерски размещенные им на натуре.

Работа его «Одесса. Вид от Военной гавани», созданная в 1821 году, находится во Всесоюзном музее А.С. Пушкина в Санкт-Петербурге. И это не случайно, ведь именно такой увидел Одессу великий поэт во время своей южной ссылки. Открытка с репродукцией этой картины и пушкинскими строчками на обороте «Я жил тогда в Одессе пыльной…» издана в Москве в 1990 году издательством «Изобразительное искусство».

Позднее, в 1828 году, Максим Никифорович сопровождал Николая I в поездке к театру военных действий очередной русско-турецкой войны 1828 – 1829 г.г., возникшей в связи с национально-освободительным движением в Греции против турецкого ига. Быстрорастущая Одесса вдохновила художника на создание двух полотен, репродукции которых попали на открытки.

На крутом Черноморском берегу виден дворец графа, генерал-губернатора Новороссийского края, Михаила Семеновича Воронцова со знаменитой колоннадой на самом краю. За дворцом просматриваются другие постройки молодого города вполне европейского вида. Внизу, на переднем плане, внимание художника привлекли характерные деревянные постройки – купальни для состоятельных одесситов. Картина создана в 1832 году, и, как и предыдущая, находится во Всесоюзном музее А.С. Пушкина. Открытка с репродукцией издана «Изогиз» в 1963 году.

Другое полотно, созданное в 1829 году, представляет собой вид строящегося Приморского бульвара – детища М.С. Воронцова. В центре широкой аллеи бульвара виден памятник герцогу де Ришелье работы выдающегося скульптора, академика И. Мартоса и архитектора В. Мельникова. Гигантская лестница, ведущая к морю, еще не построена, как нет на привычном месте великолепного здания биржи. Крутые склоны под бульваром еще не укреплены. Далеко вдали просматриваются башни и стена портового карантина и Карантинная гавань с многочисленными парусными судами. Пропорции четко просчитаны и соблюдены.

Картина находится в Петергофском музее «Дворец Коттедж».

Известно, что художник М.Н. Воробьев писал картины по заказу М.С. Воронцова. Вид Приморского бульвара написан из окна или с крыши графского дворца, на переднем плане живописец изобразил решетку, окружавшую дворец и сад. Своими работами художник сохранил для потомков облик молодой Одессы пушкинской поры.

«Прощай, свободная стихия…» - понравившиеся пушкинские строчки написал на своем полотне великий художник - маринист Иван Константинович Айвазовский – ученик М.Н. Воробьева в Академии художеств. Свободная морская стихия роднила поэта и живописца. Живя в Одессе, А.С. Пушкин ежедневно спускался с крутого берега к морю.

Во второй половине ХIХ века И.К. Айвазовский, будучи большим почитателем творчества А.С. Пушкина, написал цикл пушкинских картин. Известна цветная открытка большого формата, изданная в Финляндии в начале ХХI века с репродукцией картины, созданной И.К. Айвазовским в 1897 году, много лет украшающей коллекцию Одесского художественного музея.

К 100-летию со дня рождения А.С. Пушкина издательством Г.М. Левинсона в Одессе была напечатана открытка с черно-белой репродукцией картины, названной: «Пушкин на берегу Черного моря». Судя по авторской подписи, полотно написано И. Айвазовским в 1868 году в Одессе.

В моей коллекции есть еще несколько дореволюционных фотооткрыток с репродукциями картин с тем же сюжетом и названием, но отличающихся существенными деталями. Картина «Пушкин на берегу Черного моря», созданная в 1887 году, находится в Николаевском художественном музее им. В. Верещагина.

В 1930-х годах напечатана Харьковским издательством «Мистецтво» фотооткрытка по картине «Прощание поэта с морем», созданной И. Айвазовским в 1877 году совместно с И.Е. Репиным. Широко известно, что Илья Ефимович писал фигуру Пушкина, т.к. прекрасному маринисту суша и люди на ней удавались намного хуже, чем морские виды.

Эта картина вдохновила известного советского поэта Эдуарда Багрицкого, написавшего такие строки:
«…Здесь он стоял, здесь рвался плащ широкий,
Здесь Байрона он нараспев читал.
Здесь в дымном голубином оперенье
И ночь, и море стлалось перед ним…»

Великого Айвазовского многое связывало с Одессой, здесь многократно с огромным успехом проходили его персональные выставки. Несколько марин, в том числе и пушкинская, были подарены живописцем Одесской рисовальной школе и сейчас находятся в Одесском художественном музее. В Одессе родился и вырос внук и ученик И.К. Айвазовского, художник Михаил Латри.

Загадочной и таинственной в лунном свете выглядит Южная Пальмира и море у ее берегов на картинах И. Айвазовского. «Вид Одессы в лунную ночь» в нескольких авторских вариантах находятся в крупнейших музеях бывшего СССР, один из них украшает залы Государственного Русского музея. Открытки с репродукцией картины «Вид Одессы в лунную ночь» неоднократно переиздавались как в дореволюционных и довоенных, так и в послевоенных изданиях.

Вид Большого Фонтана на закате привлек известного художника - пейзажиста Г. Капустина, причем открытка с репродукцией этой картины, как и другие его замечательные украинские пейзажи, издана до времени революционных перемен.

От замечательных акварелей обратимся к гравюрам, посвященным событиям русско-турецкой (Крымской) войны 1854 года. Весной этого года к берегам Одессы направилась объединенная англо-французская эскадра – союзники Турции в войне. Противостоять ей могли только шесть береговых батарей мирного города. В страстную субботу 10 апреля 1854 года батарея под командованием прапорщика А.П. Щеголева героически отбивала в течение шести часов атаку 9 неприятельских кораблей, повредив три из них. Благодаря действиям Щеголевской батареи суда вражеской эскадры не смогли приблизиться к городу и бомбить его. Событие это имело огромный резонанс во всем мире. Гравюры помещены на открытках, напечатанных фототипией М. Пиковского, скорее всего, к пятидесятилетнему юбилею этих событий, в 1904 году.

На гравюрах - вид бульвара середины ХIХ века, лестница, у ступеней которой плещется море, вражеская эскадра на горизонте, батарея А.П. Щеголева в беспощадном героическом бою.

В мирной Одессе случались стихийные бедствия, например, обильные снегопады 1900 года. «Фотографические» двуцветные рисунки художника М. Кальмансона посвящены этой сезонной диковинке южного города.

Открытка «Снежные заносы на станции Гниляково» (теперь – станция Дачная вблизи Одессы) и «Застрявший поезд при ст. Бирзула» (теперь станция Котовск) изготовлена фототипией А. Новака по заказу папетри Гезелле. Одесса тоже оказалась засыпана снегом. Сюжеты двух рисунков этого же художника - непривычно заснеженная Дерибасовская угол Ришельевской и Малофонтанская дорога – выполнены с фотографической точностью и легко узнаваемы. Открытки напечатаны той же фототипией А. Новака по заказу магазина Н. Лурье на Дерибасовской.

Тогда же, в начале ХХ века, были изданы открытки с репродукциями картин одесского художника В. Дунаевского, с большой любовью рисовавшего родной город. Живописный закат на берегу Куяльницкого лимана, где до революции располагался модный и успешный грязевой курорт - с изящной церквушкой, построенной архитектором Ю. Дмитренко, художник рисовал с разных сторон. От картины, и эскиза к ней веет спокойствием и благостью. Издатели открытки с репродукцией картины не указаны, но эксклюзивный эскиз выполнен В. Дунаевским на открыточном паспарту «В пользу общины Святой Евгении».

Совсем другое настроение передает жанровая картина этого живописца, отразившая сценку в промышленном районе Одессы, на прославленной И.Э. Бабелем Молдаванке. Дымящие трубы одесских заводов, неказистый трактир и казенная винная лавка, городовой с дубинкой, нищая пьяная публика – полное отсутствие красивости и романтики. Но это тоже Одесса, вид с «черного хода».

Откликнулся художник В. Дунаевский на очень яркую и нужную городскую акцию по сбору средств в пользу больных туберкулезом – день «Белого цветка». Белые маргаритки, вручаемые тем, кто внес свою лепту в благородное дело, белеют в петлицах пиджаков мужчин, украшают наряды дам – вся Одесса расцвечена белыми цветами. На собранные деньги была открыта амбулатория, а позднее санаторий «Белый цветок» для лечения больных этим страшным недугом. Кисти этого мастера принадлежит множество карикатур, связанных с событиями городской жизни.

Серию из нескольких ранних, созданных в конце ХIХ века сувенирных открыток с рисованными видами города, создал художник, не оставивший на своих работах подписи. На открытках – одесские типы: биндюжник, квасник, портовый грузчик, толкучий рынок. Сюжет еще одной картинки – великолепная старая биржа с аристократической публикой Николаевского бульвара, подписан инициалами «Н.Б.»

А вот «сиреневая» Одесса, цветущие кусты сирени так любили писать члены ТЮРХ – Товарищества южнорусских художников, созданного в 1890 году. Бессменный многолетний председатель ТЮРХа, признанный «отец» одесской живописной школы – Кириак Константинович Костанди - рисовал окрестности старинного Успенского монастыря на Большом Фонтане в разное время года. Своими камерными пейзажами художник научил одесситов видеть цвет одесского воздуха. Известны различные авторские варианты наиболее известных его картин, которые украшают художественные собрания одесских, киевских и других художественных музеев.

Современники считали К. Костанди русским импрессионистом, во всяком случае, одесская школа живописи стала первопроходцем в России от академизма и передвижничества к импрессионизму.

Однофамильца Кириака Костанди – Харлампия Костанди (Костанда) одесские собратья-художники не очень жаловали, но на открытки попали его миниатюры - марины – симпатичные морские пейзажи. В моей коллекции есть несколько оригинальных морских видов, нарисованных Харлампием Костанди маслом на дореволюционном открыточном паспарту. И в лунном свете, и освещенные солнечными лучами море, прибрежные скалы, неизменные парусники в исполнении этого живописца смотрятся, на мой взгляд, совсем неплохо. (См. рис.1, рис.2, рис.3, рис.4).

Неповторимая одесская архитектура, впитавшая в себя элементы культуры всех народов ее населявших, очень часто попадала на полотна художников. Здание Городской Думы, бывшей Биржи, на Приморском (Николаевском) бульваре привлекло внимание известного художника – архитектора, автора живописных работ на архитектурную тему, Георгия Крескентьевича Лукомского. Современники относили художника по техническим приемам и мотивам его работ к группе мастеров «Мир искусства». Открытка с репродукцией картины издана «В пользу общины Святой Евгении».

«…Направо Дума. Целый ряд колонн
И цветники у безголосой пушки.
А дальше море, бледный небосклон
И в вышине окаменелый Пушкин…»

Так это место описал в своих юношеских стихах одессит Юрий Карлович Олеша. А другой одессит, художник Петр Сергеевич Коновский, использовал открыточное паспарту, которые до революции продавались во всех канцелярских магазинах, для карандашной зарисовки аллеи все того же бульвара. П.С. Коновский (1883 – 1953 ) был воспитанником Одесской рисовальной школы, учеником К. Коровина в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, преподавателем без малого 20 лет живописи и рисунка в одесском Художественном училище.

В 1910 году Одессу посетили московские художники Иван и Георгий Пашковы. Их перу принадлежали изображения наиболее затейливых павильонов Одесской торгово-промышленной выставки и некоторые виды города. Не удивительно, что москвичей привлек вид легендарного одесского кафе «Фанкони», расположенного на углу Ланжероновской и Екатерининской. Открытка с репродукцией картины, написанной Георгием Пашковым в 1910 году, изготовлена Санкт-Петербургским Товариществом Р. Голике и А. Вильборг, причем, оборотную сторону также оформляли братья Пашковы.

Ресторан описан во многих художественных произведениях, посвященных нашему городу. О нем упоминали: Л. Утесов, В. Катаев, А. Аверченко, Ю. Олеша и др.

«…У Робина и у Фанкони
Блестит нарядами бомонд…»

Завсегдатаями кафе «Фанкони» были многочисленные одесские предприниматели, часто за столиками заключались сделки, скрепленные только рукопожатием и честным словом, которое было непоколебимо.

Интересный образец использования почтовой открытки для рекламы своей продукции показали владельцы Генерального общества французской ваксы. Московские предприниматели заказали известному столичному графику, художнику плаката и торговой рекламы Александру Петровичу Апситу картинки, прославляющие крем для обуви «Эклипс». (Рис.1, рис.2.)

Две миниатюрки на открытках достались одесскому филиалу Генерального общества французской ваксы. Не знаю, насколько качественным был объект рекламы и как увеличилась его продажа благодаря массированной рекламе, но картинки выполнены мастерски, со знанием законов рекламы. Не случайно художник не стеснялся ставить свою подпись на таких не престижных произведениях.

Tikva
oldcollection.kiev.ua http://antikvar.kiev.ua/publications/268

[nikola]

Сообщение от SAH

Одесса – Южная Пальмира

Карта Одессы.

[nikola]

Старая Одесса.

[ottenki_serogo]

Одесса просто так

[nikola]

Люди из Одессы.


«НО МЫСЛЕННО НА ЮБИЛЕЕ…»
На прошедшем юбилее одного из самых тонких, самых талантливых одесских художников, уже более тридцати лет живущего в прекрасном далеке – в городе Нью-Йорке – Ильи Шенкера. Недавно ему исполнилось 85!


В а л е н т и н а Г о л у б о в с к а я

Для меня это двойной юбилей – ровно полвека тому назад судьба подарила мне знакомство с замечательной парой – Ильей Шенкером и его женой Ларисой.

Читать дальше... 

Нет, полвека назад все было иначе. После школы я начала работать в Гипрограде, где и познакомилась с Лялей Швальбиной, молоденькой прелестной женщиной с поблескивавшими серебряными нитями ранней седины в густой шапке темных волос, переживавшей как раз в это время, очевидно, свой первый творческий успех – на Всесоюзном конкурсе архитекторов Ляля получила высокое признание, что у многочисленных друзей Ляли вызвало радость и до боли в скулах – зависть и раздражение у недоброжелателей. Может быть, Ляля тогда в первый, но не в последний, думаю, раз встретилась и с радостью и с завистью ее окружающих. (Помню, друзья Ляли удивлялись, как это она не забыла денежную премию Конкурса где-нибудь на стуле, на чертежной доске. Тогдашняя привычка Ляли оставлять кошелек, ключи и подобные «мелочи» в самых неожиданных местах вошла у ее коллег в поговорку).
Родители меня всегда учили, что к старшим нужно обращаться по имени-отчеству. И хоть я только окончила школу, а Ляля недавно институт, я, помня родительские наставления, стала (по-моему, единственная в Гипрограде!) обращаться к ней по имени-отчеству: «Лариса Иосифовна!». Ляля меня высмеяла и с тех пор, хоть давно она известна под «взрослым» именем – Лариса Шенкер, для меня она остается, да простится мне эта слабость!, - Лялей Швальбиной тех далеких лет.
Правда, вспоминается, что задолго до знакомства с Лялей, я слышала от моей мамы с благодарностью произносимое имя «доктор Уланицкая!». Потом и сама за какой-то справкой оказалась в районной поликлинике, в районе Вознесенского переулка, и после сутолоки коридора попала в кабинет к доктору Уланицкой, очаровавшей меня и благородной внешностью и внимательным участием и безукоризненной интеллигентностью. Я поняла свою маму.
Доктор Уланицкая была мамой Ляли Швальбиной.
Я вспоминаю Гипроград тех лет, и многих- многих, работавших там людей и с восхищением и с благодарностью, и с печалью. И Рашель Абовну Владимирскую - «Валечка, почему Вы не хотите у меня работать?!» «Рашель Абовна, я Вас боюсь!» - по простоте душевной отвечала я. Рашель Абовна славилась строгостью и взыскательностью, а я не отличалась рвением в работе над чертежной доской… И Ноэми Григорьевну Мильграм, с которой я ездила в командировки, и она открывала мне прелесть провинциальной архитектуры. И Александра Ивановича Николаева, отсидевшего в сталинских лагерях, вернувшегося оттуда совершенно глухим. Мы сидели с ним одно время рядом, больше переписывались, а во время прогулок в обеденный перерыв он рассказывал о «Юрке Олеше», они были одноклассниками в гимназии, играли вместе в футбол, а потом встречались на «Зеленой лампе». Я прочла в «Литературке» сообщение о смерти Юрия Олеши, и утром, придя на работу, написала Александру Ивановичу: «Умер Олеша». Он схватился за голову, и я услышала подобие глухого стона… Как же невежественна я была, почему ничего тогда не записала из его воспоминаний! Почему так мало спрашивала?!
И Людмилу Николаевну Павловскую, с таким тактом вписавшую новый дом на углу Пушкинской и Жуковского, и это среди помпезности сталинского новостроя.
Словом, вспоминать можно и должно многих. Но именно Ляля Швальбина ввела меня в свой дом, познакомила со своим мужем – Ильей Яковлевичем Шенкером. И теперь, полвека спустя, возвращаясь в то далекое время, я поняла, что именно они, Ляля и Илья, для меня, только-только окончившей школу, стали первой художественной академией. Может, нескромно, но все же могу сказать, что девочкой я была начитанной, ходила в музеи, на выставки, в библиотеки. Но живая живопись! Это впервые - Илья Шенкер.
И сейчас, проезжая, проходя по Екатерининской, на квартале между Малой Арнаутской и Пантелеймоновской (хоть мне больше нравится сохранившееся в литературе название улицы Новорыбная) я задираю голову вверх и с нежностью смотрю на окна последнего (высокого!) этажа старого дома.
Счастливая «Голубятня»! Там жили родители Ляли (отец тоже был врачом), и Ляля с Ильей.
Илья, из Архитектурного института ушел на войну, отвоевал все четыре года, вернувшись, окончил Архитектурный, но одновременно учился живописи у Теофила Борисовича Фраермана. Причащение к Гармонии через архитектуру (в те времена было у кого учиться) и бесценные уроки Фраермана, а так же воздух, свет, прозрачные, цветные тени Одессы, ее среда, живописные обитатели ее домов и улиц и были, очевидно, той основой, на которой и выросло, отточилось, отгранилось, расцвело, засияло тихим светом творчество художника Ильи Шенкера.
Когда Ляля познакомила меня с Ильей, введя в их дом, у него и мастерской не было. Узкая маленькая комната с единственным окном – она и была его мастерской в те времена. Для меня здесь все было откровением, и краски, и уже написанные акварели, и многочисленные рисунки, но прежде всего сам Мастер.
Боже мой, - думаю я, - ведь когда мы познакомились, Илье было всего 37 лет.
Но он не просто мне, девчонке, казался мудрецом, он и был уже тогда мудрым.
Это была библейская мудрость его народа, мудрость цадиков местечек, из которых родом были его предки, это была мудрость человека, сполна познавшего горечь и жестокость войны, фронтового лиха и послевоенного лихолетья с его «борьбой с космополитизмом» и «делом врачей», перенесшего утрату своих учителей - Г.Готгельфа и Т.Фраермана…
За тридцать семь лет Илья Яковлевич пережил уже столько, что могло бы хватить на несколько жизней. Но испытания не ожесточили его. Он и в те, такие молодые годы, был не только мудрым, но и ироничным, веселым, общительным, доброжелательным, щедрым человеком. Этот список можно продолжать и далее.
Не знаю, не могу судить, за что судьба оказалась так расположена ко мне, что подарила мне не просто знакомство, но доброжелательное отношение Ильи и Ляли ко мне. Не только я с предвкушением радости от общения с ними часто поднималась в их «поднебесье», но и они заходили за мной, в мое «подземелье». (Именно от Ляли и Ильи я впервые услышала: «Надо тебе познакомиться с Женей Голубовским!». Как-то мы шли втроем по Большой Арнаутской. От Ришельевской нам навстречу шел молодой человек в коричневом пальто и шляпе(!) Шел очень быстро (теперь я думаю, бежал за каким-нибудь книжным раритетом). Мои спутники и молодой человек, не останавливаясь, поздоровались. «Это Женя Голубовский».- услышала я и оглянулась. Знать бы!…) Однажды мы втроем пошли в филармонию, где я и познакомилась с Женей Голубовским…), они водили меня к своим друзьям, и я до сих пор помню, какое впечатление произвела на меня библиотека Жанны и Лени Бериных (я еще не была знакома с Женей Голубовским и его библиотекой!). Случались и смешные истории. Однажды, это было первого или второго мая, Илья и Ляля зашли за мной, а на улице стоял незнакомый молодой человек. «Саша Фрейдин» - представился он. Мы дошли до Потемкинской лестницы, где рядом с ней, над Луна- парком, было кафе-мороженое. Мы втроем разговаривали, смеялись, Саша сидел молча. Вдруг он прикрыл ладонью лицо, я, ни о чем не догадываясь, только успела участливо спросить: «Вы себя плохо чувствуете?», как на мой вопрос последовал материализованный ответ. До встречи с нами Саша уже «отметил» Первомай. Многие годы спустя мы с Сашей весело вспоминали наше первое знакомство. А тогда Илья и Ляля сетовали: «Вот, называется, познакомили молодого человека с девушкой!».
Но особенно часто мы гуляли по Одессе, над морем.
Как-то майским днем мы, гуляя дошли до Лермонтовского курорта, и присели на траву под тенистыми деревьями. Солнце пробивалось сквозь листву, по траве прыгали солнечные зайчики. Илья и в такие прогулки, в это одесское «dolce far niente», брал альбом и карандаши. Через полчаса, может быть, на бумаге появился набросок. Через какое-то время Илья «тронул» его акварелью, и уже в июле подарил мне мой портрет. На нем дата и подпись «Шенкер. 12.УП.1958». Он висит на стене, как маленькая драгоценность, и, глядя на него, я вспоминаю симоновские строчки: «И, постарев, владелица одна себя к своим портретам приревнует»…
Илья несколько раз меня писал. И всякие истории случались. Помню, как однажды он написал совершенно волшебный портрет, там, наверху, на Екатерининской. Во время работы Илья рассказывал то грустные, то веселые истории. В тот раз он вспоминал своего старшину в авиаполку, во время войны. История, в артистическом исполнении Ильи, была очень смешная. Я до сих пор помню, как Илья воспроизводил завершение монолога злившегося на кого-то старшины: «От яхидный – ложками стучить!». Я уже падала от смеха, и то ли я подтолкнула Илью, то ли он, видя мою неудержимую реакцию, сделал неверное движение, но, о Боже, на моем мокром акварельном глазу появилось непоправимое пятно. Было не до смеха, так жалко было изуродованный портрет. Но Илья оставался самим собой. Через какое-то мгновение он написал на месте пятна черную повязку и воскликнул: «Все, Валя, будете Кутузовым!». О Моше Даяне мы тогда еще не знали…
Но этот случай ничто по сравнению с другой моей провинностью. Писавший в начале своего живописного пути только акварелью, Илья во второй половине пятидесятых все чаще и чаще обращался к масляной живописи. Он задумал большую композицию маслом и попросил меня попозировать, еще на стадии пленэрных этюдов. Я с радостью согласилась. Илья и Ляля приходили на склоны Отрады, я усаживалась на траву, Илья писал, Ляля что-нибудь рассказывала, иногда уходила к подруге, которая жила рядом, на Отрадной улице. Мы встречались по будним дням, после работы, в долгие предзакатные часы одесского лета. Однажды мы договорились встретиться в воскресенье, в ставшее уже привычным время.
Воспользовавшись воскресным днем (в те годы суббота была еще рабочим днем, правда, Никита Сергеевич сократил в субботу рабочий день на два часа, и мы долго не могли к этому привыкнуть!), я со своей компанией сверстников отправилась на пляж, в Отраду, целый день купаясь, загорая, опять купаясь до посинения, опять загорая… Солнце уже начало клониться к закату. «Боже, меня же ждет уже Илья Яковлевич!». Набросив на себя сарафан, я полетела вверх по крутым склонам Отрады. Слава Богу, не опоздала, радовалась я, увидев идущих навстречу Илью и Лялю. Рано радовалась! Увидев меня, Илья воскликнул: «Валя, что Вы сделали!» и с горькой обреченностью махнул рукой. Я растерялась и стала оглядываться по сторонам, одергивать сарафан, может, прилип к мокрому купальнику?. «Валя, лицо, лицо!». Вместо моей привычной бледности, которая, очевидно, входила доминантой в живописный замысел художника, мое лицо полыхало красным пламенем одесского загара. Деликатнейший Илья Яковлевич все же предложил мне сесть на мое место среди пахучих отрадненских трав, взялся за кисть, но ясно было, что писать ему уже не хотелось. Краснорожее пятно разрушило весь тонкий колористический строй. Я чувствовала себя преступницей, темпераментная Ляля из-за спины мужа грозила мне своим маленьким кулачком. Больше в Отраду мы не возвращались…
Потом я уехала в Ленинград, в университет, а когда вернулась мы с Женей стали бывать у них в другой квартире, на Новорыбной угол Новой. К этому времени у Ильи уже была мастерская на Большой Арнаутской угол Белинского.
Именно туда мы уже водили своих друзей – из Москвы, из Питера. Блестящий талант художника осваивал все новые пространства. Прежняя верность акварели и мощная масляная живопись соседствовали с графикой – его Дон-Кихота знала не только вся Одесса, но шенкеровский рыцарь из Ламанчи на своем Росинанте прошел по необъятным просторам бывшего Союза. Вдохновенный пушкинский цикл гравюр стал событием в отечественной художественной Пушкиниане. Я счастлива, что наша дочь, работая над изданием Одесской главы «Евгения Онегина» в переводе на несколько европейских языков, получила разрешение Ильи Яковлевича и использовала его мотивы в оформлении этой книги.
Моя последняя встреча в качестве натурщицы с Ильей Яковлевичем была в 1966 году. Он в это время писал портрет Петра Тодоровского. И мой портрет. Моделью я по-прежнему была бездарной.. Однажды пришла не в той юбке. В этот раз Илья Яковлевич не церемонился, он мне уже выдал и за «Кутузова», и за загар Отрады, и за юбку сполна.! Моей любви к нему от этого не убавилось.
А потом начался исход. Уехали и Шенкеры. И пространство Одессы стало сжиматься, как шагреневая кожа…
Ляля Швальбина стала Ларисой Шенкер, знаменитым редактором журнала «Слово/Word», который я смотрю в Интернете, Илья знаменитым художником, выставки которого – событие, о котором много пишут в престижных изданиях..
А что пишу я? Конечно, не искусствоведческий очерк. Чем завершить этот текст? Может, строчками из того же стихотворения Бориса Пастернака, слова из которого я вспомнила и поставила как заголовок.
«Вы - подлинность, Вы - обаянье, Вы вдохновение само. Об этом всем на расстояньи пусть скажет Вам мое письмо».
Так что это, «цветы запоздалые» к прошедшему юбилею?.
Нет, все-таки запоздавшая на полвека благодарность за «Голубятню», за «Кутузова», за Отраду, за то, что жили в Одессе Илья Шенкер и Ляля Швальбина, чьи имена волшебным образом рифмуются и продолжают друг друга.
Илья и Ляля.
Ляля и Илья.

1. Художник И.Я. Шенкер (Фото из архива С.З. Лущика)
2. И.Я. Шенкер. Гравюра "Итак, я жил тогда в Одессе..."
3. И.Я. Шенкер. Офорт, до 1974 г. (Фото из архива С.З. Лущика)
4. И.Я. Шенкер и Л. Швальбина, Одесса (Фото из архива С.З. Лущика)
5. И.Я. Шенкер и Л. Швальбина, Нью-Йорк (Фото из архива С.З. Лущика)
6. Мастерская И.Я. Шенкера, 1974 г.
Слева направо: И. Шенкер, Р. Лившина, Аня Калмыкова, Г.Калмыкова
(Фото из архива С.З. Лущика)

[ottenki_serogo]

Думаю, мужчина в белом свитере - режиссёр Пётр Тодоровский.

[Кирилл Сызранский]

ottenki_serogo, похож. А он в Одессе снимал что-нибудь? Одно время на Одесской студии много хорошего сделали.

Добавлено через 9 минут
Да, работал у Вас.
Как оператор в 58-м. "Два Федора".
И как уже режиссер снял в Одессе:
Верность, 1965;
Городской романс, 1970;
Военно-полевой роман, 1983.

[ottenki_serogo]

Кирилл Сызранский, Тодоровский окончил операторский факультет, постоянно сотрудничал с Марленом Хуциевым. Снимал "Весну на Заречной улице", как актёр снялся в очень сильном фильме "Был месяц май".

[nikola]

Сообщение от ottenki_serogo

Думаю, мужчина в белом свитере - режиссёр Пётр Тодоровский.

именно он. И.Я. Шенкер. Портрет П.Тодоровского
(Фото С. Калмыкова из архива С.З. Лущика)

[Tana]

Одесса на послереволюционных художественных открытках
«…Тельняшка улиц городских…» Одесса на послереволюционных художественных открытках

«...Плыла так, состоя из пыла
Обыкновенных волн морских,
Застиранная едким мылом
Тельняшка улиц городских»
Игорь Потоцкий, «Одесса».

В начале ХХ века Одесса была четвертым городом Российской империи после Москвы, Петербурга и Варшавы и ни в чем не отставала от столиц. В ней многое совершалось «впервые в России»: первый автомобиль, первый полет первого русского летчика, первая «скорая медицинская помощь», первая бактериологическая станция и т.д.

По значимости и политическому резонансу в мире революционных событий 1905 года Южная Пальмира, пожалуй, обошла столичные города во многом благодаря восставшему броненосцу «Князь Потемкин - Таврический», в июне 1905 года бросившему якорь на одесском рейде.

Восстание на военном корабле и связь мятежного экипажа с бурлящим революционными настроениями городом по - разному трактовались до времени революционных перемен, в советские времена и в наши дни. Не занимаясь поисками правых и виноватых, отметим лишь мощное политическое звучание, которое эти события получили в мире.

Мятеж на крупном военном корабле вдохновил французского художника, славящегося реалистически точным отображением сюжетов, писанных с натуры, Луи Реми Сабаттье ( Sabattier) (1863 – 1935г.г.) на написание картины, отражающей момент прощания одесситов с убитым офицерами матросом Григорием Вакуленчуком на Новом молу(фото1)Вероятно, зарисовка Сабаттье выполнена для солидного французского журнала «Иллюстрация», в котором трудился художник в качестве военного корреспондента, и оттуда попала в газеты и на открытки, растиражированные самыми разными, в том числе зарубежными, изданиями, что говорит об огромном интересе к одесским событиям во всем мире.

Одна из коллекционных открыток в черно-белом варианте издана газетой «Искра» с пометкой: «Сбор в пользу экипажа «Потемкина» (фото2) . Напомню, что мятежный броненосец был вынужден уйти из России, и экипаж оказался в Румынии в бедственном положении, без средств к существованию.

Читать дальше... 

Известный советский художник, одессит, и, по свидетельству современников, красавец – мужчина и очень обаятельный человек, Леонид Евсеевич Мучник (1896 – 1966 г.г.) тоже отразил похороны Г.М. Вакуленчука, но запечатлел момент транспортировки тела матроса от стоящего на рейде броненосца на набережную в порту. Картина создана в 1947 – 1957 годах. Открытка напечатана в 1958 году издательством «Советский художник», Москва.

Тема восстания на броненосце «Потемкин» была для художника Л.Е. Мучника не нова: он уже обращался к ней, создав в 1934 году полотно «Подвоз провианта к «Потемкину». Открытка выпущена фабрикой художественной печати издательства «Мистецтво» в Харькове в 1937 году.

Та же тема вдохновила другого маститого художника А.Ф. Белого, написавшего в эти же годы картину под названием «Броненосец «Потемкин» в Одессе в июне 1905 года», причем даже в двух вариантах. Второй вариант имеет более подробное название: «Население Одессы снабжает команду броненосца «Потемкин» продовольствием»(фото3) , и пометкой на открытке: «Историко-революционная серия». Оба варианта открыток изданы издательством «ИЗОГИЗ» в 30-х годах.

Достоверность сюжетов картин подтверждается воспоминаниями многих современников, свидетелей и участников событий, в числе которых - Корней Иванович Чуковский, как истинный журналист поспевавший всюду.

Черное море попадало на полотна художников, рисовавших Одессу, не только как арена трагических, революционных событий. Море, излучавшее особый свет и тепло, создавало неповторимую атмосферу причерноморских городов.

Замечательный колорист, один из лучших одесских художников, Павел Гаврилович Волокидин (1877 – 1936 г.г.), не знал шумной славы, много сил отдавал преподаванию живописи. Однако полотна его выделялись среди работ других художников южно-русской школы неповторимой цветовой гаммой, создавали ощущение покоя.

На всеукраинской выставке «Х лет Октября» в 1927 году экспонировалась очень удачная работа П. Волокидина «В порту» (фото4) , попавшая на открытку, выпущенную в том же году харьковским издательством «Український робiтник».

Море зримо или незримо присутствует на полотнах всех художников, рисовавших Южную Пальмиру. Очень интересны несколько открыток 30-х годов с видами Одессы, напечатанные московским «Геокартпромом» по заказу харьковского контрагентства «Друк». На трех из них, посвященных одесским пляжам Аркадии (фото5) и Лузановке (фото 6) и остаткам карантинных башен в Александровском парке (им. Т.Г. Шевченко) (фото 7) , стоит подпись художника Анатолия Владимировича Мартынова, родившегося в Харькове в 1872 году и учившегося в Санкт-Петербургской художественной школе и в Академии художеств у А. Маковского. На других четырех одесских открытках того же времени подписи художника нет, но угадывается все тот же А. Мартынов. Знаменитые пруды с лебедями в старинном Хаджибеевском парке (фото 8) безжалостно уничтоженном во время Великой Отечественной войны, аркадийский пляж с лодками и два традиционных вида красивейших одесских зданий: городского театра (фото 9) ,и старой биржи с памятником А.С.Пушкину (фото10) – вот сюжеты этих картин.

Одесса на картине 1925 года известного русского художника, члена Союза художников СССР с 1923 года, Сергея Михайловича Луппова (1893 – 1977 г.г.) расцвечена флагами, женскими красными косынками, пионерскими галстуками - по-советски многочисленная первомайская демонстрация проходит под Строгановским мостом (фото 11) Каменные одесские мосты с ажурными ограждениями перекинуты еще в ХIХ веке через многочисленные глубокие и протяженные овраги, как правило, выходящие к морю. Этому мастеру, родившемуся под Вяткой, учившемуся в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у А. Васнецова, К. Коровина и А. Архипова, и жившему в Москве, свойственны были светлые, жизнелюбивые, радостные полотна.

В моей коллекции есть три открытки с репродукцией этой картины издания Музея революции СССР (Москва) 1929 года, отличающиеся только маркировкой. Одна открытка не маркирована, на других – разные пятикопеечные советские марки.

Ярким и нарядным выглядит наш город на открытках, изданных харьковским «Державним Видавництвом «Мистецтво» в 1935 году по десяти работам народного художника СССР, действительного члена Академии художеств СССР, Алексея Алексеевича Шовкуненко (1884 – 1974 г.г.)– ученика Кириака Костанди в Одесском рисовальной школе, выпускника Петербургской Академии художеств.

А.А. Шовкуненко славился как автор замечательных, психологически тонких акварельных портретов известных и просто понравившихся мастеру простых людей, колоритных, радостных, полных света пейзажей. Привлекал художника и индустриальный пейзаж, требовавший особой точности изображения.

На одесских акварелях А. Шовкуненко показан город 30-х годов. Обилие машин, трамваев на многолюдных улицах - Имени 10-летия Красной Армии (Преображенской) (фото12) , Ленина (Ришельевской) (фото13) и Розы Люксембург (Бунина)(фото14) с одесскими архитектурными достопримечательностями; порт с кораблями, увиденный сквозь решетку вблизи дворца М.С. Воронцова(фото15) ; живописный пляж «Аркадия» с отдыхающими(фото16) – все это создает неповторимый одесский колорит, угадывается любовь маститого автора к городу, в котором прожито много лет.

Особого внимания удостоился Приморский бульвар, называемый в те времена бульваром имени Фельдмана. Художник запечатлел традиционные уголки бульвара: Горсовет (старая биржа)(фото17) , памятник А.С. Пушкину(фото18) , Потемкинскую лестницу (фото19) . Причем, Одесская гигантская лестница названа на открытке: «Имени броненосца «Потемкин», хотя официально название «Потемкинской» она получила только в 1955 году. Связала события на мятежном броненосце с лестницей творческая фантазия советского кинорежиссера Сергея Эйзенштейна, гениально придумавшего и снявшего трагический эпизод расстрела войсками на лестнице мирного населения, вошедший в анналы мирового киноискусства.

Не обошел вниманием А. Шовкуненко и Театральную площадь с первыми домами улицы Ленина (Ришельевской), вид самого знаменитого городского театра(фото20) , построенного в лучших европейских традициях, прекрасные скульптуры в его вестибюле(фото 21) .Не только прекрасный архитектурный центр города вдохновлял художников, но и приморские окраины, где объединенные в колхоз рыбаки ловили традиционную в те времена для Черного моря скумбрию. На первом плане картины «Рыболовецкий колхоз» одесского художника, ученика одесской рисовальной школы, Владимира Гавриловича Крихацкого (1877 – 1942 г.г.) (фото 22) изображены советские колхозники - рыбаки, которых, как и героев знаменитой песни Н. Богословского, знали и уважали «…и Молдаванка, и Пересыпь…». Картина экспонировалась на юбилейной выставке украинских художников в 1938 году , открытка была издана харьковским издательством «Мистецтво» в 1939 году.

Образ красавицы – Одессы 30-х годов, созданный многим прекрасными художниками, сохранился в памяти людей благодаря открыткам, изданным огромными, по нынешним меркам, тиражами.

Анатолий ДРОЗДОВСКИЙ, Ева КРАСНОВА.
http://viknaodessa.od.ua/?Drozdovsky_001