Виктор Дувидов о себе и театре.

[Natalya-Aksen]

ЗАПИСКИ СЧАСТЛИВОГО ЗРИТЕЛЯ
(отрывок)
Мне давно хотелось рассказать о певцах и балетных артистах Большого театра, которых посчастливилось не только видеть и слышать, но и рисовать в 1960-е годы. До 14 – 15 лет я очень увлекался опереттой. Толчком к этому увлечению был увиденный в эвакуации фильм «Жила-была девочка» с Наташей Защипиной, комично имитировавшей свою маму-актрису в роли Сильвы. А после возвращения отца с войны ему вернули изъятый в ее начале радиоприемник СИ-235, где на «Маяке» целый день звучала музыка, но, главное для меня, отрывки из оперетт Кальмана, Абрахамса, Легара в исполнении звезд тех лет: Лебедевой, Качалова, Вермель, Гедрой, Ярона, Тица и других. Увлечение опереттой приводило в отчаяние моих родителей, все уроки я делал только под музыку «Маяка», параллельно уча дуэты и арии.
Но… Всегда наступает это «но» в жизни.
В 1948 году отец повел меня в Большой театр на оперу Чайковского «Пиковая дама».
Небольшое отступление, а их, боюсь, будет много. Мой отец был врачом-рентгенологом, он дружил с главным дирижером ГАБТ того времени Арием Пазовским. Их связывала общая страсть – преферанс. Послевоенное время было тяжелым, и отец вынужден был подрабатывать на нескольких работах. Пазовский устроил его дежурным врачом на вечерних спектаклях Большого театра. Благодаря этому я все спектакли видел и слышал из первых рядов партера. Одновременно отец работал дежурным врачом в театре имени Вахтангова, который в то время находился в помещении Детского театра в Южинском переулке – основное здание театра было разрушено бомбой во время войны. Благодаря отцу я видел спектакли театра Вахтангова того времени: «Мадемуазель Нитуш», «Соломенная шляпка», «Укрощение строптивой», «Кому подчиняется время» с такими блестящими актерами, как Симонов, Мансурова, Державин, Абрикосов, Целиковская, Осенев, Понсова…
«Пиковая дама» потрясла меня, перевернув всю мою жизнь. Я стал поклонником оперы, классической музыки – одним словом, меломаном. Любовь к балету пришла позднее. Увлечение оперой очень сузило мои театральные интересы, я, к сожалению, не видел многих драматических спектаклей МХАТа и Малого театра. Я мог бы увидеть Качалова и Москвина, мог бы увидеть «Фрейлехс» в Еврейском театре – тогда и Зускинд, и Михоэлс были живы. Благодаря отцу у меня были такие возможности, но страсть к опере поглотила меня целиком, и я долго оставался глух к драматическому театру, о чем, конечно, очень жалею. Слово и на драматической, и на оперной сцене должно обладать музыкальностью и выразительностью, тембровой индивидуальностью. Все это одинаково ценно и неразделимо – слово и фразировка, дикция, красота тембра, осмысленность и пластичность фразы.
Но надо рассказать о «Пиковой даме», впервые услышанной мною 6 января 1948 года. (С этого дня я стараюсь собирать программки всего увиденного и услышанного). Сохранились и программка этого спектакля, и билет. И вот мы читаем: Германн – Никандр Ханаев, графиня – Фаина Петрова, Елецкий – Пантелеймон Норцов, Полина – Елизавета Антонова, Томский – Александр Батурин, Прилепа – Леокадия Масленникова; дирижер – Василий Небольсин. Невозможно представить более звездного состава. Многих из этих певцов мне посчастливилось слушать и в других спектаклях, но самое большое потрясение – это Ханаев-Германн. Его огромный голос очень красивого тембра, настоящий драматический тенор удивительного напора и выразительности, равного по силе воздействия которому я потом уже не слышал. И самое захватывающее – потрясающая драматическая игра. Как мальчик, я, конечно, внутренне отмечал все несуразности: непропорциональность его фигуры, большую голову, внешне противоречащее представление о герое-любовнике. Но всё перекрывали пение и игра. До сих пор помню этот спектакль, очень красивый (Летний сад, сцена бала, Фонтанка, игорный дом – спектакль до сих пор идет в декорациях художника Дмитриева). Потрясение было благотворным, оно подарило мне знакомство с тем чудом, которое называется «оперный театр». Спектакль навсегда остался для меня мерилом пения и актерской игры оперного певца. Никандр Ханаев представил мне весь романтический пафос театра, его возвышенность и истинную драматичность. Это театр на котурнах, который я с тех пор полюбил, и сейчас он утерян безвозвратно, особенно на сцене ГАБТ, потому что нет истинных носителей такого театра, традиция такой условности, такой театральности полностью утеряна. Как вспоминала Верико Анджапаридзе о Станиславском в виденном ею спектакле «Месяц в деревне»: «Вокруг на сцене сидят статисты, а он один среди них актер».
Знаменитые певцы Большого театра 30 - 40 годов, такие как Ханаев, как Барсова, Рейзен, Лемешев, Михайлов, Давыдова, были певцами мирового класса, и только наша тогдашняя идеологическая изолированность не позволила им стать мировыми премьерами.
По программкам я могу составить хронологию увиденных и услышанных мною спектаклей ГАБТ. Никандра Сергеевича Ханаева мне посчастливилось услышать в «Борисе Годунове» (Шуйский). За Шуйского он получил очередную Сталинскую премию. Незабываема его фраза, обращенная к Борису (Пирогову) – «Не казнь страшна, страшна твоя немилость!»… Надо было видеть, сколько лести и подлости было вложено Ханаевым-Шуйским в эту фразу. И в «Руслане и Людмиле» (Финн), и в «Аиде» (Радамес) он поражал своим незабываемым по тембру голосом. По пластичности, артистической насыщенности и объемности я могу сравнить его с голосом знаменитого итальянского тенора, любимца Тосканини, Аурелиано Пертиле. Ханаеву, как и Аурелиано Пертиле, удалось обратить свои недостатки в бесспорные достоинства, за этим стоит колоссальный труд и любовь к своему искусству.