Арт-новости

[Хранитель укропа]

«МоскваХаХаХа» - это волосы, небесный оптимизм и турник в картине

Почти одновременно в Москве открылись выставки в музее АРТ4, галереях «Аскери» и «Альтмас», поражающие нестандартностью.

Музей ART4 подготовил выставку с необычным названием «HAHAHAMOSCOW МОСКВАХАХАХА». «Хахаха» - это то, чего сейчас не хватает многим занятым людям. Посетив выставку, можно как раз отдохнуть и улыбнуться. Каждый экспонат там особенный: настоящие волосы, которые можно расчесать, необычный костюм в центре зала, картина с турником для подтягивания, надувающаяся кошка, батут и многое другое. Выставка направлена на сохранение личного источника оптимистического восприятия мира. Качество оптимизма может быть разным — искажённым, искалеченным, саркастическим, ярким, гармоничным, небесным. Около 40 известных и малоизвестных художников представили свои работы. Некоторые из них могут войти в постоянную экспозицию музея.

«Askeri Gallery» представит первую в России выставку одного из самых востребованных художников Европы Конора Маккриди. Он рисует только в одном цвете, запатентованном им же «Mccreedyblue». Вдохновляет художника природа Южной Африки, откуда он родом. Но его карьера сложилась в Нью-Йорке, где он начинал как уличный художник. Необычные картины Маккриди притягивают, синие детали вызывают самые разные ассоциации. Каждый зритель находит в них что-то свое. Одну из работ художник написал специально для галереи, и она будет представлена на выставке, которую Конор лично монтировал в Москве. В знак благодарности он прислал галерее розы, как можно догадаться, тоже синего цвета.
В галерее «Altmans» откроется выставка «Страсть. Кровь. Вино. Женщина» Пабло Пикассо, которая объединит работы из частных коллекций, прежде недоступные широкой публике. Как известно, художник обладал пылким нравом. Он исследовал свойства страсти. Его работы, связанные с этой темой, также будут представлены в Москве. На корриде всегда проливается кровь, и это ещё один лейтмотив выставки, наряду с такими понятиями, как жизнь и смерть, страсть и её невозможность, взаимосвязью между корридой и женщиной, вином, разогревающим кровь, коим чествуют победителя... Напиток богов и напиток любви — Пикассо дает возможность почувствовать их вкус.

[Хранитель укропа]

Доступная среда добралась до музеев

Более острое ощущение мира – более необходимая потребность в комфорте

До 1 октября в ГМИИ им. Пушкина проходит «Инклюзивный фестиваль», посвященный преодолению границ коммуникации и созданию комфортной атмосферы для посетителей с особыми потребностями в современном музее - http://www.mk.ru/culture/2017/09/27/...do-muzeev.html

[Хранитель укропа]

Живопись после Освенцима

Вячеслав Суриков
В Пушкинском музее проходит выставка «Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968 годов», представляющая один из самых ярких периодов в истории европейской живописи

[Tiger73]

Сообщение от Хранитель укропа

Живопись после Освенцима

Вячеслав Суриков
В Пушкинском музее проходит выставка «Лицом к будущему. Искусство Европы 1945–1968 годов», представляющая один из самых ярких периодов в истории европейской живописи

Выставка закончилась в мае
https://forum.artinvestment.ru/showthread.php?t=347611

[Хранитель укропа]

Онлайн-архив из 213 000 японских гравюр, созданных с 1700-х годов до наших дней

Слово «укиё», дословно переводящееся как «плывущий мир», является омофоном к буддистскому термину «мир скорби», но записывается другими иероглифами.

Читать и смотреть - http://izbrannoe.com/news/otdykh/onl...nashikh-dney//

[Хранитель укропа]

Монгольские строители обнаружили могилу Чингисхана

В сохранившихся древних писаниях, стало известно, что на захоронение великого хана Тамерлана проклята. Тем не менее, советские ученые нашли его могилу и вскрыли, 21 июня 1941 года, а 22 стало началом великой Отечественной войны.

Есть легенда, что вскрытие гробницы Чингисхана, обернется кровопролитной, страшной войной. Ученые надеяться, что общее захоронение в Монголии, не его могила. История, приводящая в ужас и будоражащая человечество.
Видео - https://www.youtube.com/watch?v=RWsmwwvU_FU

[Хранитель укропа]

Игорь Цуканов: «Я не влюбляюсь в работы, они не становятся для меня как дети»

Олег Краснов

Игорь Цуканов — коллекционер русского послевоенного искусства, «второго авангарда», как он его называет, меценат и создатель фонда Tsukanov Family Foundation. Много лет он живет в Лондоне, где его дом сегодня украшают работы Александра Косолапова, Лидии Мастерковой, Олега Целкова, Виктора Пивоварова и многих других художников.

ARTANDHOUSES встретился с Игорем Цукановым в его московской квартире в один из редких визитов в столицу и расспросил о том, почему он продал свою первую коллекцию русского искусства начала XX века, коллегах-собирателях, будущих проектах в Saatchi Gallery в Лондоне и воображаемом музее.
Если на вашу коллекцию и процесс коллекционирования посмотреть как на таймлайн, какие бы основные точки вы отметили?
Первая точка — примерно 2000 год. Началось всё со встречи в Нью-Йорке с моим сейчас уже другом Анатолием Беккерманом, дилером и коллекционером. Как-то мы разговорились об искусстве и пришли к выводу, что разумно было бы собрать небольшую коллекцию русского искусства начала XX века. Анатолий как раз этим занимался, он один из крупнейших в мире специалистов и дилеров такого искусства. Примерно за 3-4 года я собрал небольшую коллекцию, куда входили Гончарова, Ларионов, Яковлев, Григорьев, художники Парижской школы.

Потом был период между 2004-м и 2010-м: 6 лет я много покупал, в т.ч. на аукционах, это был период интенсивного роста коллекции. Тогда я хотел достаточно быстро собрать критическую массу работ, причем уже послевоенного периода в русском искусстве. От идеи создать большую коллекцию работ начала века отказался — по многим причинам. Прежде всего из-за отсутствия работ на рынке: основные находятся в музеях, а собирать вторичную коллекцию мне было неинтересно. Ну и денежный фактор тоже был, потому что когда выходит на рынок, например, один Малевич, он стоит очень дорого, и есть 2-3 больших коллекционера-миллиардера, которые за него бьются. А покупать рисунки Малевича не хотелось. В общем, коллекцию, которую я начинал изначально, нельзя было собрать так, чтобы она представляла какой-то интерес на уровне музеев, на международном уровне презентации. Поэтому я перешел на послевоенное искусство.

Следующий период, если придерживаться хронологии, начался после 2010-го, когда я стал очень точечно покупать работы. Во-первых, потому, что приток произведений на аукционы завершился. Начался кризис, цены упали, и те семьи, у которых были значительные работы, просто перестали выдавать их на торги. Во-вторых, когда я уже собрал коллекцию, стал очень четко смотреть, что может добавить ценность в ту или иную группу, тому или иному художнику. И в-третьих, немалую роль сыграло то, что после этого периода многие работы стали ко мне сами приходить: дилеры меня знали, и я имел возможность одним из первых посмотреть, что они хотят продать.
Такие вот три периода, которые для меня важны. Третий продолжается и сейчас.

Читать дальше... 

Если вернуться в начало, какой идеей вас привлек Беккерман, чем вдохновил создать коллекцию?
Тот период, когда я начал заниматься коллекционированием, был уникальный. Я начал это делать почти так же, как все люди, которые покупают искусство.

Я везде рассказываю, когда выступаю на публичных лекциях, что нужно четко разделять 2 понятия. Одно — коллекционирование как таковое, особый жанр деятельности. Настоящих коллекционеров среди всех, кто покупает искусство, по моим ощущениям, может быть, процентов 5 или меньше. Эти люди характеризуются тем, что у них есть понятная тема, понятный набор художников и некие задачи, которые они перед собой ставят. Они находятся не в процессе, а в проекте — им нужно сделать коллекцию, которая будет иметь такие-то характеристики. Вот это коллекционеры. Они могут заниматься японским искусством, африканским, русским, но это всегда особая деятельность.

Есть еще фактор верификации. Верификация приходит из музеев. Как пример, могу сказать, что, когда начали собирать коллекцию русского современного искусства для Центра Помпиду, они, естественно, сначала обратились к главным коллекционерам, в т.ч. ко мне. Они попросили порядка 25 работ, я сказал, что столько не могу дать, потому что не знаю, как они с этим будут работать. В итоге мы договорились. Я им отдал 10 работ: сначала 7, потом еще 3. Но они смотрели много работ по разным коллекциям, а покупались в основном работы художников в студиях. Фонд Потанина дал небольшие деньги — на них покупались работы у художников, а у коллекционеров почти ничего не покупалось. К коллекционерам в основном обращались, чтобы они передали в качестве дара, потому что единственный способ создать музейную коллекцию, это обратиться к собирателям — на рынке такие музейные вещи купить нельзя. В большинстве коллекций — ну, может быть, кроме Семинихиных, серьезных коллекционеров и моих хороших друзей, у которых они хотели взять много работ — люди из Помпиду брали одну-две вещи или вообще ничего. Почему?
Потому что это не музейные работы. У музея свои принципы, критерии отбора, это очень сложный процесс. Помпиду каждый год пытаются подарить до 5000 работ, а отбирают они всего 200. Поэтому очень важно, чтобы у коллекции была музейная верификация, чтобы музеи брали работы из этой коллекции. Поэтому, когда вы начинаете собирать, всегда нужно понимать, где конечная точка и куда вы идете. Вы хотите просто оставить набор работ как декорации? Окей. Или передать их детям, чтобы они потом тоже этим занимались? Тоже окей.
Третий вариант — передать в музей, потому что коллекционеры, на самом деле, почти всегда отдают, очень редко оставляют коллекции второму поколению. Не хотят рисковать, потому что не знают, что будут делать дети. Поэтому стоит вопрос о передаче, и здесь нужно думать, куда это передать. Продать можно еще, наверное. Поэтому, когда мои знакомые у меня спрашивают, с чего им начинать, что делать, я всегда говорю: «Вы начинайте пока потихоньку собирать. А когда войдете во вкус, обязательно нужно подумать о том, что вы собираетесь иметь в конце пути, через 20-30 лет, и будет ли это коллекция, которая может быть в той или иной форме передана кому-то, или можно какой-то foundation сделать даже». Важно, чтобы коллекция имела какую-то ценность для публичных институтов. Если вы ориентируетесь на это, ваша коллекция останется в истории и у вас будет какое-то legacy. Это серьезный подход. Но таких людей мало.

Большинство же людей просто покупает работы, чтобы развесить дома. То есть, допустим, если вы пришли сюда и посмотрели на эти работы, понятно, что это не коллекция. Просто висят работы, которые приятны глазу, элементы декора. Всегда так и делается.

Поэтому начинал я так же, как и большинство. Единственное отличие — я раньше занимался наукой, потом бизнесом, и, естественно, когда я начинал декорировать свой лондонский дом, мне хотелось, чтобы это были русские художники, потому что я их чуть больше знал. И, во-вторых, я понимал, что это должны быть художники, у чьих работ есть определенная ценность, чтобы я мог, если мне захочется, выйти из этой коллекции. Это означало, что я должен сразу перейти какую-то планку, где есть некие признанные ценности. В деньгах это, условно говоря, ближе к шестизначным цифрам. То есть те работы, которые стоят 5–10 тысяч долларов, могут ничего не стоить еще 10 лет. А те, которые стоят 70 или 100 тысяч, с большой долей вероятности будут расти в цене. При этом я никогда не думал о том, чтобы на коллекционировании и продаже работ зарабатывать деньги, не рассматривал это как инвестицию — такого и близко не было. Получилась другая история. Когда я выходил из этой коллекции — а мне нужно было из нее выйти, мне нужна была другая, — я начал постепенно продавать работы. Продавал я через аукционные дома и в итоге закончил, скажем так, с большим плюсом. Этот «плюс» я направил на покупку других работ.
Например, была достаточно уникальная работа Рериха, купленная у Беккермана за 170 тысяч долларов в 2002-м. А когда я ее выставил в 2008-м или 2009-м, после кризиса, она продалась почти за 2 миллиона. Это один из примеров. Яковлева, например, я купил за 100 тысяч долларов, а продал, по-моему, за полмиллиона.

Не жаль было расставаться с тем, с чем вы жили довольно продолжительное время?
Жаль! Олег, всегда жаль расставаться с тем, что находится на стенах. Но был еще один фактор, из-за которого было жаль чуть меньше: я построил дом в Лондоне, в Кенгсингтоне, специально под будущую коллекцию послевоенного искусства. Он построен как галерея — широкий, очень нелондонский дом. До этого мы жили в чисто лондонском доме, где было много этажей, достаточно узких. А этот широкий, открытый. И как раз те работы, которые идеально смотрелись там, где мы жили, к этому новому дому уже не подходили. Поэтому я спокойно отнесся.

Знаете, я скажу одну вещь, которую вы не спросили, но часто спрашивают: «А какие работы вы больше всего любите из вашей коллекции, есть ли любимый художник, любимая работа?» Я отвечаю очень просто, не пытаясь как-то приукрасить: я действительно считаю, что, если бы я собирал те работы, которые я любил эстетически, потому что они очень красивые, это была бы другая коллекция. Коллекции по сути бы не было, я бы просто собирал любимые произведения. А я себя очень ограничиваю в том, что я делаю. У меня есть некая дисциплина, которая не позволяет покупать те вещи, которые мне или моей супруге очень нравятся. Надо наступать на горло собственной песне, как говорил поэт. Нужно делать то, что должно иметь музейное значение. Музеи же не покупают, что им нравится. По-разному, конечно, бывает, но в основном нет. Они же делают какую-то историю, думают, тщательно выбирают и так далее. Так и у меня. Поэтому я не влюбляюсь в работы, они не становятся для меня как дети. Я ведь всё равно в итоге их отдам. Своих детей я не могу никому отдать, а работы отдам, с собой я их никуда не унесу.

То есть вас, в отличие, например, от четы Семинихиных, можно назвать строго рассудительным коллекционером?
Да, да, наверное! У Владимира другой подход — хотя у его семьи прекрасный вкус — эмоциональный, эклектичный. Но, с другой стороны, и у него, и у Кати хороший глаз. И поэтому, если они покупают условного Пивоварова, они не покупают просто Пивоварова, они берут лучшего Пивоварова.
Я считаю, что они и Шалва Бреус — главные коллекционеры. Я мечтаю когда-нибудь, может быть когда мы будем уже старые, собрать все 3 коллекции вместе, и это будет лучший музей современного русского искусства в мире! У всех нас есть вещи, что называется, unbeatable. У Бреуса — по 1990-м годам, у Семинихиных — по 1980-м. Я думаю, что у меня лучшая коллекция в мире по 1960-м. Они очень удачно друг друга совмещают.

Пока до старости всем далеко, не собираетесь ли сейчас сами открыть музей или фонд для продвижения российского искусства?
Мне кажется, количество музеев уже сейчас превосходит количество людей, способных и желающих их посетить. Главным становится контент, а не стены. Стен в Москве уже больше, чем в Лондоне. В Лондоне есть разграничение: этот музей занимается этим, этот тем, всё четко разделено. Хотя арт-рынок Лондона больше московского в десятки раз, там никто не строит 5 музеев современного искусства, потому что это совершенно бессмысленно. Люди, которые открывают частные фонды, делают это для себя. Но поскольку всё это должно быть на каком-то мировом радаре, то мне нет никакого смысла что-то строить — уже всё построено в Лондоне. А в Москве продолжают строить! Из этого я делаю вывод, что это превращается в какую-то болезнь.

Есть хорошая история. Один мой знакомый, коллекционер, собирает европейское современное искусство здесь, в Москве. Он учредил фонд, построил хорошее здание: стекло, бетон, всё как надо. И это здание стоит пустым уже год, а он всё мучается, что с ним делать. В очередной раз я к нему приехал, он говорит: «Всё думаю — открывать фонд, не открывать. Здание стоит хорошее…» Я ему говорю: «Слушай, ну откроешь ты свой фонд, что ты с ним будешь делать? Покажешь коллекцию? Ну повисит она несколько месяцев, а дальше что? Проекты?» Проблема в том, что люди сейчас уже не могут проекты делать — есть безумное число институций, которые ими занимаются, и ты окажешься в конкуренции с десятком учреждений. И где ты будешь в этой очереди? Нигде! Для того, чтобы работать с таким фондом, недостаточно просто иметь коллекцию — нужно стать какой-то частью культурного ландшафта этого города. Иначе зачем это делать, совершенно непонятно.

Поэтому я считаю, что, если уж что-то делать, надо это делать в большом масштабе. Делать что-то маленькое сейчас никому не интересно. Я бы тоже мог начать что-то строить с кем-то, найти партнеров. Но я считаю, что даже у меня нет контента и нет пока возможности, чтобы всё это двигать. Вместо этого я сейчас, как вы наверно знаете, делаю целую программу выставок в Saatchi Gallery. Это вот мой проект. Каждые 1,5 года я делаю большую мировую выставку, которая входит в мировые рейтинги. Это и является таким драйвом. Следующая выставка, кстати, открывается 16 ноября. «Art Riot: Post-Soviet Actionism» — очень большая, про акционизм. Там будут и Pussy Riot, и Павленский.

А для чего открыли фонд Tsukanov Family Foundation?
Потому что людям свойственно заниматься благотворительностью. Это приятно. Кроме того, это полезно для общества, особенно в сфере образования, — мы даем деньги детям, и это меняет их жизнь.

То есть фонд задумывался не в помощь вам как коллекционеру, а как благотворительная организация?
Нет-нет, совершенно не так. Это маленький фонд. Просто в Англии принято, если вы занимаетесь благотворительностью, делать это через фонды, регистрировать через спец.комиссию. Изначально там были в основном семейные деньги, но сейчас всё больше приходит людей со стороны, они хотят помочь этому проекту. Мы занимаемся в основном проектами в сфере образования и музыкальным проектом по постановке русских опер в Лондоне, который мы и наши друзья поддерживаем.

Фонд участвует в арт-проектах иногда, скажем, когда возникают спонсоры, которые хотят через фонд помочь из налоговых соображений. Но началось всё с образования.

Кстати, а насколько ваша семья участвует в создании коллекции? Как ее воспринимает?
Насчет некоторых работ, особенно старых, из первой части собрания, моей жене Наташе казалось, что, может быть, не надо их продавать. Но по большому счету моя супруга мне доверяет, даже с точки зрения эстетических вещей.

Я и дома строил сам, а она скорее наблюдала. И дизайн домов я тоже делал сам. Например, в эту квартиру она вошла, когда уже всё было сделано. В большом доме в Лондоне то же самое. Наташа — банкир, она много чем занимается, но в «домашнем» плане я делаю всё самостоятельно почти на 100%. Слава богу, мне повезло — наши вкусы совпадают. У нее нет страсти заниматься дизайном, она больше любит благотворительность. Еще она очень активно работает в бизнесе. Я-то уже вышел из бизнеса много лет назад, поэтому у меня больше времени на коллекцию. В этом плане у нас в семье есть разделение, которое работает.
Вы сейчас сосредоточены на арт-продюсировании?
Да, продюсировании арт-проектов. Но есть еще продюсирование, связанное с поддержкой арт-школ в Лондоне, Америке, Москве. Есть выставки, которые я не структурирую с самого начала, но участвую в них в качестве советника. Кроме собственных проектов я поддерживаю много чужих в других местах и странах, и это занимает довольно много времени. Но, вы знаете, жизнь после бизнеса — это не только это. Мне приходится заниматься управлением family office, это финансовое управление, заполнение бумаг, работа с портфелями разных банков. Это тоже занимает существенное время. Нужно постоянно читать исследования, разговаривать с банкирами. Я занимаюсь этим регулярно, 2-3 часа в день.

А как в вашу коллекцию, которая сейчас выставлена на сайте фонда, начали попадать современные художники и почему?
Они на самом деле не часть коллекции, просто некий эксперимент. Вот, скажем, Олег Кулик. Я, когда осознал, что буду делать проект, купил в большом количестве Кулика. Я считаю, что он войдет в историю, это будут уже 1990-е годы. Обратите внимание, есть направления, где имеются дефиниции: абстракционизм и так далее. А потом есть новейшие течения 1990-х годов, где всё вместе. Собственно, когда художник стоит вне категории, это не часть коллекции. На сайте фонда явно это не написано, хотя я, пожалуй, сейчас попрошу, чтобы это сделали. Мне нужно разобраться с AES + F и другими.

А почему я начал экспериментировать? Я хочу для тех художников, кто начал работать в 1990-е годы и работает сейчас, создать какую-то группу. Мы это обсуждали с Маратом Гельманом, вместе готовим выставку с идеей бренда Сибири. Хотим ввести в оборот название некой группы российских художников, чтобы там не было слов «Москва» или «Россия», а было слово «Сибирь». И главное, такие художники есть. Мурадов, Василий Слонов, акционист Лоскутов. То есть существует целая группа художников, которые находятся не в Москве. Про это будет большая статья в каталоге, она называется «Вам здесь не Москва», как лозунг Лоскутова с его «Монстрациями», в котором отражена принципиальная позиция провинциалов. Которые не хотят быть в Москве, хотят быть отдельно. Сейчас мы думаем, в какой форме всё это объединить. Потому что когда художник существует один, сам по себе, его не видят. Когда они начинают объединяться, начинается уже совсем другая история. Всегда выгодно быть частью группы, должен быть общий бренд.

Для чего вы это затеяли?
Мне важно доказать, что есть продолжение у искусства, которое, как многие думают, закончилось в 1980-е годы с распадом Советского Союза, — якобы идентичность художников, которые начинали, будучи частью некой империи, исчезла, и они все уехали. Мне важно, чтобы было продолжение. Скажем, Слонов. Это же типичный современный Соков! У Сокова, одного из классиков соц-арта, была всегда такая игра с социализмом, с идеологией. Он делал из советских лозунгов мягкие шутки. Как он писал и мне говорил, что он хотел из агрессии, представленной в коммунистических лозунгах, сделать шутку, чтобы лозунги превратились в юмор. А Слонов то же самое делает с путинизмом, просто один в один. Всю путинскую агрессию он превращает в такие дела. То есть Слонов — это чистое продолжение Сокова. Поэтому, естественно, мне интересно доказать, что есть художники, которые продолжают двигать дальше ту историю, которая была. Но это пока не оформлено. Нет пока групп.

В следующем году у вас с Saatchi заканчивается контракт. Будете пролонгировать?

Он будет продолжаться. Думаю, они настолько довольны всем, что мечтают, чтобы я делал выставки и дальше. Контракт был на шесть лет; были такие финансовые условия, что, поскольку он долгосрочный, я получил возможность делать проекты значительно дешевле, чем это было бы при других условиях. Вот в ноябре откроем большую выставку об акционизме, а потом у меня есть план через полтора года сделать выставку о современном Кавказе. Он еще не проработан полностью, но, думаю, что я его сделаю. Я хочу объединить Закавказье и Кавказ. Хочу объединить Армению, Азербайджан, Грузию и российский Кавказ. Чечня и Дагестан там точно будут, и, может быть, еще одна из республик. Там есть отличные художники! Это будет такая история современного Кавказа. Они никогда вместе не выставлялись, тем более в мире. Надеюсь, всё свершится в 2019 году.

[Хранитель укропа]

Революционный умерьте шаг

«Некто 1917» в Третьяковской галерее

В Новой Третьяковке открылась выставка «Некто 1917», приношение музея столетию революции. Бурные месяцы русской истории здесь представляют почти идиллически, стараясь избежать повторов и рифм к уже прокатившимся по миру экспозициям, считает Олег Краснов.

Мимо векового юбилея революции не мог пройти ни один крупный мировой музей. Раскрученный бренд «русский авангард» и неостывшие воспоминания зрителя о прошлогодних «гастролях» Кандинского по странам и континентам (в 2016 г. отмечалось его 150-летие) стали основными козырями в сборных экспозициях в США и Европе — от нью-йоркского MoMA, еще в конце прошлого года показывавшего «Революционный импульс: взлет русского авангарда», до последовавших в этом году выставок «Революция: русское искусство 1917–1932» в Королевской академии художеств в Лондоне, «Бумажная революция» в музее ADAM в Брюсселе и многих других. Все они были сосредоточены на осмыслении авангардистами революции, поиске новых визуальных средств и их служении большевистской пропаганде — в общем, всех традиционных штампах, которыми наш зритель уже сыт по горло.

Читать дальше... 

В Третьяковке же решили сместить фокус, отталкиваясь от простой идеи, которую в общем-то каждый может воплотить дома, не отходя от компьютера — просто забив в поисковик запрос «картины русских художников 1917». Осмыслением огромного пласта работ, созданных в революционный год и вокруг него, и занимаются кураторы экспозиции, показывая художников не пособниками революции, не ее восторженными фанатами или критиками и не мечтателями о новой жизни, а простыми смертными с чувствами «здесь и сейчас», со своими страхами и радостями, тоской по прошлой беспечной жизни и рефлексией о судьбах народа и веры.
Совсем обойти стороной авангардистов (и супрематизм в частности), тем более в главном хранилище русского искусства, конечно, невозможно. Они есть и здесь, на выставке, названной словами из ставшего пророческим труда Велимира Хлебникова «Пощечина общественному вкусу», но выглядят белой вороной в огромном лабиринте практически бесстрастной экспозиции. И выставлены в той мизерной пропорции, в какой они должны были присутствовать в общественном поле 1917; каплей в море «официального» или массового искусства со всеми его натюрмортами, пейзажами и буржуазными портретами.

Гражданская смута, продовольственный дефицит, падение монархии, крестьянские бунты, кажется, никого не волнуют - ни передвижников, новаторов прошлого, ни бубнововалетцев, над которыми публика уже отсмеялась и успела их забыть, ни молодых художников. Ни намека на социально-критическую интонацию, которая была еще у тех же передвижников, теперь нет.

Серебрякова и примыкавший к эсерам Петров-Водкин пишут мирных крестьян, когда уже горят усадьбы; кустодиевское «Лето (поездка в “Терем”)» (картина датирована 1918) с залитыми солнцем лугами, купальщицами и дремлющими пастухами вообще напоминает райские кущи. Чуть напряженнее обстановка в разделе «Город и горожане»: здесь читают газеты в «Кафе» Николая Ульянова, вовсю флиртуют воры и проститутки на полотнах Бориса Григорьева, разыгрывают барочные драмы персонажи «Моей жизни» Сергея Судейкина.

Иные же и вовсе бегут «прочь от этой реальности», как назван самый большой раздел экспозиции. Александр Яковлев тогда работает над своим академическим во всех смыслах автопортретом, Василий Шухаев рисует портрет жены в бальном платье в стилистике старых мастеров, мастера «Бубнового валета» — натюрморты и роскошные ню. Константин Коровин продолжает писать свои нежные мерцающие цветы в вазах, а Константин Сомов, радостно приветствовавший революцию,— эротические иллюстрации к фривольной антологии «Книга маркизы. Сборник поэзии и прозы»: «Порядочная пошлость эти мои картины, но все хотят именно их…»

Единственные, кто обременен здесь мыслями об отечестве,— это Борис Григорьев с работами из цикла «Расея», где озлобленные крестьянские лица писались художником с натуры, и Михаил Нестеров. Огромное полотно последнего «На Руси (Душа народа)» с движущейся крестным ходом толпой исторических персонажей от Ивана Грозного до Толстого и Достоевского и открывает выставку. «Мне представилось, что, будучи убежденным монархистом, но вовсе не сторонником последнего правления, Нестеров актом создания этой картины хотел сделать примерно то же самое, что хотел делать молодой князь Юсупов,— спасти Россию, которая находится в кризисе,— отметила сокуратор проекта Ирина Вакар.— И этому надвигающемуся кошмару он пытается противопоставить невидимую фигуру Христа, к которой движутся персонажи».

[Хранитель укропа]

Новое слово в искусстве
В Вене прошел первый хакатон в области культуры

Александр Бланарь

Технологии ворвались в повседневную жизнь и осваивают все области нашего существования. Современное искусство не стало исключением.

На выставке Миши Моста «Эволюция 2.1» на «Винзаводе» дроны рисовали его новые работы. Приложение Magnus — Shazam for art сразу выдает всю информацию о произведении искусства: что это, кто это, возможно, даже зачем — стоит только навести свой гаджет на это произведение. Аукционный дом Phillips славится своим приложением, где удобно смотреть каталоги предстоящих аукционов и даже участвовать в торгах прямо со своего смартфона. А на днях «ВКонтакте» представили новый алгоритм «Прометей» на конференции VK Media Day в Мультимедиа Арт Музее.

Самым интересным опытом соединения современного искусства и технологий стал CultTech Hackathon, который прошел в рамках Международной ярмарки современного искусства viennacontemporary.

Это был первый в Австрии хакатон в области культуры. Если вы еще не видели сериал «Кремниевая долина» про стартапы в Сан-Франциско, обязательно стоит посмотреть несколько первых сезонов: вы получите представление о том, как эффектно выглядят презентации новых приложений и насколько это захватывающее зрелище.

«Культура и технологии долгое время противопоставлялись друг другу,— говорит председатель совета директоров RDI Group, владелец ярмарки viennacontemporary Дмитрий Аксенов, который и решил организовать этот хакатон.— Но сегодня, когда вся наша жизнь связана с технологиями, многие институты культуры уже осознали необходимость цифровой экономики. Именно поэтому возникла идея хакатона, чтобы показать, что информационные технологии способны качественно изменить и упростить работу музеев, театров, арт-ярмарок и фестивалей. В качестве заказчиков-наблюдателей участвовали Третьяковская галерея и Зальцбургский фестиваль. Для каждой стороны это был эксперимент, и важно, что он стал успешным, именно поэтому я планирую провести CultTech Hackathon и в России».

Хакатон («hackathon» — от «hacking» и «marathon») — встреча IT-команд, в ходе которой они за 48 часов должны предложить решение проблем, поставленных заказчиками.

Читать дальше... 

Заказчиками первого венского хакатона стали крупнейшие культурные институции — Венская опера, сама ярмарка viennacontemporary, Венский фестиваль (фестиваль искусств, проходящий с мая по июнь), а также Музей истории искусств. Несмотря на стремление всех стать технологичными и прогрессивными, такие культурные гиганты к мечте двигаются все-таки очень медленно. Хакатон позволил познакомить грандов с теми, кто им поможет быстро и легко стать мобильными и прогрессивными.

По статистике одной из команд 80% современных художников не могут продвигать свое искусство, потому что не знают, как это сделать; 39% галерей не имеют четкой онлайн-стратегии, а 71% любителей современного искусства не знает, где найти новые имена или произведения.

Для решения всех этих проблем предлагается создать социальную сеть ArtSocial. А приложение Oveit предлагает музеям и другим культурным институциям перевести кассы и регистрацию на мероприятия на свою платформу — у посетителей появится возможность покупать электронные билеты на любые выставки, мероприятия. Сейчас уже мало кто коллекционирует билеты из музеев: все карточки, документы и билеты хранятся в смартфонах.

Вообще, все больше предложений участников хакатона — о том, что необходимо переводить опыт посещения музеев в смартфоны и компьютеры (куда, собственно, перемещается вся наша жизнь). Хотя бы какую-то часть покупки билетов, музейных карт.

Победителем хакатона (его выбрало специальное жюри) стала команда, предложившая приложение Qiue — идеального помощника в путешествиях, экскурсиях и знакомствах с новыми местами и культурой: здесь подбирается удобный маршрут, предлагаются интересные факты. Далеко не все любят ходить по городу организованными группами и следовать за гидом с зонтиком — Qiue предоставляет другие возможности: получать интересные факты через игры и пазлы, создавать развлекательные инструменты самим, взаимодействовать с местными жителями. И самое главное — не потеряться и дойти до места назначения оптимальным путем.

Помимо всех возможностей взаимодействия и развития победитель получил и произведение искусства — работу Кристиана Фальнаса, главным художественным методом которого является взаимодействие со зрителем (на ярмарке viennacontemporary его представляла берлинская галерея PSM). Приз был оформлен в двух рамах: в одной было произведение самого художника, а во второй — пустой лист. По задумке автора обладатель этого произведения должен скопировать графическую работу художника, а оригинал — сжечь.

Впрочем, не только технологии воздействуют на культуру и искусство, но и наоборот.
«Самый главный вопрос, возникающий, когда мы видим работу художника: что повлияло на его работу? Сейчас современными технологиями пользуются многие художники, но не всегда создается цифровой контент. Думаю, что это направление будет развиваться, поскольку мы живем в мире, где технологии становятся частью жизни, частью нас самих. И возможности VR и AR — это новый холст, которому еще предстоит открыться для искусства. Важно и то, как современное искусство будет влиять на развитие технологий. И это сейчас самый интересный вопрос»,— рассуждает Дмитрий Аксенов

Возможно, опыт вдохновит создателей Qiue на разработку новых приложений с виртуальным коллекционированием или виртуальными произведениями искусства, набирающими популярность с каждым днем.

[Хранитель укропа]

Ограбление по-европейски

В Крыму намерены создать виртуальную выставку «скифского золота», коллекция которого из Центрального музея Тавриды «арестована» в амстердамском Музее Алларда Пирсона

Александр Мащенко
Суд Амстердама получил апелляционную жалобу крымских музеев по делу о «скифском золоте», однако точная дата её рассмотрения пока не известна, заявил официальный представитель инстанции Рон ван Леувен. По предположению генерального директора Центрального музея Тавриды Андрея Мальгина, скорее всего, это случится осенью. До тех пор коллекция будет храниться в амстердамском Музее Алларда Пирсона.

Тем временем Центральный музей Тавриды намерен создать виртуальную выставку, где будут представлены голограммы всех запертых в голландских сундуках экспонатов. Работа над этим проектом уже идет. Существенную помощь в его реализации должен оказать президентский грант, заявку на получение которого подал крымский музей.
За развитием ситуации пристально следит российский парламент, отметила в интервью нашему изданию член Комитета Государственной Думы по культуре Светлана Савченко. «Мы сделаем все возможное для того, чтобы вернуть коллекцию на родину, и надеемся, что в конце концов голландский суд вынесет справедливый «приговор», — заявила она.
— К сожалению, дело получило политическую подоплеку. Однако если абстрагироваться от этого аспекта, то по международному праву владельцами коллекции являются музеи. Именно поэтому я настроена оптимистично. Голландцы все время откладывают окончательный вердикт, так как знают: если принимать не политическое, а юридическое решение, экспонаты должны вернуться в Крым. Кроме того, они понимают, что порождают прецедент, который может вызвать эффект домино. Если «скифское золото» передадут Украине, музеи во всем мире задумаются, а везти ли свои коллекции на выставки за рубеж. Потому что не дай бог что-то произойдет в мире «большой политики», и обратно экспонаты можно будет и не получить. Если для Запада собственность, чья бы они ни была, действительно священна, то будьте любезны, верните эту собственность ее владельцам вне зависимости от политической конъюнктуры».

Представьте себе, что бы началось, исчезни из Рейксмюсеума в Амстердаме «Ночной дозор» Рембрандта. Или хотя бы просто запри его под замок какие-нибудь судебные приставы. Между тем статуя змееногой богини скифов, являющаяся символом Керчи — одного из древнейших городов Европы, который старше голландской столицы почти на 2 тысячелетия, лежит под замком уже больше 2-х лет.

После того как 18 декабря прошлого года городской суд Амстердама постановил отдать коллекцию уникальных крымских экспонатов Украине, обычно сдержанный ген.директор Центрального музея Тавриды Андрей Мальгин не выдержал и назвал это решение грабежом. «Решение Амстердамского суда по коллекции крымских музеев в Музее Алларда Пирсона — огорчающее, несправедливое, но не неожиданное, — отметил он. — Более того, это уже третий случай грабежа крымских музеев в новой и новейшей истории. В период Крымской войны англичане разграбили Керченский музей древностей, затем немцы «попаслись» в музеях полуострова во время оккупации, теперь вот голландцы…»

КАК ЭТО БЫЛО В XIX ВЕКЕ

В первые же дни после занятия Керчи союзниками в мае 1855 г. городской музей древностей подвергся варварскому разграблению, так что даже бывший свидетелем этого корреспондент лондонской «Таймс» Уильям Говард Рассел заметил: «Разрешите мне выразить чувство отвращения, которое испытывает всякое цивилизованное существо, наблюдающее сцену разрушения и варварского насилия, чему подвергся этот несчастный город». «Древние вещи, хранившиеся в музеуме, расхищены», — добавлял еще один очевидец тех событий, русский археолог Кирилл Бегичев.

Этот погром «цивилизованные» британцы списали на своих союзников-турок и приступили к собственным масштабным археологическим раскопкам на территории Керчи под руководством члена Королевского географического общества Дункана Макферсона. Уже был заключен мирный договор 18 (30) марта 1856 года, а оккупанты продолжали работы, спеша награбить как можно больше «античного добра». На другом краю Крыма, в Балаклаве, подобной археологической экспедицией британцев руководил полковник Уильям Манро.

После окончания войны все находки «ученых» — золотые и бронзовые украшения, монеты, керамика, фарфор, саркофаги, могильные плиты и так далее, и тому подобное — оказались в знаменитом Британском музее, где и хранятся до сих пор. А полковник Макферсон издал по итогам своих «исследований» книгу «Древности Керчи», в которой, в частности, оправдывая свои действия в Крыму, писал: «Русский вандализм стер все следы величественных руин, ранее здесь существовавших: стены древнего города были стерты с лица земли и все его памятники уничтожены. С тех пор как русские овладели Крымом, они совершенно уничтожили все древние остатки его былого величия…»

Зато британцы наши крымские сокровища хранят в целости и сохранности, но — у себя. Как с удовлетворением констатировал по этому поводу Макферсон, «наконец реликвии достигли надежной гавани…»

КАК ЭТО БЫЛО В XX ВЕКЕ

Разграбление музейных коллекций во время оккупации фашистами Крыма осуществлялось как отдельными мародерами, так и специалистами, совмещавшими ученые звания с «фюрерскими должностями». Адольф Гитлер планировал создать в австрийском Линце самый большой музей в мире — уникальное собрание произведений искусства из всех порабощенных стран. И его подручные во главе с Альфредом Розенбергом работали над этим не покладая рук.

Наверное, самой крупной добычей оккупантов в Крыму стала коллекция Воронцовского дворца-музея в Алупке. Они вывезли оттуда передвижную выставку Русского музея и выставку Симферопольской картинной галереи, в т.ч. полотна известных русских художников. В 1942 г. фашисты устроили в бывшей столовой графа Воронцова банкет по случаю годовщины завоевания Крыма, во время которого пили и ели из музейных сервизов, а потом устроили пальбу на Львиной террасе, выбрав в качестве мишеней произведения искусства — уникальные мраморные фонтаны.
Вновь, как и в годы Крымской войны, катастрофические потери понес Керченский музей. Одна часть коллекции погибла в результате фашистских бомбардировок уже в эвакуации, в Армавире, другую вывез в Германию в августе-сентябре 1943 г. немецкий профессор Маттес — 45 ящиков с изделиями из дерева, стекла, металла, терракотой, монетами, чернолаковой и краснофигурной керамикой. Старое музейное здание на горе Митридат было разрушено до основания, а находившиеся в нем боспорские надгробные стелы сброшены со склонов вниз.

В описи расхищенных экспонатов Бахчисарайского дворца- музея перечислены 283 предмета, в том числе персидские ковры, гобелены, покрывала, полотенца, платки, золотые и серебряные браслеты, кольца, серьги, подвески, монеты, кинжалы, чадры. Сотни экспонатов — археологические артефакты, иконы, книги, мебель, украшения — были изъяты из Центрального краеведческого музея Крымской АССР. И этот список можно продолжать и продолжать, что и делает в своей статье «Музеи Крыма в годы Великой Отечественной войны» местный ученый Сергей Андросов, замечая: «Не исключено, что некоторые крымские памятники, числящиеся утраченными в военные годы, могут быть выявлены в западных музеях или частных собраниях».

КАК ЭТО ПРОИСХОДИТ В XXI ВЕКЕ

Воссоединение Крыма с Россией хоть и было мирным, но стало поводом для новой холодной войны, жертвами которой, как и в «горячих» войнах прошлого, оказались крупнейшие музеи полуострова, а вместе с ними — 2,5 миллиона крымчан.

Напомним вкратце хронику событий. В 2013 г. Центральный музей Тавриды, национальный заповедник «Херсонес Таврический», Керченский историко-культурный заповедник и Бахчисарайский историко-культурный заповедник стали участниками международного выставочного проекта в Ландес-музее Бонна и Музее Алларда Пирсона в Университете Амстердама. На крупнейших зарубежных выставках в истории крымских музеев «Крым — золотой остров в Черном море. Греки — скифы — готы» и «Крым. Золото и тайны Черного моря» было представлено 2111 (!!!) археологических предметов эпохи Античности и раннего Средневековья, найденных в результате многолетних раскопок на территории Крыма.

Страховая стоимость коллекции составляет около 1,5 миллионов евро, но на самом деле она, конечно, бесценна. Ибо за каждым из предметов — тысячелетняя история древних народов, населявших крымский полуостров еще до нашей эры, «задолго до украинцев»: греков, римлян, скифов.
В 2014 году, после воссоединения Крыма с Россией, правительство Украины потребовало вернуть «скифское золото» не в Крым, а в Киев на том основании, что оно якобы принадлежит государству Украина. В ноябре того же года крымские музеи подали в окружной суд Амстердама коллективный иск к Музею Алларда Пирсона, в котором потребовали исполнить обязательства по контрактам и вернуть коллекцию законным владельцам — музеям и народу Крыма. Тогда же крымские музеи обратились к мировой общественности, к Международному совету музеев (ИКОМ) и ЮНЕСКО с просьбой обратить внимание на сложившуюся ситуацию.

Увы, «мировая общественность» прислушалась к противоположной стороне. 14 декабря прошлого года суд Амстердама постановил вернуть «скифское золото» Украине. Согласно решению, Крым не может претендовать на коллекцию как на культурное наследие, так как не является суверенной страной. Право принять решение о возврате золота в крымские музеи или передать его национальному музею Украины принадлежит украинскому суду, постановили голландские судьи, то ли издеваясь над крымчанами, то ли не понимая очевидность вердикта киевской «фемиды».

Реакция официального Киева была недвусмысленной. «Решение окружного суда Амстердама означает, что не только «скифское золото» является украинским. Крым тоже украинский, Крым — наш, и точка. Это следует из решения суда европейской страны», — заявил президент Украины Петр Порошенко.

У крымчан, естественно, другое мнение на этот счет. «Мы разочарованы и даже шокированы таким исходом дела», — отметили в своем коллективном заявлении музеи. По их мнению, ни законодательством Украины или Нидерландов, ни международным правом не предусмотрены правовые основания для передачи или перемещения предметов, которые в настоящее время находятся в Амстердаме, в Киев, где они никогда не были в течение сотен лет. «Предметы принадлежат Крыму, на территории которого они были найдены, свидетельством истории и культуры которого они являются и где они составляют неотъемлемые части коллекций, которые в течение многих лет с любовью собирали преданные своему делу археологи», — убеждены крымчане.

В Министерстве культуры России также заявили, что решение голландского суда нарушает нормы международного права и принципы межмузейного обмена, и коллекция должна быть возвращена в Крым, где она была найдена и хранилась много лет.

Наконец, следует также отметить, что, к счастью, и многие простые европейцы не согласны с мнением их судей. Ряд общественных организаций Голландии, Бельгии, Германии обратились к суду Амстердама с петицией «Верните скифское золото в Крым!» «Народ Крыма имеет право на свою историю и на хранение своих культурных и исторических ценностей на своей земле вне зависимости от государственности. Решение суда Амстердама напрямую нарушает нравственно-этические нормы международного культурного права», — говорится в этом документе.

ЧТО ДАЛЬШЕ?

«Стороны вооруженного конфликта не имеют права направлять военные действия против культурных ценностей, и они обязаны, по возможности, не причинять случайного ущерба таким ценностям, — сказано в Гаагской конвенции 1954 года. — Запрещается использовать культурные ценности в военных целях». В нашем случае мы тоже имеем дело с войной — пусть и холодной. И «военные действия» в ней направлены именно против культурных ценностей. Не случайно же в Киеве, в музее «Мыстецький арсенал», уже приготовлено место для крымских «музейных трофеев».

Более того, ободренные предварительным решением голландского суда киевские власти недавно заявили, что все найденные археологами в Крыму артефакты должны передаваться на хранение Музейному фонду Украины. Поводом для этого стали масштабные археологические работы, которые проводятся сейчас на месте строительства моста через Керченский пролив и федеральной трассы «Таврида». В связи с этим Министерство культуры Украины даже обратилось в ЮНЕСКО с требованием «принять необходимые меры, чтобы не допустить нарушения законодательства Украины и разрушения объектов археологического наследия страны».

Еще одним последствием решения Амстердамского суда станет тот факт, что европейцы больше не увидят крымских экспонатов на своих выставках, ибо гарантий их возврата на родину нет. «Позиция суда Амстердама, в соответствии с которой исполнение таких договоров зависит от политической конъюнктуры, прямо угрожает практике музеев передавать какие-либо предметы во временное пользование музеям в других странах», — говорится в заявлении крымских музеев. В российской практике подобный прецедент имел место в связи с «делом ЮКОСа», когда Министерство культуры запретило Русскому музею вывезти картины Марка Шагала на выставку в Швецию, опасаясь их ареста.

Что будет дальше? Каким бы ни был окончательный «приговор» голландского суда, рано или поздно «скифское золото» все равно вернется в Крым. «О чём надо помнить, наблюдая нынешний прискорбный случай, — отмечает Андрей Мальгин. — Первое: украденные ценности (особенно древние артефакты) удачи не принесут ни тем, кто украл, ни тем, кто способствовал. Второе: эти вещи останутся нашими, где бы вы их ни спрятали и как бы ни назвали. Третье: мы за ними придём».
Фото Алексея Чугуя
Экспонаты, которые сегодня «заперты в сундуках» Музея Алларда Пирсона
- Браслеты – браслеты и серьги из могильника Джург-оба
- Змееногая богиня скифов – символ Керчи
- Скифское навершие с грифоном - эмблема Центрального музея Тавриды