Мультимедийный комплекс актуального искусства (Московского дома фотографии).

[Евгений]

В июле в Москве после реконструкции должно открыться здание Мультимедийного комплекса актуальных искусств (Московского дома фотографии). Его основательница и директор Ольга Свиблова рассказала Милене Орловой, почему надо обязательно печатать снимки, какая связь существует между построением кадра и глобализмом и чем занятия фотографией полезны для здоровья.
-----------------------------------------------------------------

В: Президент Медведев увлекся фотографией. Я подозреваю, что это и благодаря вам и вашему Дому фотографии.

О: Никакой ответственности за увлечение Дмитрия Медведева фотографией я не чувствую. В нашей стране фотография всегда пользовалась особой популярностью. То количество фотоателье, которое существовало в дореволюционной России на начало ХХ века, было больше, чем во всей Европе. Фотографию, которую изобрели во Франции, у нас полюбили особенно. Это было повальным увлечением, от крестьян до царской семьи.

В: А разве для крестьян это не было дорого? Это же был очень трудоемкий процесс.

О: Безусловно, дорогой и трудоемкий. Но в любом уездном городишке обязательно существовала фотография. Снимались все. Я не знаю почему. То есть у меня есть объяснение, но очень спекулятивное. Россия предчувствовала, что в том виде, в котором она была на тот момент, она исчезнет, затонет, как Атлантида. И очень хотелось что-то оставить. В тридцатые годы фотографировали немногие. А в 1955–1957 году, после смерти Сталина, вдруг откуда-то появилось множество фотолюбителей. Возник клуб «Новатор», организованный Александром Хлебниковым, учеником Александра Даниловича Гринберга. Хлебников основал новое направление трехмерного пикториализма, основал так называемую научную фотографию и оказался самым несоветским фотографом со своими натюрмортами. Он один из первых в СССР стал снимать рекламу, сделанную по западным нормам. Фотолюбительство накрыло всю страну. По-моему, люди таким образом спасались от тоски. Мой дедушка Лев Борисович Свиблов, который просидел семь лет в лагерях, был реабилитирован после смерти Сталина. И когда его реабилитировали, ему подарили фотоаппарат «Смена», именной с золотым треугольником. И он снимал всю семью. Все время. С 1953 года до самой смерти в 1980 году он все время снимал, он жил этим.

Читать дальше... 

В: Это что-то психоаналитическое?

О: Это лучше и эффективнее. Я никогда не слышала о том, что человек пошел к психоаналитику и это продлило его жизнь. А то, что хорошие фотографы живут долго, — статистический факт. Я была на выставках, посвященных девяностопятилетию Виктора Руковича и Марка Гринберга. Гринберг дожил до 97, Рукович — до 96 лет. Недавно я листала каталог «Новатор», который существует по сей день, там средний возраст далеко за восемьдесят. А среднестатистическая продолжительность жизни в России — 56 лет. Так что фотография очень полезна для здоровья, полезней, чем SPA.

В: Сейчас фотоискусство очень упростилось и удешевилось, можно не печатать, не нужно проявлять пленку. Кажется, с цифровой техникой сделать плохой по качеству снимок невозможно. При Московском доме фотографии существует Школа имени Александра Родченко. Чему вы там учите?

О: Раньше надо было прежде всего учиться владеть техникой. Сейчас это, конечно, второй вопрос, хотя каждая камера требует своего подхода, и ее нужно правильно применять. Например, когда ты снимаешь мобильным телефоном, то это делается на близкой, интимной дистанции, и получается снимок, который ты другой камерой не получишь. Человек, который приходит в фотографию, должен минимально знать законы перспективного построения, историю искусства. Еще он должен представлять себе, каким образом от камеры-обскуры люди пришли к фототехнике. Надо понять, что такое свет, потому что свет — это главное, с чем фотограф работает. На любой камере есть объектив, хотя я всегда повторяла и повторяю, что он должен был быть назван по-другому — субъектив. Кстати, первые советские учебники по фотографии начали выходить в начале тридцатых годов. Там технике уделяется 30%, все остальное — что снимать и как снимать. Есть объяснение, что все должны улыбаться — это было написано в учебнике.

В: На дореволюционных фото никто не улыбался. Улыбка — это советское изобретение? Такая программа социального оптимизма?

О: Американское. Соцреализм пришел к нам из Америки. Сейчас захватить момент — это тридцать процентов успеха. Главное — выбрать из отснятого. Сегодня огромное количество людей этого времени не находит, откладывая «на завтра». При этом новые «дивайсы» и носители появляются каждый день, компьютеры, диски, флешки… Что касается цифровой печати, неизвестно, сколько она проживет. А печать на фотобумаге живет 150 лет, так же как и на фотопленке. Мир сейчас озабочен проблемами сохранения. Половина озабочена проблемами сохранения человека, придумывает барокамеры и другие хитрости для замедления обменных процессов, а вторая пытается сохранить историю. И придумываются невероятные вещи, например, в Рио-де-Жанейро в одном частном фотоцентре есть огромные реставрационные мастерские, холодильные комнаты, вывезенные из Америки, — это какие-то космические корабли. Хотя эти технологии существуют уже лет десять, пользуются ими всего несколько центров — это перенос эмульсии с пленки на носитель, который не портится. Пленку сохранить нельзя, потому что целлюлозный слой разлагается, если ему больше пятидесяти лет.

В: Реставраторы фотографии работают примерно так же, как реставраторы живописи, которые научились дублировать красочный слой на новые холсты?

О: Да, абсолютно так. Это очень кропотливо и затратно. Остальное пытаются сканировать. Но носители тоже очень быстро меняются. Я снимала фильмы на Super VHS 25 лет назад, а сейчас с ним ничего не сделаешь, не на чем смотреть.

В: То есть надо печатать?

О: Печатать, печатать и печатать. Но прежде всего отбирать. Если мусор очень долго хранить, ты никогда в нем не разберешься, и даже кураторы не помогут. Я хочу поделиться страшным предчувствием: с приходом цифровых техник и появлением фотографии «для всех» мы начнем терять историю. 150 лет была возможность эту историю документировать. А сегодня все щелкают одно и то же: восход/закат.

В: Но ведь туристические фотографии — это тоже жанр.

О: Я за любую фотографию: из окна автобуса, поезда, главное, чтобы в ней что-то было, какой-то месседж. Например, японская фотография, которая сегодня очень возросла в цене, делалась как туристический продукт. Японцы показали, что надо продавать место. Кстати, благодаря Медведеву обсуждается возможность отмены запрета на съемки на Красной площади.

В: Была же демонстрация, флешмоб фотографов ведущих СМИ. Они вышли с камерами на Красную площадь, выстроились к Мавзолею лицом, и все сделали символический снимок в знак протеста.

О: В той же Японии в восьмидесятые годы XIX века никому и нигде нельзя было снимать. Фотографы покупали лицензию на виды, например, Фудзиямы. Иногда получались шедевры.

В: Вы отсматриваете тысячи фотографий. Можете сделать какие-то обобщения, что говорит фотография сейчас о нашей жизни, есть ли сегодня какие-то закономерности?

О: Сегодня существуют три или четыре парадигмы. Первое: псевдообъективистская немецкая школа, которая жестко артикулирует кусок пространства с четким горизонтом. Лицо, почти как на паспорт, огромного формата, видно каждую пору и прыщик. Второе: Impression — синяки, наркоманы не в фокусе, разные пограничные эмоциональные состояния, псевдолюбительская эстетика. Третье: ироническая линия. Она очень сильна, проявилась уже в середине девяностых, а сейчас стала тотальным трендом. Разумеется, ситуация в фотоискусстве тесно связана с мировоззренческой ситуацией в мире. Мы вошли в нулевые, не видя никакой перспективы, ничего не видя в будущем. Падение Берлинской стены — это историческое событие, с одной стороны, замечательное, но с другой — разрушительное. Это трагедия XX века — рухнули все социальные мифы.Нет ментального представления о будущем. В искусстве фотографии последних лет много снимков, которые построены на саспенсе, вокруг ощущения, когда весь мир кажется опасным. Второй нынешний тренд — лоскутное зрение, когда мир видится частями, кусками, когда вырезается что-то, некий фрагмент чего-то, что улавливается на ходу, между делом. Эта необязательность означает отсутствие структуры кадра. Но это отражает и отсутствие структуры поведения и мышления, отсутствие планов на будущее. Причем это становится мировой тенденцией. Глобализация перестает давать ощущение и понимание, что здесь мои предки и это моя земля и я в ответе перед предками и детьми. А в России, разрушив сначала всю историю и начав создавать новую историю, мы вообще не понимаем, для чего ты живешь.

В: И как с этим бороться?

О: Именно поэтому я занимаюсь историей фотографии. В нашем музее, открытом с 1997 году, есть программа «История России в фотографиях» и программа «История русской фотографии». К сожалению, история нашей страны не та история, которой стоит безоговорочно гордиться. Она, безусловно, разная. Ее нужно знать, анализировать, потому что без этого невозможно построить другую жизнь, будущее. Если мы будем только гордиться, мы так и будем все повторять, наступать на те же грабли и ходить по замкнутому кругу. Я не поддерживаю ностальгию, которая сегодня есть по советской власти. Лично я не хочу обратно в то время.
http://www.artchronika.ru/item.asp?id=2009

1.Ольга Свиблова