Вернуться   Форум по искусству и инвестициям в искусство > Русский форум > Арт-калейдоскоп

Арт-калейдоскоп Интересные и актуальные материалы об искусстве. Обсуждение общих вопросов искусства и любых тем, не попадающих в другие тематические разделы. Здесь только искусство! Любовь, политика, спорт, другие увлечения — в «Беседке».

Ответ
 
Опции темы Опции просмотра
Старый 22.04.2009, 18:33 Язык оригинала: Русский       #1
Гуру
 
Аватар для Allena
 
Регистрация: 03.06.2008
Адрес: Москва
Сообщений: 5,169
Спасибо: 14,180
Поблагодарили 6,377 раз(а) в 1,656 сообщениях
Репутация: 13104
По умолчанию Собрание Николая Харджиева

ПОЛЕ БИТВЫ ДОСТАЕТСЯ МАРОДЕРАМ
СУДЬБА УНИКАЛЬНОГО СОБРАНИЯ НИКОЛАЯ ХАРДЖИЕВА: ПЯТЬ ЛЕТ ВНЕ ЗАКОНА

Читать дальше... 
Текст: Григорий Козлов
Текст: Константин Акинша

Николай Иванович Харджиев - один из крупнейших исследователей русского авангарда начала века - в 1993 году уехал в Голландию, как оказалось, навсегда. Его прославленный архив, собранный им за многие десятилетия и включающий не только документы, но и шедевры изобразительного искусства, был нелегально вывезен из России.

Хронология

Осень 1992 - известный голландский славист Виллем Вестстейн приезжает в Москву и встречается с Николаем Харджиевым. Ученый просит Вестстейна помочь ему эмигрировать на Запад.
Весна 1993 - Вестстейн обращается за помощью к галеристке из Кельна Кристине Гмуржинской и привозит ее в Москву к Харджиеву.
30 сентября 1993 - Кристина Гмуржинская подписывает договор с Харджиевым и Чагой о выплате им по прибытии в Амстердам 2,5 миллиона долларов.
8 ноября 1993 - Харджиев и Чага выезжают из России в Голландию по приглашению Амстердамского университета.
22 февраля 1994 - в аэропорту Шереметьево задержана часть архива Харджиева.
19 апреля 1994 - начинается серия публикаций в газете "Известия" о незаконном вывозе архива и коллекции Харджиева из России.
2 сентября 1994 - подписан договор о продаже Харджиевым и Чагой галерее "Гмуржинская" 6 картин Малевича за 2,5 миллиона долларов.
9 сентября 1994 - в газете "Известия" появляется статья о заслугах галереи "Гмуржинская" в деле популяризации русского авангарда. Гмуржинская сообщает, что она купила картины Харджиева в Амстердаме.
27 июля 1995 - Харджиев составляет завещание, в котором назначает своим наследником Бориса Абарова.
7 ноября 1995 - Лидия Чага погибает в доме на Олимпия Плейн.
9 ноября 1995 - зарегистрирован фонд "Харджиев - Чага"
Ноябрь 1995 - газета "Московские новости" начинает журналистское расследование.
8 декабря 1995 - Харджиев дает свое последнее интервью.
10 июня 1996 - Харджиев умер.
Сентябрь 1996 - новый глава фонда "Харджиев - Чага" Майкл Приве изменяет устав фонда. Ноябрь 1997 - на стенде галереи "Гмуржинская" на Кельнской художественной ярмарке появляются гуаши Лисицкого, проданные ей фондом.
1 января 1998 - Борис Абаров скрывается с 5 миллионами долларов. Начало апреля 1998 - по рекомендации голландского правительства в правление фонда вводятся бывшие государственные чиновники.
На Западе эти ценности стали предметом алчного интереса различных арт-дельцов. Таинственная и драматическая судьба архива Харджиева породила невероятное множество журналистских спекуляций.
После смерти 93-летнего ученого его история окончательно превратилась в запутанный детектив.

Мы постарались теперь как можно полнее представить все известные на сегодня факты и свидетельства.

Самое главное из них - никогда не публиковавшееся до сих пор последнее интервью Николая Ивановича, которое он дал за полгода до смерти. В нем он рассказывает, что же произошло с архивом, создание которого было целью всей его жизни.



Двадцать второго февраля 1994 года таможенник Константин Коваленко обратил внимание на пассажира, которого к стойке таможенного досмотра в аэропорту "Шереметьево" провожали два милиционера. У пассажира с охраной, которым оказался гражданин Израиля Дмитрий Якобсон, было несколько объемистых чемоданов. Коваленко решил их осмотреть и обнаружил множество старых рукописей и фотографий. Узнав на одной из них Маяковского, таможенник вызвал дежурного искусствоведа Ирину Дмитриевич.

Та определила, что в чемоданах находятся рукописи поэта Велимира Хлебникова, письма Казимира Малевича, бумаги Осипа Мандельштама и Анны Ахматовой и редчайшие материалы по истории русского футуризма.
Все это было конфисковано. Якобсон, который утверждал, что чемоданы принадлежат не ему, и его только попросили перевезти их в Германию, был отпущен и улетел в Дюссельдорф.

После осмотра бумаг выяснилось, что они происходят из архива литературоведа и историка искусства Николая Харджиева. В ноябре 1993 года этот известный ученый выехал вместе со своей женой Лидией Чагой в Амстердам по приглашению Института славистики Амстердамского университета. Харджиеву было 90 лет, а его жене 83 года.

Среди бумаг, конфискованных у Якобсона, был найден договор, в котором Кристина Гмуржинска (владелица одной из крупнейших в мире галерей "Гмуржинска", торгующих русским авангардом, которую она унаследовала от матери Антонины) обещала выплатить Харджиеву и Чаге 2,5 миллиона долларов после их приезда в Амстердам. Договор был составлен 30 сентября 1993 года в Москве и подписан Гмуржинской, Чагой, директором галереи Гмуржинской Матиасом Расторфером и профессором Института славистики Амстердамского университета Виллемом Вестстейном.

Из другого документа, обнаруженного тут же, можно было сделать вывод, за что Гмуржинска обещала заплатить такие деньги. Это был черновик контракта, который гласил: "Я Х.Н.И. (Харджиев Николай Иванович. - "Итоги") передаю на вечное хранение К.Г.Б. (Кристине Гмуржинской-Бшер. - "Итоги") шесть произв. Каз.М. (Казимира Малевича. - "Итоги")". Здесь же были схематические рисунки упомянутых шести работ Малевича: 4 супрематические картины и 2 гуаши.

Для справки: по самой низкой цене одна супрематическая картина Малевича стоила на мировом художественном рынке больше 2,5 миллиона (как, впрочем, и сегодня). А тут 6 первоклассных произведений.
19 апреля газета "Известия" опубликовала статью о нелегальном вывозе архива и коллекции Харджиева из страны. Некая "немка из Кельна" была названа организатором "беспрецедентной по своим масштабам контрабандной операции". Началась ожесточенная полемика в прессе о том, справедлив ли закон, по которому даже такой знаменитый ученый, как Харджиев, не имеет права вывезти свой архив из страны и вынужден прибегать к "запрещенным приемам".

В тот момент никто точно не знал, о каких ценностях идет речь, хотя все понимали, что значение документов, рукописей и произведений искусства, собранных Харджиевым, очень велико. О качестве и размерах архива давала представление та его часть, которая была задержана на российской таможне, - 3,5 тысячи документов. Состав же художественной коллекции был совершенно неизвестен.

Лишь три года спустя, в ноябре 1997 года, голландская журналистка Хелла Руттенберг опубликовала в газете Volkskrant выдержки из списка коллекции Харджиева. В нем содержится 1355 наименований рисунков и картин: десятки работ крупнейших художников русского авангарда, Ларионова, Гончаровой, Матюшина, Филонова, Татлина, Лисицкого и многих других. В том числе 7 картин Малевича, 140 его рисунков и 20 гуашей.



Харджиев

Николай Иванович Харджиев родился в Каховке в 1903 году, учился в Одесском университете на юридическом факультете. Однако юристом он не стал, а занялся литературой и изобразительным искусством. В 1928 году переехал в Москву, где вскоре стал известен в кругах авангардных художников и поэтов как своеобразный летописец этого движения. Харджиев дружил с Малевичем, Хармсом, Заболоцким.

В начале 30-х годов он приступил к созданию "Истории русского авангарда". После того как "формализм" был официально осужден, Харджиев свел к минимуму свои контакты с внешним миром, но продолжал собирать и изучать материалы о русском авангарде.
Изредка ему все-таки удавалось публиковать свои исследования. Например, в 1940 году он подготовил сборник неопубликованных произведений Хлебникова. Будучи крупнейшим знатоком творчества Маяковского, Харджиев принимал активное участие в подготовке собрания сочинений поэта. Во время оттепели Харджиев как куратор музея Маяковского в Москве организовал серию выставок художников-авангардистов. Впервые после 20-х годов зрители увидели картины Татлина и Малевича, Матюшина и Филонова, Гуро, Эндер, Чекрыгина и Ларионова. Это было началом международной славы русского авангарда. За рубежом Харджиев считался лучшим знатоком этого течения.

Харджиев обладал талантом выживать в любых условиях. Он был исключительно подозрителен и недоверчив. О его архиве и коллекции ходили легенды, но никто никогда не видел их полностью. Квартиру Харджиева посещал очень ограниченный круг людей. На его двери мелом было написано: "Прошу не беспокоить". Однажды даже некий московский профессор, один из лучших специалистов по авангарду, был вынужден разговаривать с Харджиевым через дверную цепочку, стоя на лестничной площадке. Ему так и не удалось убедить хозяина впустить его.

Харджиев не был коллекционером - он был исследователем. Архив и коллекция были нужны ему как рабочий инструмент. Он никогда не покупал у художников их произведений: они сами дарили свои лучшие работы человеку, который понимал их творчество как никто другой.
Будучи исследователем, а не обычным коллекционером, ни тем более коммерсантом от искусства, Харджиев не мог предположить, что картины и рисунки, которые он собирал всю жизнь, когда-нибудь приобретут такое значение на художественном рынке. К началу 90-х годов на арт-рынке разразился ряд скандалов с продделками работ русских художников-авангардистов (см. "Итоги" №21, 1996). Тем больше стали цениться бесспорные произведения. Научная репутация Харджиева была безупречной, и происхождение вещей из его коллекции не вызывало сомнений. Картина "от Харджиева" считалась абсолютно "чистой". А цена "чистой" картины Малевича, по оцекам эспертов, может сегодня подняться до 10 миллионов долларов. Его рисунки стоят около 100 тысяч, гуаши - от 300 тысяч долларов до миллиона. В харджиевской коллекции их насчитывались сотни. Очевидно, что тот, кто предложит эту коллекцию на продажу, станет хозяином мирового рынка русского авангарда.


Позиция Федеральной службы безопасности РФ:
Следственным управлением Федеральной службы безопасности РФ расследуется уголовное дело, возбужденное по факту покушения на контрабанду из России части литературного архива известного московского искусствоведа и коллекционера Н.И. Харджиева. В ходе следствия по данному уголовному делу выясняются все обстоятельства, связанные с судьбой обширной художественной коллекции и литературного архива указанного коллекционера.
Задачами расследования настоящего уголовного дела является как полное, всестороннее и объективное раскрытие преступления, установление всех лиц, причастных к его совершению и привлечения их к уголовной ответственности, так и возвращение в Россию контрабандно вывезенного из нее творческого наследия Харджиева. В этой связи ФСБ России ведет работу в плотном контакте с Министерством культуры, Министерством иностранных дел РФ, а также с мнтерполом и правоохранительными органами Германии и Нидерландов.

Затянувшееся решение указанных выше задач обуславливается в первую очередь нежеланием руководства Фонда "Харджиев - Чага" в Нидерландах вернуть принадлежащие России культурные ценности.

Сам ход расследования уголовного дела и установленные в ходе него обстоятельства и лица представляют в настоящий момент тайну следствия. Однако по его завершению нами будет предоставлена полная информация о его результатах.



Отъезд

Долгие годы ученый мечтал уехать на Запад. Но он не мог оставить свой архив, а вывезти его по закону было нельзя. Хотя прецеденты были. Например, крупнейший коллекционер Георгий Костаки получил разрешение вывезти в Грецию часть своей коллекции русского авангарда. За это ему пришлось "подарить" Третьяковской галерее много ценных работ. Харджиев считал, что у него так не получится: ведь он не был иностранцем, как Костаки. Кроме того, ученый не хотел дарить государству, которое столько лет преследовало авангардистов, ни одной из их работ.

Несколько раз Харджиев пытался найти человека, готового вывезти архив и коллекцию из страны. Но это было опасно. Один из его друзей, имевший возможность организовать переезд Харджиева на Запад, открыто заявил ему, что никто из людей, уважающих и ценящих ученого, не возьмет на себя ответственность за такую авантюру.
Харджиев не отступился. В стремлении уехать его поддерживала жена Лидия Васильевна Чага. Родственница известного художника Дмитрия Митрохина, сама превосходный скульптор, она понимала, какую выдающуюся роль играл ее муж в изучении русского авангарда. Волевой и энергичный человек, Чага считала, что призвана оберегать Харджиева от житейских невзгод, и видела в переезде на Запад единственную возможность создать ученому нормальные условия для работы.

В письмах к своей московской знакомой, написанных летом 1994 года и впоследствии опубликованных газетой "Московские новости", Чага рассказала о том, как Харджиев нашел людей, которые согласились организовать его выезд из России.

"Осенью 92 года явился к нам профессор В. (Виллем Вестстейн из Института славистики Амстердамского университета. - "Итоги") с предложением напечатать весь материал к юбилею Маяковского и спросил, не приедет ли Н.И. (Николай Иванович Харджиев. - "Итоги") в гости. Н.И. сказал, что по возрасту ему по гостям ездить уже поздно, а так как быт у нас труден и его печатают вечно с искажениями, то он приехал бы насовсем, отдав музеям свою коллекцию, а институту архив, и сам редактировал бы свои работы, сколько успеет. В. дважды приезжал к нам с музейными голландцами и убедился, что все настоящее. Весной (1993 года. - "Итоги") они привез к нам Кристину (Гмуржинску. - "Итоги") Оказалось, что Н.И. хорошо знал покойную мать Кристины, которая была порядочным человеком, - отсюда возникло доверие. Заключили соглашение, очень выгодное для них: они выбрали 6 наиболее сохранившихся вещей с тем, что 2 из них мы им продаем, остальные 4 передаются (им же. - "Итоги") на "вечное хранение", то есть без права продажи, а с обязательством передать в музеи. За это обещано было гарантировать сохранную доставку архива и еще нескольких картин, менее сохранившихся... Профессор В. приезжал регулярно и помогал Н.И. укладывать и увязывать архив - 280 папок, куда с рукописями были вложены и рисунки, и акварели, и драгоценнейшие книги. Попутно В. составил список содержания папок... часть библиотеки тоже обещали привезти и унесли много чемоданов..." (МН, 1996, №30)

По словам Харджиева, Гмуржинска и директор ее галереи Матиас Расторфер лично выносили ценности из квартиры пожилого ученого, не доверяя никому. Сначала архив и коллекция находились в специально оборудованной квартире-сейфе на Тверской улице в Москве, а затем частями стали переправляться за границу.

Харджиев соглашался выехать из России только в том случае, если получит известие, что архив и коллекция уже благополучно прибыли на Запад. Его заверили, что перевозка прошла успешно, и в ноябре 1993 года он вместе с женой приехал в Амстердам по приглашению Института славистики.
К сожалению, старый ученый и его жена не знали, что могли легально вывезти архив и картины в Голландию и пользоваться ими до самой смерти. В апреле 1993 года в действие вступил новый закон РФ о ввозе и вывозе культурных ценностей. Согласно закону можно вывозить архивные документы и произведения искусства за границу на любой срок с условием, что они вернутся в Россию. А найти в России людей, которые бы заплатили за шесть картин Малевича 2,5 миллиона долларов, чтобы обеспечить пожилой чете спокойную старость в Голландии, было бы гораздо проще, чем обращаться к галеристке из Кельна. Но в окружении Харджиева не нашлось никого, кто бы ему это объяснил. Впрочем, многие из близких к Харджиеву людей считают, что, даже зная о существовании такого закона, он ни за что не доверился бы российским властям, а уж отечественным бизнесменам тем более.

Кристина Гмуржинска-Бшер
Родилась в Бреслау. Выросла в Кельне. Изучала историю искусств в Париже. Говорит по-русски. Сейчас - одна из самых влиятельных фигур на рынке русского авангарда. Ее мать Антонина одной из первых поняла коммерческое значение русского авангарда и создала в Кельне галерею "Гмуржинска". Начав в 60-е годы практически с нуля, она сделала состояние на торговле произведениями художников, которых в СССР презрительно окрестили "формалистами". Кристина Гмуржинска начала работать в галерее матери в 1973 году. Cемейный бизнес перешел к ней после смерти матери в 1986 году.

Амстердам. Отель "Хилтон" и дом на Олимпия Плейн, 55
8 ноября 1993 года два старика впервые в жизни выехали из страны. Первым неприятным сюрпризом было то, что, вопреки обещаниям, картин и архива в Голландии не оказалось. По утверждению Чаги, опубликованному в тех же "Московских новостях", книги и картины "были у немцев, а весь архив остался в московской сейф-квартире, где все распотрошили и поделили - что кому, теперь не докажешь..." (Можно предположить, что именно в этот момент от архива и отделилась та часть, которая позже была задержана таможней.) "Н.И. в Амстердаме, узнав, что ничего не прибыло, заболел желтухой и начал кричать: "Где мои бумаги" и кричал все время".

Харджиева и Чагу поселили в гостинице "Хилтон", дорогой и малопригодной для людей, не говоривших ни на одном иностранном языке. В финансовом отношении пожилые люди оказались в зависимости от Гмуржинской: "... нам открыли счет и предложили тратить как можно больше (а Кристина будет прибирать себе картины и рисунки)".
Только после того как московская таможня конфисковала часть архива Харджиева и нашла бумаги о соглашении с Гмуржинской, остатки коллекции и архива были доставлены из Германии в Амстердам.

К этому времени пожилая чета - в счет тех самых 2,5 миллиона, о которых договорились с Гмуржинской в Москве, - купила дом на тенистой улице Олимпия Плейн. Но переезд на Олимпия Плейн не сделал жизнь двух с трудом передвигавшихся стариков легче. Харджиев и Чага нуждались в уходе, в людях, которые могли бы обеспечить им элементарные контакты с окружающим миром.

А контактов не было. Казалось, что Харджиев и его жена живут за непроницаемой стеной. Сначала с ними поселилась русская семья Егоровых, которая ухаживала за супругами. Однако вскоре Егоровы были изгнаны, так как Харджиев и Чага считали, что они связаны с Гмуржинской. Именно кельнскую галеристку пожилые супруги обвиняли во всех своих несчастьях.

Николас Ильин
Потомок русских эмигрантов первой волны. Живет во Франкфурте-на-Майне. Говорит по-русски. Ранее - генеральный менеджер по связям с общественностью немецкой авиакомпании "Люфтганза". Принимал деятельное участие в организации крупнейших выставок русского авангарда, например, "Великой Утопии", показанной в Европе и Америке. Имеет обширные связи в Министерстве культуры РФ. В 1996 году респектабельный немецкий журнал "Фокус" обвинил Ильина в том, что он, используя служебное положение, через подставную фирму в Финляндии продавал права на выставки из Третьяковки и Пушкинского музея в музеи США и Западной Европы. В начале 1998 года эта тема была продолжена журналом "Шпигель". Сейчас Ильин - европейский представитель по общественным связям американского фонда Соломона Гуггенхайма.

Едва прошел шок от известия о том, что часть архива задержана на таможне, как в российской прессе появились сенсационные публикации о "деле Харджиева". Затем выяснилось, что виза, по которой Харджиев и Чага приехали в Голландию, просрочена и необходимо получить вид на жительство от местных властей. В довершение всего, когда супруги занялись разбором части архива и коллекции, прибывшей в Амстердам, у них сложилось впечатление, что в папках, упакованных ими в Москве, недостает многих ценных документов, рисунков и книг. Виновной в "разбазаривании" архива и коллекции они считали Гмуржинску.

Оставшиеся бумаги и картины были помещены в один из банков Амстердама. Здесь, по словам Харджиева, произошла еще одна пропажа. Позже он говорил, что профессор Вестстейн, имевший доступ к банковскому сейфу, абонированному на имя Харджиева, присвоил несколько ценных материалов, в том числе рукописи Хлебникова.
Харджиев и его жена понимали, что они стали заложниками в какой-то странной игре. Оказавшись в Голландии без вида на жительство, без денег, без архива и коллекции, они к тому же обвинялись в нарушении российского законодательства. Лидия Чага дала интервью респектабельной голландской газете NRC Handelsblat. Через несколько дней она в волнении позвонила в газету и запретила печатать свои собственные слова. У сотрудников газеты сложилось впечатление, что пожилая женщина отказалась от интервью под чьим-то давлением.



Переговоры

Пожилой чете пришлось вести сложные переговоры, причем сразу с двумя партнерами: галереей "Гмуржинска" и Министерством культуры РФ.

Переговорам предшествовала бурная кампания в прессе. На "Известия", рассказавшие о незаконном вывозе коллекции, обрушились российские интеллектуалы. Они дружно встали на защиту Харджиева, рассуждая на страницах "Русской мысли" и "Литературной газеты" о том, что он имел полное право вывезти свои коллекцию и архив. (Интеллектуалы не заметили, что, защищая Харджиева, они помогали Кристине Гмуржинской.)

Переговоры с Гмуржинской о выплате 2,5 миллиона за картины Малевича осложнялись двусмысленностью ситуации с архивом и коллекцией. Как утверждает теперь адвокат Гмуржинской, коллекция была доставлена в Амстердам полностью, и в июне 1994 года была произведена ее инвентаризация.

Однако Харджиев и Чага считали, что Гмуржинска вернула не все. Супруги не могли открыто обвинить галеристку, не вдаваясь в подробности нелегального вывоза ценностей из России, часть которых к тому же была задержана таможней и не доехала до Амстердама. Гмуржинска же стремилась как можно скорее официально оформить в Амстердаме покупку картин Малевича, причем уже всех 6, без условия передачи 4 из них "на вечное хранение".

Переговоры с представителями Гмуржинской длились несколько месяцев. После очередного раунда Чага написала своей московской знакомой: "Встреча состоялась, но осложнилась еще новыми гадостями, из которых следует, что либо они считают нас совершенно выжившими из ума, либо превзошли все пределы наглости... Еще этот Ильин с его мощными связями".
Николаса Ильина избрало своим посредником в переговорах с ученым и его женой Министерство культуры России. Потомок русских эмигрантов первой волны, племянник знаменитого философа Ильина, в то время он был генеральным менеджером по связям с общественностью авиакомпании "Люфтганза" и отвечал за спонсорство ее культурных проектов. Благодаря этому у Ильина были обширные связи в министерстве. Старики, напуганные возможностью уголовного преследования со стороны российских властей в связи с нелегальным вывозом ценностей, согласились воспользоваться услугами человека, близкого к министерству. К тому же, по словам Харджиева, энергичный сотрудник "Люфтганзы" представился ему недоброжелателем Гмуржинской.

Виллем Вестстейн Профессор, заведующий отделением русской литературы мнститута славистики Амстердамского университета. Специалист по творчеству Велимира Хлебникова. Говорит по-русски.
Министерство культуры настаивало на "незамедлительной передаче архива Харджиева в посольство РФ в Нидерландах" в обмен на прекращение уголовного дела о незаконном вывозе культурных ценностей. Кроме того, министерство призывало ученого подарить архив, задержанный на шереметьевской таможне, Российскому государственному архиву литературы и искусства (РГАЛИ). Конфискованный архив и без того принадлежал России, но факт дарения был необходим, чтобы утихомирить страсти. (В конце концов Харджиев сделал этот подарок, оговорив, что "закрывает" архив для исследователей на 25 лет.)

Из переписки с министерством Харджиеву и Чаге стало ясно, что оно странным образом связывает исход переговоров с позицией супругов по отношению к их нынешнему окружению.

(В одном из писем к Харджиеву тогдашний заместитель министра культуры России Михаил Швыдкой подчеркивал: "Я должен быть уверен, что те люди, которые помогали Вам в последнее время, не пострадают". Вероятно, зам. министра имел в виду Вестстейна, Гмуржинску и ее помощников.)
2 сентября 1994 года в Амстердаме был оформлен договор о продаже пресловутых Малевичей галерее "Гмуржинска". Предусмотрительная галеристка включила в договор пункт о возможности "продажи в будущем этих работ в признанные коллекции - музеи, частные собрания - при обязательном условии, что покупатель может оценить культурно-историческое значение приобретенных вещей". Цена за все 6 картин осталась прежней - 2,5 миллиона долларов!

Борис Абаров
Племянник знаменитого мхатовского актера Бориса Петкера. Выпускник режиссерского факультета ГИТИСа. Ассистент по реквизиту на съемках "Сталкера" Тарковского. Затем сотрудник отдела культуры Краснопресненского райкома комсомола. В 1980 году эмигрировал из России. Познакомился с Чагой в 1994 году. С 1995 года становится главным "домоуправителем" в семье Харджиева - Чаги. По завещанию Харджиева стал его наследником. После смерти Харджиева возглавил фонд его имени. По сообщениям голландской прессы, в начале 1998 года скрылся с 5 миллионами долларов. В настоящее время предположительно живет в Новой Зеландии.

Скорее всего Харджиев был вынужден пойти на подписание контракта, поскольку, как сообщил нам начальник Департамента по сохранению культурных ценностей Минкультуры РФ Валерий Кулишов: "В нашем распоряжении имеется копия контракта между Харджиевым и Кристиной Гмуржинской, совершенного 2 сентября 1994 года, то есть после переезда супругов в Нидерланды. Его предметом являются 6 работ Казимира Малевича на общую сумму 2,5 млн. долларов США. Из его содержания можно сделать вывод, что Гмуржинска уже оплатила все расходы, связанные с обустройством супругов в Нидерландах (дом в Амстердаме, легализация, счет в банке и т.д.), что составило приблизительно 600 тысяч долларов США... Остаток в размере 1,9 миллиона долларов должен был быть переведен на счет Харджиева после того, как он собственноручной подписью удостоверит подлинность каждой из проданных им картин". Следовательно, супруги не могли самостоятельно распоряжаться собственными деньгами до тех пор, пока не выполнят условия Гмуржинской.

Через неделю - впервые с момента начала скандала с коллекцией - Гмуржинска высказалась по этому поводу в прессе. В той самой газете "Известия", которая начала журналистское расследование о "беспрецедентной контрабандной операции" и роли Гмуржинской в ее организации, 9 сентября была опубликована статья Евгения Бовкуна "Харджиев дарит свой архив России". Но речь в ней шла не столько о Харджиеве, сколько о заслугах галереи "Гмуржинска". (Министерство культуры сообщило пожилой чете, что статья Бовкуна стала результатом его усилий.) Сама владелица галереи поспешила заявить, что приобрела картины у Харджиева только после его переезда в Голландию.

Как уверяют те, кто общался с Харджиевым и Чагой в то время, у стариков сложилось впечатление, что московские чиновники выгораживают Гмуржинску, а Ильин находится с ней в сговоре.
Они перестали доверять ему свои письма. Дальнейшие переговоры пришлось вести сотрудникам министерства и российским дипломатам в Голландии.

Постепенно переговоры зашли в тупик. Харджиев не соглашался вернуть в Москву свою коллекцию. Он был готов на символический жест - дарение двух-трех картин. Министерство подобный поворот событий явно не устраивал. Министерство напомнило ученому и его жене о "серьезности ситуации" и даже о возможности подключения к расследованию Интерпола. Трудно представить, как долго продолжалась бы война писем, но в это время в Амстердаме случились трагические события.


Ян Бузе
Амстердамский бизнесмен и советник по пенсионным вопросам. Финансовым советником Харджиева стал благодаря своему пристрастию к водному транспорту. В дом Харджиева попал еще при жизни Лидии Чаги. (Ее отец-моряк как-то взял маленькую дочь в плавание. С тех пор она мечтала купить собственную яхту и попросила Абарова помочь ей. Тот переадресовал просьбу Бузе. Яхту приобрести не удалось, зато пожилая чета приобрела советника в лице человека, ничего не знающего об искусстве вообще и о русском авангарде в частности.) 9 ноября 1995 года оформил регистрацию фонда имени Харджиева и в январе 1996 года стал уполномоченным Абарова. По сообщениям прессы, в настоящее время, заработав на истории с архивом и коллекцией Харджиева миллион долларов, купил виллу во Франции на Лазурном берегу и уехал туда.



Несчастный случай или убийство?
В 1995 году Музей Людвига в Кельне устроил выставку Казимира Малевича. Она была организована в сотрудничестве с Государственным Русским музеем, который и предоставил львиную долю экспонатов. Однако кураторы Русского музея не были извещены об одной картине, которую их немецкие коллеги включили в экспозицию. Это была "Супрематическая композиция" Малевича, купленная Кристиной Гмуржинской у Харджиева.

Незадолго до открытия кельнской выставки галеристка перепродала "Супрематическую композицию" своему постоянному клиенту - "шоколадному королю" Петеру Людвигу, создателю музея в Кельне. Картина была не только включена в состав экспозиции, но и украсила обложку выставочного каталога. Только после резких протестов сотрудников Русского музея уже готовая обложка была пущена под нож. Однако картина из харджиевской коллекции осталась в экспозиции, и возмущенные сотрудники Русского музея отказались принимать участие в вернисаже.

Друзья Харджиева и Чаги рассказывают, что те болезненно восприняли известие о продаже "Супрематической композиции" Людвигу. Старики почему-то считали, что, пока они живы, Гмуржинска постесняется продавать вещи из их коллекции, которые ей достались.
Ученому было трудно смириться с тем, что его сокровища будут переходить из рук в руки на международном художественном рынке. Но он уже не имел легальной возможности воспрепятствовать этому. Сразу же после кельнского скандала Лидия Чага, которая поддерживала все контакты семьи с внешним миром, согласилась дать интервью одному из авторов этой статьи и рассказать правду о "деле Харджиева". Интервью не состоялось. В тот момент, когда билет в Амстердам уже был куплен, оттуда пришло страшное известие - 7 ноября 1995 года Лидия Чага погибла.

Обстоятельства ее смерти и сегодня до конца неясны. В последние месяцы жизни Чаги в доме на Олимпия Плейн появился Борис Абаров, бывший московский режиссер, с 70-х годов живущий в Голландии. Он стал секретарем, мажордомом и фактически опекуном престарелой четы. Именно он вызвал врачей скорой помощи, которые нашли окровавленную Чагу с проломленной головой. Абаров утверждал, что жена Харджиева упала с крутой лестницы - обязательной принадлежности любого амстердамского дома. В прессе появились предположения, что Абаров сам столкнул пожилую женщину с лестницы во время ссоры. Однако голландская полиция удовлетворилась версией о несчастном случае. 92-летний ученый остался один.

Майкл Приве
Амстердамский нотариус. До апреля 1997 года работал в нотариальной конторе "Любберс и Дейк", которая осуществляла все юридические операции Харджиева и Чаги. 27 июля 1995 года в завещании Харджиев назначил Приве своим душеприказчиком. Летом 1996 года сменил Абарова на посту главы фонда Харджиева - Чаги. В настоящее время отчитывается о деятельности фонда перед финансовой полицией и новыми членами правления, назначенными по рекомендации голландского правительстваИльин занялся "челночной дипломатией" и стал передавать письма министерства к Харджиеву и Чаге и их ответы московским чиновникам.

Встреча

После смерти Чаги оставалась одна возможность узнать правду - добиться встречи с Николаем Харджиевым.

Это было непросто. Доступ к ученому контролировал Борис Абаров. Прежде чем допустить интервьюера к Харджиеву, Абаров, по его словам, должен был договориться со своим коллегой, сопредседателем новосозданного фонда Харджиева - Чаги, консультантом по пенсионным фондам Яном Бузе. Не могло не вызвать подозрения, что фонд был зарегистрирован всего через два дня после смерти Чаги - 9 ноября 1995 года.

Соглашаясь на создание фонда, Харджиев хотел, чтобы его многострадальная коллекция стала наконец доступной для публики. Бузе помог зарегистрировать фонд. Его главой стал сам Харджиев. Согласно уставу, фондом должны были руководить по меньшей мере три члена правления, среди них - один политик и один искусствовед.
Наконец разрешение встретиться с Харджиевым было получено, и 8 декабря 1995 года он рассказал об истории своего отъезда из России и событиях, которые последовали за этим. (Смотри ниже интервью с Харджиевым.)



"Выбор лучшего"
Это было последнее интервью ученого. Через несколько месяцев, 10 июня 1996 года, он скончался. По завещанию его имущество было разделено между фондом и Борисом Абаровым. В это время появляется новый игрок - нотариус Майкл Приве.

Приве назначается душеприказчиком Харджиева. Скоро скромный нотариус из конторы Lubbers i Deik становится чуть ли не главным действующим лицом в драме с харджиевским наследием.

Фонд резко меняет свою политику. Вместо записанного в Уставе положения о "сохранении коллекции как единого целого" принимается решение "выбрать лучшее". Желание Харджиева выставить свое собрание для публичного обозрения забыто. Интересно, что и Абаров, и Приве начинают давать интервью, в которых пытаются убедить прессу в том, что на самом деле архив и коллекция ничего не стоят. Как заявил Абаров в газете Volkskrant, это "лишь груда старой бумаги, загаженной собачьими испражнениями и объеденной мышами". Но это для публики. Тем временем "выбор лучшего" уже идет полным ходом, и покупает это лучшее, как уверяют все газеты, Кристина Гмуржинска.

И Абаров, и Бузе, и Приве знали о чувствах, которые питали Харджиев и Чага к своей кельнской "благодетельнице". Тем не менее оригинальные рисунки к "Сказу про два квадрата" Эль Лисицкого и еще более двух десятков его работ, 4 небольшие картины Малевича и его супрематическая композиция "Белый крест" отправляются в Кельн.
В этой "второй волне" произведений из коллекции Харджиева, которые достались Гмуржинской, оказался и большой рисунок Малевича "Крестьянка". Прошлым летом один из авторов настоящей статьи увидел рисунок в нью-йоркском кабинете его нового владельца - бывшего посла США в Австрии и владельца одной из крупнейших парфюмерных фирм Рональда Лаудера (сына Эсти Лаудер). Одновременно "король косметики" и страстный коллекционер является председателем попечительского совета Музея современного искусства в Нью-Йорке и руководит группой, занимающейся проблемами похищенных во время войны художественных произведений, созданной Международным Еврейским конгрессом. Кроме рисунка, Лаудер приобрел одну из 6 картин Малевича, которые Гмуржинска купила оптом за 2,5 миллиона. Как сообщила английская газета The Art Newspaper, картина обошлась Лаудеру в 7 миллионов долларов. На замечание автора о весьма скандальной истории, связанной с шедеврами Малевича из коллекции Харджиева, миллионер промолчал. Тогда автор еще не знал, что знаменитый коллекционер получил предложение вступить в совет фонда, что могло послужить серьезным прикрытием для дальнейших распродаж. Но бывший дипломат проявил осторожность и отказался.

(Рональд Лаудер прославился в России тем, что недавно в Нью-Йорке он передал заместителю министра культуры Павлу Хорошилову картину Кипренского "Портрет Басина", принадлежащую Русскому музею и пропавшую в Крыму во время войны. Картина была продана в 1996 году на благотворительном аукционе, организованном правительством Австрии совместно с аукционным домом "Кристи" (см. "Итоги" #14, 1998). К сожалению, этот филантропический шаг омрачается тем фактом, что в коллекции Лаудера по-прежнему находятся две работы Малевича, незаконно вывезенные из России.)

В то время как "лучшее" потихоньку перекочевывало из Амстердама в Кельн и далее за океан, фонд вел активные переговоры с новым заместителем министра культуры Павлом Хорошиловым о "замирении" с Россией. Договоренность была в конце концов достигнута.
Приве пообещал вернуть России архив, три картины (Малевич, Розанова, Татлин) и два рисунка Малевича. Но в это время разразился незапланированный скандал.

Кристина Гмуржинска показала работы Лисицкого, купленные у фонда, на кельнской художественной ярмарке, а затем, как писали газеты, продала их покупателю, имя которого до сих пор неизвестно. Немецкая и голландская пресса обрушили на фонд Харджиева - Чаги град вопросов о его праве распродавать коллекцию.

В это время в музее Стеделик в Амстердаме была открыта выставка 79 рисунков Малевича из коллекции Харджиева, устроенная фондом. Во время пресс-конференции, посвященной этому событию, Приве пришлось объяснять политику "сохранения лучшего". В зале оказался и заместитель министра культуры РФ Павел Хорошилов, который ради этого прервал свой отпуск. Хорошилов заявил, что участвует в пресс-конференции как частное лицо. По сообщениям прессы, он поразил всех двумя заявлениями. Замминистра сказал, что не может утверждать, будто коллекция Харджиева была вывезена из страны нелегально. Кроме того, он объявил, что в будущем у России к фонду претензий не будет.



Обмен?

В 1997 году в истории Харджиева произошел новый неожиданный поворот. В октябре тогдашний премьер-министр РФ Виктор Черномырдин посетил Голландию с официальным визитом. Во время визита он выразил озабоченность проблемой коллекции и архива Харджиева. Как писали голландские газеты, премьер-министр дал понять, что лишь решение этого вопроса позволит сдвинуть с мертвой точки переговоры о судьбе коллекции банкира Кенигса. (Рисунки Дюрера, Гольбейна и других старых мастеров из этого собрания, купленные Гитлером в Роттердаме, в 1945 году попали в руки сталинских трофейных бригад. Сейчас они находятся в ГМИИ имени Пушкина.)

По рекомендации голландских властей в совет фонда были введены новые члены: бывший министр юстиции Якоб Де Рутер и бывший директор музея Стеделик Хенк Ван Ос. Голландская финансовая полиция начала проверку деятельности фонда. Однако голландские власти явно запоздали.
К этому моменту Борис Абаров, прихватив, как сообщает газета Volkskrant, около 5 миллионов долларов, оказался в Новой Зеландии. Ян Бузе с куда менее внушительной суммой в один миллион отправился во Францию. И лишь нотариус Приве остался в Амстердаме и отвечает теперь на вопросы новых членов фонда и голландских официальных лиц.

Интересно, что в момент начала расследования архив и коллекция оказались не в банковских сейфах и не в музейных хранилищах, а на складе, размещенном на территории амстердамского аэропорта Шипхол. Что они там делали - остается загадкой.

Сейчас наследие Харджиева находится в запасниках музея Стеделик. Возможно, там оно и останется. В данный момент голландская сторона готова вернуть в Россию архив, но не коллекцию. Многие считают, что судьба собрания Харджиева теперь связана с судьбой коллекции Кенигса. Судьба харджиевского наследия будет определяться не только в кабинетах Гааги, но и в правлении фонда Харджиева - Чаги, который продолжает оставаться распорядителем имущества ученого и его жены. Голландские власти, конечно, имеют влияние на правление, но вряд ли они могут диктовать ему свою волю. Одним из выходов могло бы быть предложение российской стороны обменять коллекцию Кенигса на харджиевские сокровища. Но вряд ли российские чиновники рискнут нарушить свежеподписанный президентом закон о реституции. Закон объявляет все "трофейные художественные ценности", включая коллекцию Кенигса, неотъемлемой собственностью России.

При участии Дины Годер и Марины Голубовской

Источник: "Итоги", № 19, 1998, у нас опубликовано 4 октября 2007 года
http://www.stengazeta.net/article.html?article=3836



Allena вне форума   Ответить с цитированием
Эти 15 пользователя(ей) сказали Спасибо Allena за это полезное сообщение:
Glasha (13.05.2009), Jasmin (24.08.2009), luka77 (07.02.2011), Ninni (27.08.2009), qwerty (23.04.2009), SAH (24.08.2009), Samvel (24.08.2009), uriart (28.08.2009), Вивьен (26.08.2009), Евгений (22.04.2009), Кирилл Сызранский (22.04.2009), Тютчев (25.08.2009), Ухтомский (26.08.2009), ФАИв (27.04.2009)
Старый 23.08.2009, 19:18 Язык оригинала: Русский       #2
Гуру
 
Регистрация: 16.06.2008
Сообщений: 3,418
Спасибо: 2,915
Поблагодарили 5,168 раз(а) в 1,142 сообщениях
Репутация: 13013
По умолчанию

Большая часть работ русского авангарда из коллекции Батлинер происходит из галереи Гмуржинска. В поисках информации об истории этой галереи я наткнулась на статью в Литературной газете. Какой горький контраст таких разных судеб коллекционеров и коллекций:

Цитата:
ОСКВЕРНЕНИЕ ПАМЯТНИКА

Мародеры могут спать спокойно. До них нет дела ни Москве, ни Гааге. Но есть люди, которые были верны русскому ученому до конца. Их дело ФСБ не забудет.

Когда люди не могут найти логичного объяснения явлению, которое захватывает их воображение, они склоняются к двум толкованиям причин: или божественно, или преступно. Божественное ограничивают летающими тарелками, везением на рыбалке, но к деньгам не подпускают. Деньги должны быть объяснимы. Деньги необъясненные есть деньги украденные.

Никогда и никому не объяснял Николай Иванович Харджиев методы, которыми он собрал свою выдающуюся коллекцию. И уже, понятно, не объяснит. Но поскольку никто (за редкими известными случаями) не оспаривал его прав собственности, то остается предположить, что скромный литератор скопил художественные сокровища непонятно как, но легально.

Окончание. Начало см. “ЛГ”, №39

Владимир НАДЕИН

ОТДАЙ МИЛЛИОН!

Удивительно, но за 93 года своей жизни Николай Иванович Харджиев ни минуты не служил в советских государственных учреждениях. До 1939 года это как-то ему сходило, а с 40-го, когда он вступил в Союз писателей, он умело закрепил за собой право ни в чем не участвовать, ничего не подписывать, никого не приглашать к себе и вообще месяцами не покидать своего жилья. Отшельническому образу жизни способствовала репутация глубокого специалиста по Маяковскому, чего Харджиев добился как чрезвычайно редкими публикациями, так и непримиримостью к любым толкованиям первых лет поэта – кроме, понятно, собственных.

Эта заносчивость дорого обошлась бы отшельнику в клыкастом ССП, но тут сыграла свою роль одна вроде пустяковая, но в советском писательстве очень важная деталь. Харджиев специализировался на первых, самых никчемных, с официальной точки зрения, футуристических годах Маяковского. Они старались говорить потише, как о юношеских грехах. Зато высоко ценились все эти “пою мое отечество”, “с барина с белого сорвите, наркомпросцы...” и “моя милиция меня бережет”. Харджиев брезгливо обходил стороною лакомые этапы основоположника. Он поставил себе правилом никогда не участвовать в грызне из-за тиражей и лауреатств. Кроме того, у него было свое мнение об органах.

Благородно, но малодоходно.

Но тогда вновь: откуда деньги на бесценные приобретения? Как сошлись в хибаре литератора не от мира сего долларовые миллионы? И по плечу ли эта увлекательная загадка кому-либо, кроме уже совсем других, но в душе своей все тех же органов?

Читать дальше... 
Впрочем, прежде чем органы навострят своих кареглазых овчарок, стоит взглянуть на некоторые исключения. Скажем, подарок Софи Лисицки. Оригинал авангардистского фотомонтажа, который спустя 30 лет оценят в сотни тысяч долларов. Софи переслала его Харджиеву в знак благодарности, но о щедрости подарка тогда не могло быть и речи.

В начале 30-х молодая немка влюбилась без памяти в талантливого и яркого проезжего художника из России и последовала за ним в страну, о которой она не имела ни малейшего представления. Страна оказалась своеобычной. В отличие от родной Германии, где цвел фашизм, ее мужа Лазаря Лисицкого не сажали за еврейскую кровь или увлечение формальным искусством. (И то и другое было тяжкими преступлениями в Германии.) В СССР ее мужа посадили совсем за другое. За то, что живал в Германии и что женился на иностранке.

Сначала из печатных изданий исчез автор “Эл Лисицки”. А затем сгинул на этапах ГУЛАГа и зек Лисицкий Лазарь. Софи повторила горький путь любимого, но не до самого конца. Уцелев, она к концу 50-х, после Сталина, зацепилась за Новосибирск. Правда, ее жилье, ее пища и одежда – все это мало отличалось от лагеря. Но зато не топал по бокам конвой, не надрывались, кусая душу, овчарки и поздно вечером можно было долго смотреть на уцелевшие работы мужа.

Софи несколько раз пыталась хоть как-то облегчить свою жизнь, предлагая местным музеям что-нибудь из наследия. Но музеи отказывались наотрез – ни за деньги, ни даже за так.

И вот тут, представьте, – вызов на переговорный пункт. Говорит Москва. Милый добрый голос. Член Союза писателей. Начальник, возможно, большой. И он говорит, что муж ее – гений. И что скоро будет его выставка. И что люди его помнят. И что работы его не мусор, не бред мазилы, а гордость русского искусства.

Эти столичные выставки в Музее Маяковского Николай Иванович организовал в первые часы оттепели. К его счастью, в музей тогда прислали новым директором даму, которая до того заведовала чем-то военным: то ли хором младших сержантов, то ли парторганизацией гарнизонных кухонь. Упирая на то, что у великого пролетарского поэта были разные иллюстраторы, Харджиев организовал в музее одно-, двухдневные выставки.

Без рекламы, без рецензий, проводимые в одной-двух неприспособленных комнатах, эти выставки стали и шоком, и подарком культурной Москве. Первая, посвященная творчеству Эл Лисицки, была проведена в 1960 году. Тогда-то вдова художника подарит Харджиеву работу, которой суждено будет стать и украшением собрания, и яблоком судебного раздора, и особым предметом в коллекции Харджиева, где большинство вещей как бы не имеет истории.

Затем последовали выставки Г. Клуциса, забытого мастера авангардного фотомонтажа, затем К. Малевича, В. Татлина, М. Матюшина, П. Филонова, Е. Гуро, Б. Эндера, В. Чекрыгина, М. Ларионова, Н. Гончаровой, а затем и юбилейная выставка Велимира Хлебникова.

Как вспоминали очевидцы, на все эти выставки Харджиеву не выделили ни копейки казенных денег – просто позволили воспользоваться помещением. Директор музея смотрела в Большую советскую энциклопедию, искала там имя Гуро или Малевича, разумеется, не находила и, успокоенная, давала свое дозволение. Геннадий Айги, ныне известный поэт, а в те годы младший сотрудник музея, помогавший Харджиеву самоотверженно и бескорыстно, вспоминал позже, что все экспонаты выставок, порою из одного конца Москвы в другой, они возили в общественном транспорте – на такси денег не было.

Праздник русского авангарда оборвался на Марке Шагале. Во-первых, директоршу привело в гнев, что Харджиев обманул ее: Шагал Маяковского практически не иллюстрировал. Во-вторых, на Шагала явились славные органы. Выставку закрыли без объяснений. Пригласительные билеты уничтожили по акту. Взбешенный Харджиев (характер-то невыносимый) вывалил на директоршу гору своей ярости, хлопнул дверью, чем закрыл краткую главу терпимости властей к русскому авангарду.

Но скандал имел и другие неприятные последствия. При всей скромности жизненных запросов Харджиева, он не мог существовать вообще без денег. Блистательный редактор, он почти ничего не получал от издательств. Подкидывал за экспертизу богач-собиратель Костаки. Но Харджиев открыто презирал этого своего работодателя за невежество и алчность, а потому консультировал его неохотно и лишь при крайней нужде.

“Инвентаризационные книги Музея Маяковского свидетельствуют о том, что он (Харджиев) ... вынужден был кое-что продавать из своей собственной коллекции: письма, фотографии, литографии и акварели. За литографию Гончаровой в начале 60-х годов музей заплатил 125 рублей, за литографию Шагала – 100 рублей, за оригинал фотомонтажа Эл Лисицки – 20 рублей”. И далее следует фраза, которая делает чтение книги Хеллы Роттенберг столь забавным: “Благодаря этому Харджиев пополнил свои доходы”.

Конечно, смешно говорить о двух сотнях, которыми “пополнились доходы” величайшего собирателя и хранителя русского авангарда. Но что верно, так это значение скромных сумм для Харджиева. Он давно уже приучил себя роскошно жить на 1 рубль в день. Но когда не оставалось и гривенника на хлеб, он принуждал себя продавать оригинал фотомонтажа Лисицки за 20 рублей.

Сегодня цена такого оригинала на западных аукционах измеряется многими сотнями тысяч долларов. Харджиев не мог знать в начале 60-х долларовой ценности того, с чем он расставался. Он чувствовал только боль расставания, которая была невыносимой.

22 февраля 1994 года бдительный таможенник Коваленко конфискует в аэропорту “Шереметьево-2” багаж гражданина Израиля Димы Якобсона. В трех чемоданах будут лежать старые фотографии, старые афишки, старые письма, старые рукописи. Харджиеву скажут об этом не сразу. К тому времени у него был дом в Амстердаме, счета в банках, миллионы долларов.

О конфискации архива, в большой мере состоявшего из писем самому Харджиеву, Николаю Ивановичу скажут не сразу. Но в конце концов вынуждены будут сообщить.

Ему сообщили утром. Он проплакал весь день и всю ночь.

Они его все же достали...



ПО МАРШРУТУ МЕЧТЫ

Харджиева дважды крупно обокрали, и оба раза это сделали иностранцы. Один взял картину, очень дорого продал, но сказал, что спросу не было и нет и что он ее выбросил за ненадобностью. Больше на глаза не являлся.

Другой взял две работы, одну оставил себе в возмещение хлопот. Но хлопоты, как он заявил, оказались пустыми. Дело, как оказалось, не выгорело.

А состояло дело только в одном: Харджиев рвался на Запад.

И не просто на Запад, а именно в Голландию.

И не просто в Голландию, а в ее крупнейший, хотя и не столичный город Амстердам.

По имеющимся документам и рассказам очевидцев я точно знаю, о чем мечтал Николай Иванович. В Амстердаме есть музей “Стеделийк”, где волею судеб скопилось самое большое в мире собрание картин Казимира Малевича. Его посещают сотни тысяч человек ежегодно.

Упования Харджиева состояли как бы из двух неразрывно связанных частей.

Первая связана с Малевичем. Для обожаемого им художника Харджиев жаждал еще более звучной всемирной славы. Он представлял себе праздник воссоединения почти всего Малевича под замечательной музейной крышей “Стеделийка”.

Два месяца назад я долго бродил по малевичским залам этого музея. Ничуть не настроенный на восторги всем, что я узнал в Амстердаме, я все же не мог не отметить, что полотнам Малевича в “Стеделийке” очень хорошо. Лучшие места в просторных залах. Безукоризненный свет. А главное, люди. Взрослые – это само собой. На всех языках мира. Но главное – десятки мальчишек и девчонок лет от десяти до пятнадцати, сидя прямо на полу, в полной тишине слушали полушепот своих наставников.

Впрочем, кроме прекрасного света “Стеделийк” поразил меня еще и глухим безразличием к памяти Николая Харджиева. Пресс-секретарь музея, с которой я заранее договорился подробно обсудить виды русского исследователя на жизнь в Амстердаме, вначале была настроена вполне доброжелательно. Однако стоило мне заговорить о том, что музей хотел и мог сделать для Николая Ивановича, как тон стал суше. Пресс-секретарь сказала, что музеем распоряжается городское правительство Амстердама. Оно и только оно могло бы выделить Харджиеву пристойную зарплату и маленький кабинетик при музее, о чем он так долго мечтал в Москве.

Однако распоряжения подобного рода из правительства не поступало. Вот почему нет никаких оснований, что этому русскому ученому, даже если бы он чувствовал себя лучше, нашелся бы в “Стеделийке” желанный кабинет.

Нас легко обмануть, когда мы хотим быть обманутыми. Харджиев считал, что ему есть чем сразить знаменитый амстердамский музей. Нет, даже не картины Малевича. В запасе был сюрприз, который он готовил всю свою сознательную жизнь.

60 лет Харджиев неутомимо собирал жизнеописание и творческий путь Малевича. Для Николая Ивановича тут не было мелочей. Точнее, почти все им собранное – мелочи. Но вместе они создали картину. Мир о ней ничего не знал. Никто в мире, от “Стеделийка” до КГБ, даже не подозревал о существовании сотен набросков и эскизов, карандашных и акварельных рисунков, о фрагментах известных работ в разных вариантах, о редких брошюрах, о машинописных копиях прочитанных и непрочитанных лекций, об рукописях по композиции, по теории цвета и света, о записках, где два-три пустячных слова, но которые к какой-то драгоценной шкатулке знаний – утерянный ключ.

60 лет все это лежало в его чемоданах, скиталось за ним по эвакуациям, пряталось при звуках шагов по лестнице. Даже последняя, сравнительно благополучная четверть века, когда убежищем стала картонная дверь двухкомнатной “хрущобы”, была полна привычного страха – но и неустанной работы. Все эти 60 лет он втайне от всех изучал, систематизировал, складывал картину из кусочков, искал ключ к неповторимой логике гения.

Не по праву владения, а из-за этой тайной полувековой работы была у Харджиева и мысль о себе. Он заранее спокойно относился к восторгам, приветствиям, лобызаниям и прочей поздравительной мишуре, которой в подобных случаях никак не избежать. Но мечту он видел не в том.

Мечталось о маленьком уютном кабинете в “Стеделийке”. Должность – консультант. Можно еще скромнее: консультант по Казимиру Малевичу. С достойной зарплатой, массой свободного времени и возможностью вплотную заняться тем, о чем он чаял всю жизнь, – Велимиром Хлебниковым.

Сколько часов провел он над хлебниковской строкой, которая вошла в несколько изданий. В стихотворении “Учемицы” было принято читать выражение “синемы взоров”. Анализируя оригиналы, сравнивая с другими приемами поэта, Харджиев пришел к твердому убеждению, что это неточность, что следует читать “синеёмы взоров”, неологизм, образованный по аналогу с “водоёмы”. Он ликовал в одиночестве, он гордился собой.

А тем временем его хлебниковский архив, самое для него бесценное в мире, жадно читала женщина, им презираемая, его не терпевшая. Читала в строго охраняемом хранилище, под расписку, что не разгласит и записей делать не будет. Читала, чтобы услужить Федеральной службе безопасности России в одном затруднении. Именно: доказать, что письма, написанные Харджиеву, ему не принадлежат.



КАК ШТИРЛИЦ, ЛУЧШЕ ШТИРЛИЦА

Это описано много раз, поэтому – бегом по фактам.

22 февраля 1994 года израильский гражданин Дима Якобсон в сопровождении двух охраняющих его милиционеров приблизился к таможенной стойке аэропорта “Шереметьево-2”. Проверяя чемоданы, таможенник Константин Коваленко увидел фотографию Владимира Маяковского, заподозрил неладное, вызвал “дежурного искусствоведа”. Дежурному хватило одного лишь взгляда на письмо, подписанное Велимиром Хлебниковым, чтобы немедля конфисковать чемоданы. Тем временем Коваленко “расколол” Диму, который охотно отказался от первоначальных утверждений, будто вывозит свой семейный архив, и уточнил, что его “попросили”.

Кто просил, почему и за сколько – ответить Якобсон не успел, поскольку спешил на самолет. Милиционеры тоже будто сквозь землю провалились. Прокуратура открыла дело по попытке контрабанды. ФСБ охотно влезла в детали, которые пахли миллионами.

Так началась тихая фаза борьбы за бесценный литературный архив. Она шла почти полтора года. Николай Иванович и те, кто действовал по его поручению, осторожно тянули чемоданы на себя. В этом им тайно помогали добровольные и нанятые ассистенты из разных ведомств, от Министерства культуры до таможни.

Позиции ассистентов Харджиева были просты и не противоречили российским законам. Чемоданы и их содержимое, бесспорно, принадлежали Харджиеву. Это был его литературный архив, им собранный, им систематизированный, со следами его карандашных пометок почти что на каждом листочке. Среди предметов не было ни одного, который входил бы в каталоги или реестры зарегистрированных ценностей национальной культуры. По той хотя бы простой причине, что до момента вскрытия чемоданов таможенником Коваленко никто в мире о существовании этих предметов не подозревал.

Однако позиции тех, кто противился выдаче чемоданов их владельцу, тоже были простыми и не противоречили российскому законодательству. Ну, скажем, факт, что Анна Ахматова – величайшая российская поэтесса. То, что именно Харджиев поддерживал ее в самые трудные месяцы и годы, – подробности их биографий. А вот письма поэтессы Николаю Ивановичу со взглядами на поэзию – это наше общенародное достояние. И до тех пор, пока Министерство культуры РФ не выдаст документ, согласно которому данное письмо Ахматовой не является нашей славой и гордостью, граница для письма останется на замке.

Но если обе взаимоисключающие позиции законны, то которая из них законнее?

Та, которую одобрило начальство. Выдав К. Коваленко 50 долларов премии за проявленную бдительность, власть показала, на чем стоит и стоять будет.



УЛОВКА-22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, А ТАКЖЕ СКОЛЬКО ПОНАДОБИТСЯ ВПРЕДЬ

Благодаря знаменитому роману Джозефа Хеллера и переводу моего покойного коллеги по “Крокодилу” Марка Виленского в нашу речь вошло выражение “уловка-22”.

Я помню, как мучился Марк с переводом названия этого романа. “Catch 22” – тут точными оказались только цифры. В русском переводе отсутствует аромат приблатненности, которым пронизан оригинал. Куда точнее была бы “Наколка-22”, “Прихват-22”. Очень красиво звучит просто русское ругательство, но до этого в “Литгазете” пока, кажется, не дозрели.

Конечно, “уловка” сегодня звучит привычно. Но все же как-то нелепо, будто “девушка” при обращении к профессиональной проститутке.

Напомню суть “уловки-22”. Это просто номер приказа по американскому авиационному соединению времен Второй мировой войны. Летчики союзников несут страшные потери при налетах на Болонью. Этот итальянский город оснащен изумительной зенитной защитой. Каждый вылет самоубийству подобен.

Летчики, понятно, не хотят умирать. Они неистощимы в отговорках. Но начальство придумывает и издает универсальный приказ-22. От полетов могут быть освобождены только умалишенные. Однако сам факт отказа от полета свидетельствует о здравомыслии летчика.

Просто удивительно, почему выражение “уловка-22” стало интернациональным. Ну, добро бы в тихой Швейцарии или безмикробной Норвегии. Но наша жизнь – и в советские времена, и в эти дни – вся сплошь состоит из уловок-22.

Пенсионное законодательство, налоговые уложения, местные бюджеты, право на альтернативную службу, жилищная регистрация – все это уловки- 22, в свою очередь сплетенные из уловок-22, 23, 24, 25 – и так далее.

О, если бы Харджиев был законопослушным гражданином! Он поступил бы, как известный собиратель модернового искусства Костаки. Не только собиратель, но и опытный коммерсант, Костаки не стал качать свои права. Он просто отвалил державе долю, дань или, как ныне говорят, откат. Государство, тогда еще Советское, откат приняло, выпустив коллекционера вместе с его сокровищами за пределы соцлагеря.

Харджиев не мог пойти на “откат”. И тут дело не в алчности. Для Костаки расставание было тоже болезненным – какой из пальцев рубить. Но для Харджиева все серьезнее. Для него было – кого из любимых детей убивать.

Всю жизнь проживший здесь, Николай Иванович и на миг не допускал возможность обращения в Министерство культуры за разрешением на вывоз. Он знал это министерство, его беспредельную продажность, казуистическую скользкость и рабскую зависимость от ФСБ. Полвека проживший в атмосфере конспирации, которая и не снилась славному Штирлицу, он знал, что в одиночку никогда и ни за что не пробьется через частокол “уловок-22”.

Редкий российский закон не заминирован “уловками-22”. Практика их применения имеет вековые традиции. Все это делает жизнь гражданина невыносимой, а существование чиновничества, вроде бы бедного и бесправного, – истинным процветанием. При этом всего истиннее все положение чиновников над чиновниками – аппарата ФСБ.

Твердо зная, что архив принадлежит Харджиеву и дорог ему, как сама жизнь, сотрудники ФСБ бесцеремонно влезли в частную жизнь человека. Для этого был приглашен не “дежурный эксперт” со знаниями провинциального экскурсовода, а такой знаток авангарда, как автор книги о Малевиче Е. Шацких.

Все в узком мирке знатоков русского авангарда знали, какой уничтожающей критике подверг Харджиев книгу Шацких, особенно главы о Малевиче. Впрочем, вы помните, каков был характер у Харджиева? Допустим, оценка была слишком придирчивой. Но тут недоброжелательность обоюдная. Шацких тоже весьма нелестно отзывалась и о знаменитой харджиевской редактуре, и о знании им авангарда.

Три месяца, изо дня в день, мерзла искусствовед в холодном подвале без права делать записи или разглашать суть своей работы. ФСБ никогда не признавала официально этой экспертизы и не оглашала ее результатов. Но, смею предположить, что даже от Шацких службе безопасности не удалось получить желанных выводов. Все очевиднее становилось, что архив придется возвратить владельцу.

И тогда в “Известиях” появилась статья Коваленко. Не Константина, таможенника, а Юрия, собственного корреспондента в Париже. у них сердца становятся горячее. Вывоз Харджиевым его художественного имущества и попытка вывоза собранного им литературного архива были названы преступлением века. И, разумеется, прямой упрек был брошен ФСБ.

Чекисты любят такие упреки. От этого головы холоднее, а руки, само собою, – чище.

Отвечая на критику разгневанной общественности, пиаровцы ФСБ обнародовали такое, что трудно поддается пересказу. Позиция ФСБ построена на нескольких “уловках-22”, каждая из которых в свою очередь основана на “уловке-22”.

ФСБ не отрицает, что архив принадлежал Харджиеву и только Харджиеву. Она не отрицает, что он уехал из России по своей воле. Однако вывоз человеком принадлежащего ему имущества служба безопасности уверенно называет “контрабандой”, а от властей Голландии требуется “вернуть принадлежащие России культурные ценности” в виде “творческого наследия известного московского искусствоведа и коллекционера Н. И. Харджиева”.

И еще одну важную задачу ставит перед собой служба безопасности: “Установление всех лиц, причастных к его (преступлению) совершению, и привлечение их к уголовной ответственности”.

То есть надо найти и посадить в тюрьму тех, кто помог Харджиеву вырваться из ненавистного ему общества не голым, а еще лучше ощипанным соколом, но вместе с, бесспорно, принадлежащим ему имуществом.



НЕУЛОВИМАЯ “ГМУРЖИНСКА”

Знаменитый красный куб на тихой улочке Кёльна – это художественная галерея “Гмуржинска”, самое русское место на берегах Рейна.

Здесь царит авангард, по большей части русский. Антонина Гмуржинска, покойная мама нынешней владелицы, как пишут ее недруги и не слишком отрицают друзья, сделала себе имя и состояние на тайной скупке русского авангарда. Очень общительная и обязательная, она завела массу друзей среди наследников русских авангардистов начала века, покупая дорого то, что советские музеи отказывались покупать дешево.

Я знаю слишком мало деталей специфического бизнеса Антонины Гмуржинской, хотя много читал о ней. Несомненно, она была человеком слова и согласия. В случае конфликтов она предпочитала скорее переплатить, чем недоплатить. Даже Николай Харджиев, подозрительность которого не нуждается в преувеличениях, охотно признавал за Антониной такие добродетели, как честность, преданность и умение при любых обстоятельствах держать слово.

В работе Антонины были две главные сложности. Нет, не покупка произведений русского авангарда начала века – тут к ней поначалу чуть не выстраивались очереди из продавцов.

Сложностью, о которой все догадывались, была переправка произведений через границу. Кто были они – спортсмены, дипломаты, дыры в таможенной стене, летчики, дипкурьеры? Антонина умерла несколько лет назад, не разгласив своих секретов, но, возможно, передав их своей дочери и наследнице Кристине.

Второй сложностью, еще более серьезной, было полное незнание и непонимание западной публикой совершенства русского авангарда. Поэтому Антонина, хотя и была бизнесменом-самоучкой, направила солидную часть выручки на издательскую деятельность. Альбомы Матюшина, Филонова, Малевича, Эндера, Ларионова и других, изданные богато и изящно, размягчили почву для цвета русского авангарда. Или, говоря проще, способствовали резкому росту цен на его произведения.

Как пишется в проспектах галереи, Кристина Гмуржинска (по мужу – Бшер) в отличие от самоучки-мамы специально изучала историю авангарда (с упором на Россию) в Бонне и Сорбонне. Ее подход масштабнее – впрочем, и возможностей больше. У нас писали о пьесах по эскизам Малевича и музыку Матюшина. Это постановка галереи. Туда приглашают молодых российских художников, работающих в жанрах художественных абстракций.

Среди бумажек в трех арестованных на таможне чемоданах нашли интригующие рукописные полуобрывки. Например: “Договор. Я, Х.Н.И. передаю Кр. Г.Б., на вечное хранение шесть произведений Каз. М.” И все. Никаких печатей, вместо подписей – факсимильные закорючки.

Или: “Я, Кристина Г. Бшер, обязуюсь предоставить господину Н.И. Харджиеву и его супруге Л.В. Чага после их прибытия в Амстердам чек на сумму 2 500 000 (два с половиной миллиона) долларов в качестве средств к существованию”.

Последний документ датирован 30 сентября 1993 года, едва ли не накануне отлета Харджиева в Амстердам. Все сходится, и ряд исследователей прямо указывают на руководителей галереи как организаторов отъезда Харджиева в Амстердам.

Галерея мастерски отбивается от обвинений в организации отъезда Харджиева вместе с его коллекцией. Ее юристы уже доказали в судах, что найденных свидетельств явно недостаточно, чтобы обвинить Кристину в контрабанде.

Но есть одна улика, от которой галерее “Гмуржинска” никак не отвертеться. Вместо того, чтобы кинуть (в прямом и переносном смысле этого слова) двух беспомощных в отеле “Хилтон”, бросив им из жалости каких-нибудь полмиллиончика, “Гмуржинска” проделала следующее:

1. Открыла на 2,5 миллиона долларов счета на имя Харджиева и Чаги в Амстердаме и Цюрихе.

2. Оплатила ряд их расходов на лечение.

3. Систематизировала и издала сохранившийся архив Харджиева.

4. Издала в Москве двухтомник произведений Н. И. Харджиева.

5. Подготовила на английском языке монографию о Харджиеве.

6. Установила премию имени Харджиева для лучшего исследования о Велемире Хлебникове.

И, может быть, самое главное в цепи улик: отказывается обсуждать свое участие в работах, связанных с памятью Харджиева.

Хелла Роттенберг называет десятки имен мародеров, которые растащили по своим норам наследие великого русского интеллигента, с честью выполнившего свой обет сберечь и сохранить чудо русского авангарда для потомков. Воровали по-разному: кто мебель, кто картины, кто деньги с банковского счета. Мародеры работали умело и ничем себя не выдали.

Если ФСБ твердо намерена найти того, кто помог Харджиеву улететь в город его мечты после века голода, страха, обмана, предательств, притворств, то галерея “Гмуржинска” – самый верный след. В конце концов, ее владельцы – единственные, кто мог обмануть стариков с огромной прибылью, – а вот поди ж ты...

© "Литературная газета", 2000



fross вне форума   Ответить с цитированием
Эти 18 пользователя(ей) сказали Спасибо fross за это полезное сообщение:
Allena (24.08.2009), dedulya37 (24.08.2009), Glasha (23.08.2009), Jasmin (23.08.2009), LCR (23.08.2009), Meister (26.08.2009), Ninni (27.08.2009), SAH (23.08.2009), Samvel (24.08.2009), spigo (23.08.2009), Tana (23.08.2009), uriart (28.08.2009), Wladzislaw (24.08.2009), Вивьен (26.08.2009), Евгений (25.08.2009), Кирилл Сызранский (23.08.2009), Тютчев (25.08.2009)
Старый 23.08.2009, 20:13 Язык оригинала: Русский       #3
Гуру
 
Регистрация: 09.11.2008
Сообщений: 3,850
Спасибо: 8,042
Поблагодарили 5,249 раз(а) в 1,399 сообщениях
Записей в дневнике: 6
Репутация: 8539
По умолчанию

fross,
Спасибо очень интересная информация.



SAH вне форума   Ответить с цитированием
Старый 24.08.2009, 13:49 Язык оригинала: Русский       #4
Гуру
 
Аватар для Samvel
 
Регистрация: 08.07.2008
Адрес: Москва
Сообщений: 1,066
Спасибо: 4,574
Поблагодарили 3,129 раз(а) в 444 сообщениях
Репутация: 5931
По умолчанию

Цитата:
Сообщение от fross Посмотреть сообщение
В последнем номере Art+Auction была статья тоже посвященная судьбам частных коллекций у нас, и тоже ни одного счастливого примера.
Интересно, а как Вы приставляете счастливый пример?



Samvel вне форума   Ответить с цитированием
Старый 24.08.2009, 14:41 Язык оригинала: Русский       #5
Гуру
 
Регистрация: 16.06.2008
Сообщений: 3,418
Спасибо: 2,915
Поблагодарили 5,168 раз(а) в 1,142 сообщениях
Репутация: 13013
По умолчанию

Цитата:
Сообщение от Samvel Посмотреть сообщение
Интересно, а как Вы приставляете счастливый пример?
Когда коллекции удается пережить своего создателя и остаться в целости, стать публичной и сохранить имя создателя. По-моему удачный пример коллекции Батлинера (станет частью известного музея), еще удачнее Тиссен-Борнемиса (собственный музей).



fross вне форума   Ответить с цитированием
Этот пользователь сказал Спасибо fross за это полезное сообщение:
Samvel (24.08.2009)
Старый 24.08.2009, 15:12 Язык оригинала: Русский       #6
Гуру
 
Аватар для Allena
 
Регистрация: 03.06.2008
Адрес: Москва
Сообщений: 5,169
Спасибо: 14,180
Поблагодарили 6,377 раз(а) в 1,656 сообщениях
Репутация: 13104
По умолчанию

Остается только надеяться, что практика национализации частных коллекций ушла в прошлое навсегда, и часть собраний, которые сегодня, возможно, только закладываются, станут цельными музейными экспозициями.

Добавлено через 5 минут
В поисках первой части статьи в ЛГ, наткнулась на любопытный материал об ее авторе:

В феврале 1957 года начал работать создателем газеты «Колхозный труд» Черемисиновского района Курской области. Штат состоял из меня, конюха Сергея и мерина Васьки.
Читать дальше... 
Первой впечатление от журналистики – страшная вонь, которую испускал крохотный сахарный завод по соседству с редакцией. Вонял жом – если вы не знаете, что это такое, так и не надо. В том же году перебрался на Донбасс. В «Голосе шахтера», многотиражке шахты им. Егора Абакумова, написал свой первый фельетон. Спустя несколько лет перечитал – гадость ужасная. В львовской областной газете «Вiльна Украiна» опубликовал сотни фельетонов. Помогла освоенная во Львове певучая украинская мова. Случайно был взят в «Крокодил», однако семь лет спустя закономерно изгнан – за фельетон «Так об ком это мы?» По мнению украинского ЦК, я «бросил тень» на обком партии Полтавской области». Еще четверть века писал фельетоны для «Известий», не подозревая о том, что завершу службу собкором в Америке. После распада старых «Известий» добрые американцы пригласили директором крохотной теле-радиофирмы под названием WMNB. Служба на эксплуататоров подтвердила, что весь мир – огромный Советский Союз, просто партхозактив в каждой стране называется по-своему. Орденоненосец. Лауреат ряда престижный премий ныне не существующих государств и творческих объединений. В гроссбухе Who is who in America мне шесть лет подряд посвящали по четыре с половиной строки полужирной нонпарелью. Вернулся на Родину с радостью, которая плавно переросла в отвращение. Впечатление сглаживается тем, что жена у меня – Ольга, дочь – Ольга, а внучка – тоже Ольга.
http://www.ej.ru/?a=author&id=45




Последний раз редактировалось Allena; 24.08.2009 в 15:18. Причина: Добавлено сообщение
Allena вне форума   Ответить с цитированием
Эти 5 пользователя(ей) сказали Спасибо Allena за это полезное сообщение:
fross (24.08.2009), Jasmin (24.08.2009), luka77 (07.02.2011), Samvel (24.08.2009), Кирилл Сызранский (24.08.2009)
Старый 24.08.2009, 15:30 Язык оригинала: Русский       #7
Гуру
 
Аватар для Allena
 
Регистрация: 03.06.2008
Адрес: Москва
Сообщений: 5,169
Спасибо: 14,180
Поблагодарили 6,377 раз(а) в 1,656 сообщениях
Репутация: 13104
По умолчанию

А вот и первая часть статьи! Тот самый № 39. Админы, помогите, пожалуйста, если fross не возражает, поставить все по порядку. Спасибо.

ОСКВЕРНЕНИЕ ПАМЯТНИКА
Николай Харджиев – гордость и слава русской культуры. Кто и почему стремится представить его алчным негодяем
Владимир НАДЕИН
Только к концу 60-х годов Николай Иванович Харджиев позволил себе нарушить обет затворничества. Его имя стало знаменитым среди знатоков русского авангарда.



Читать дальше... 
В самые последние годы его долгой затаенной жизни на этого вечного бедняка и оборванца обрушились многие миллионы долларов. Не то чтобы с ясного неба, но – почти.

Он так на них уповал! В нем, презиравшем деньги, вдруг проснулось предчувствие покоя и воли, которые возможны лишь в двух исходах – когда денег нет вообще или когда их достаточно.

Когда у него появились многие миллионы, он был уверен, что – достаточно. Но случилось невероятное. Его миллионы взбунтовались. Они предали хозяина. Эти миллионы отняли у него все. Сначала – суть жизни. Затем – радость жизни. Затем – жизнь самое.

Сейчас эти большие деньги добивают память о деле его жизни. О том, что сумел сделать только он. Один на всю Россию. Один на весь мир. Ради этого дела он пожертвовал любовью, отцовством, братьями и сестрами, друзьями и подругами. Ради русского авангарда, великого художественного течения, которое в начале ХХ века считали хулиганством, выпендриванием, героизмом от скудоумия, он без колебаний пожертвовал всеми радостями и благами, которыми, возможно, одарила бы его долгая 93-летняя жизнь.

И вот теперь деньги добивали добрую память о нем. Да что там добрую! Просто память. Просто информацию, что был, дескать, на этой земле русский интеллигент Николай Иванович Харджиев. Что голодал он и холодал, но сберег для потомства память о несравненном миге русской культуры. Сегодня некому горевать у заброшенной русской могилы в Амстердаме. И все былое стирается в общественном сознании бесследно, будто электронным ластиком на компьютерном наброске. Остается только что-то про миллионы и что-то про таможню.

Впрочем, и эта дурная слава быстро вянет. Главная причина в том, что мемориальный венок Николая Харджиева хоть и смотрелся вечнозеленым, но свит он был не из лавров. Из баксов.

Но все меньше зеленых банкнот шуршит в его венке, еще недавно таком щедром и пышном. Слишком много народу гладило эту желанную зелень липкими руками. Искусствоведы, министры, доброхоты, нотариусы, профессиональные провокаторы, близкие друзья, эксперты по русскому авангарду, разбойники, банкиры, торговцы, журналисты, милые домохозяйки, думающие о своем будущем, таможенники, чиновники по обе стороны “культурного занавеса”...

Совместными усилиями они скоро разнесут последние листки по своим банковским счетам, и тогда имя этого страстотерпца российской культуры навсегда упокоится в кучах окаменевшего информационного дерьма.

И если кто-нибудь в кои веки брезгливо тронет лопатой этот спекшийся продукт вторичный, то предстанет перед потомками не праведник, не герой, которому все мы многим обязаны, но очень, очень плохой человек. Хищник и невежда. Психопат с воровскими наклонностями. Хам, трус и невыносимый хвастун. Лодырь. Нытик и прощелыга. Армейский дезертир или, в лучшем случае, ловкий симулянт.

И, поглаживая свою совесть по шерсти, будут повторять брезгливые историки почти афористичное проклятие, которое послала знаменитая вдова Надежда Мандельштам чуть менее знаменитого убиенного поэта, своему некогда бесстрашному спасителю: “Николай Харджиев (сукин сын) евнух и мародер”.

Такой образ выгоден едва ли не всем, кто был причастен к последним годам его жизни. Но допустить такого развития истории нельзя. И не только потому, что проклятия свои Надежда Мандельштам посылала в иные годы, когда надо было спешить с рукописями для ублажения острого интереса, вспыхнувшего к ее мужу у издателей Запада.

А тогда, сразу после ареста Осипа, когда от имени его исходил леденящий ужас сопричастности, кто уступил ей свое холостяцкое лежбище в задрипанной комнатухе? Коля Харджиев. Он кормил ее сосисками, отпаивал чаем и подсовывал шоколадки. И была каждая та шоколадка, которую, давясь слезами, не ощущая вкуса, глотала будущая его обличительница, как раз ценою в голодную неделю молодому литератору – без работы, без доходов, без друзей, хоть чуть влиятельнее или богаче его самого.

Марина Цветаева и Анна Ахматова лишь раз встретились, как говорится, лично. И было это все в той же убогой берлоге Харджиева, одном из немногих в Москве мест, где еще жило тихое бесстрашие.

Но нет, совсем не поэтому имя Николая Ивановича должно быть отнесено к числу самых почитаемых в России Двадцатого века. Судьба послала ему историческую миссию, и он выполнил ее блистательно. Ему больше, чем любому иному человеку в мире, обязан русский авангард своим спасением.

И только тогда, когда стало окончательно ясно, что его обожаемый авангард вне смертельной опасности, Николай Иванович Харджиев стал думать о своем спасении.

ПОБЕГ В АМСТЕРДАМ

Как ни стараюсь, не могу избежать этого мучительного видения. Шереметьево-2, понедельник, 8 ноября 1993-го. Харджиеву 91 год. Он высок, спина почти прямая. Из-под широких, кустами вразлет бровей куда-то вперед устремлен немигающий взгляд. Лидия Васильевна Чага, жена 84 лет, гибкая и подвижная, бывшая балерина, непринужденно болтает с Виллемом Вистштейном. Профессором русского языка и литературы Амстердамского университета. Профессор молод, а потому тяжелый харджиевский чемодан достается нести ему.

Стоят, ждут посадки, ожидая вылета в Голландию, в город Амстердам.

Почему в Амстердам – об этом позже. Сейчас идет проверка паспортов. Сойдет не сойдет?.. Харджиева пригласили на какой-то конгресс, но это лишь предлог. На руках у пожилой четы загранпаспорта с временными визами. Но оба знают, что в свою московскую квартиру они уже не вернутся никогда.

Это “никогда” терзает их. О жизни за границей они мечтали десятки лет. Дважды замыслы срывались. Дважды их грабили. По-европейски: любезно, с улыбками, бессовестно и жестоко. Не третий ли это раз? Если это так, то при всем желании возвращаться им будет просто некуда. Все, что у них было, уже погружено в ящики, свезено куда-то в не знакомое им место. Из этого места, тайно преодолев границу, которая на самом большом в мире замке, неповторимая коллекция должна вновь явиться им в Амстердаме во всем своем бесценном великолепии.

А если не появится? Может, еще не поздно все вернуть на свои места и попытаться втиснуться в эту новую страшную жизнь России? Только что из танков стреляли по Думе. Убили сотни людей. Или тысячи? Дверь их квартиры, хранящей бесценное, легко вышибет плечом бандит средней упитанности. Где искать защиты, если сил осталось только вот на эту сумочку с лекарствами? Оттого и стоит рядом Виллем Вистштейн. У молодого профессора милая улыбка, но такое жуткое русское произношение, что мысли Харджиева двоятся. Когда слово молвит – нет, вроде порядочный, для мерзости с дальним прицелом нашли бы негодяя без акцента. А как оскалится нежной ободряющей улыбкой – ну типичный европейский ворюга, хоть с полпути возвращайся домой.

Только и здесь жизни не будет. Квартира еще есть, но уже нет дома. До сих пор их спасением была безвестность. Но в последние годы весть о коллекции Харджиева, о его собрании редчайших картин и рукописей русского авангарда все шире распространялась по Москве, по России, по миру. Видения одно ужаснее другого все неотступнее преследовали Николая Ивановича. Мысль о том, что драгоценные его сокровища, столь мастерски убереженные более полувека от ВЧК–ОГПУ–НКВД–МГБ–МВД–КГБ, что все эти трухлявые листочки, пожелтевшие фотографии, обтрепанные рисунки и осыпавшиеся картины, которые он десятилетиями баюкал в своих ладонях, прикрываясь тьмою одиночества, могут стать достоянием даже не мерзких бюрократов из Русского музея, а тупых бандюг... Нет, даже мысль невыносима... Лучше уж поскорее сесть в самолет, а затем выйти в чистый европейский аэровокзал и прямо заявить: “Братский вам привет, леди и мусью!”

Ну а потом, после “мусью”? В статьях об авангарде, которые порою печатались на Западе, Николай Иванович, как и положено ученому, делал многочисленные сноски с англо-, франко-, германо-, итало- и Бог еще знает каких разноязычных источников. Но говорить умел только по-русски. Тут не в обмане дело. Среди ученых очень распространено особое знание иностранных языков: читать и улавливать общий смысл умеют, а вот слово молвить или на слух что-нибудь воспринять – задача просто непосильная. Николай Иванович был как раз из таких.

Его жена ребенком была во Франции, но сохранила в памяти лишь “пардон”.

Но они так истосковались по жизни без страха, что уехали бы в Европу и с этим жалким запасом слов. Тем более что на прибытие коллекции надежда оставалась крепкая. А уж коллекция... Да что там вся коллекция, даже и малая часть ее... Это обеспечивало жизнь сытую, ласковую, почтенную.

Оба супруга были не слишком молоды и, как ни гнали от себя мысль о смерти, сознавали, как мало подходит к ним понятие “долго”. Так оно и случилось. Харджиевы скончались в Амстердаме с теми же временными визами. Николай Иванович – через два года, Лидия Васильевна – полугодом раньше. Люди лет весьма преклонных, ничего противоестественного.

Естеству противно иное: сразу после волшебного воплощения мечты, после появления изобильных банковских счетов в Швейцарии и Голландии, после покупки трехэтажного дома в тихой части Амстердама Николай Иванович ляжет на кровати в своей комнате на втором этаже, с отвращением отвернется от окна (от Голландии? От Европы? От не-Родины?) лицом к стене и так пролежит до самой своей кончины.

Дом на Олимпияплейн, 55 выбирала Лидия Васильевна. Ей, бывшей балерине, росточком с вершочек, гибкой, как кошка, нравилась крутая винтовая лестница между этажами, отчего лифтом (был там и свой домашний лифт) она почти никогда не пользовалась. С этой лестницы и сорвется она 7 ноября 1996 года и умрет на руках поначалу любезного, а затем и подозрительного ей непутевого иммигранта из России. Она прожигала немыслимые деньги, часами болтая по телефону с московскими знакомыми, и они запомнят ее меткий отзыв о Голландии, от которого веет и злостью, и тоской: “Большая мелкая тарелка с тюльпанами, тюльпанами и еще раз тюльпанами”.

Этот момент отлета из Шереметьева – как пик греческой трагедии. Вроде выбираешь свое будущее сам, но все предопределено высшими силами.

Спустя шесть часов они уже были в желанном Амстердаме, в лучшем номере гостиницы “Хилтон”. Ваза с фруктами, вино, конфеты, разумеется, букет тюльпанов, ужин в номере – все оплачено. И так оно отныне и пойдет. Отныне и навсегда для них – все оплачено.

Кем? Почему? За что?

ПОЧЕМУ ХАРДЖИЕВ?

Последние два с половиною года Николая Ивановича Харджиева, с тех пор как он стал заграничным миллионером, описаны едва ли не поминутно. Русские газеты и журналы, заграничные газеты и журналы, телевидение, книги.

Мытарства и страдания Николая Харджиева в течение почти всей советской власти остаются в непроницаемом мраке. Впечатление такое, будто это никого всерьез не интересует. Хотя надо сразу сказать, что любую, на выбор, неделю Харджиева в Амстердаме легче описать и исследовать, чем любое из девяти десятилетий, проведенных им в Советском Союзе.

Его биография легко укладывается в абзац средней величины. Родился в Каховке в 1903 году. Его отец был армянином, мать – гречанкой из турецкого города Смирны. Встретились они в Одессе, куда Николай в 21-летнем возрасте приехал и выучился на юриста (в каком именно учебном заведении – неясно). Юристом он не работал ни секунды, мечтал о литературе, но, убедившись в отсутствии у себя особых талантов, отдался (и, как позже оказалось, на всю оставшуюся жизнь) изучению русского авангарда. В словесности его кумирами раз и навсегда стали Хлебников, Крученых, Хармс, в живописи – Малевич, Татлин, Ларионов.

Но главным щитом от жизненных невзгод в советские времена был Маяковский. У Харджиева, вообще-то крайне скупого на письменное слово, о Маяковском написано больше всего книг и статей. Но вряд ли он любил Маяковского столь же пламенно и нежно, как обожал Хлебникова или восхищался Хармсом. После 1935 года, когда на письме любовницы поэта Лили Брик появилась знаменитая сталинская резолюция: “Маяковский был и остается самым лучшим, самым талантливым поэтом нашей Советской эпохи”, вокруг каждой строки недавнего футуриста столпилось такое плотное кольцо толкователей, что беспартийному и общественно пассивному Харджиеву пробиться в число литературных генералов все равно не удалось бы. А все толкование Маяковского было отдано на откуп именно высшим литературным чинам.

После того как к Виктору Шкловскому (одному из таких генералов) ушла жена Харджиева Софья Нарбут, его уделом на долгие годы стали одиночество, нищета, немытые сорочки, худые сапоги. Скорее всего, к этому времени следует отнести начало его коллекции по истории русского авангарда – художественно-литературного течения начала ХХ века, которое к концу нашего века вознеслось к вершинам коммерческого триумфа на Западе.

Но тогда до конца столетия было еще почти столетие. В 29-м году Казимир Малевич совершил шаг, который, полагают эксперты, сделал его впоследствии самым дорогим художником русского авангарда. Отпросившись на выставку в Варшаву, он заехал в Берлин и оставил там около ста лучших своих работ. Надеялся вернуться, но у СССР были на Малевича другие планы. Шесть лет спустя, чуть посидев, Малевич умер в потрясающей нищете. Правительство отказало бывшему профессору в скромном увеличении нищенской пенсии и перекрыло выезд за границу, чтобы попытаться спастись от рака.

Если бы в Берлине Малевичу предложили по 20 долларов за полотно, он счел бы сделку счастливой. Совсем недавно одна из оставленных в Берлине работ, “Супрематическая композиция”, была продана с аукциона за 21 миллион долларов.

При всей фантастической изобретательности и виртуозности работ великого русского авангардиста Филонова аукционная ценность его работ не приближается к полотнам Малевича. По мнению одного из художественных критиков газеты “Вашингтон пост”, тут сказалось то обстоятельство, что Филонов был чуть понятнее советскому художественному чиновничеству, отчего его охотнее покупали в отечественных музеях, а стало быть, меньше вывозили на Запад. Казимира Малевича в СССР чтили меньше, отчего он не упокоился в запасниках, а стал доступен миру. Почти полвека провисели супрематические творения Казимира Малевича на стенах знаменитых Музея современного искусства (МОМА) в Нью-Йорке и Музея “Стеделийк” в Амстердаме, прежде чем их цена достигла нынешних заоблачных цифр.

В 1933 году, когда Малевич, уже изгнанный с преподавательской работы, все еще вдохновенно творил в своей ленинградской мастерской, его полотна были по карману среднему служащему.

Тогда ли приобрел их Харджиев? Скажем сразу: никто этого не знает. Харджиев никогда и никому не говорил, как он стал владельцем восьми картин Малевича и множества его рисунков и эскизов. Но известно, что именно по просьбе Харджиева Малевич написал свою единственную уцелевшую (увы, незавершенную) автобиографию. Известно также, что в начале 30-го года Харджиев с двумя своими столь же молодыми соратниками взялся написать историю русского авангарда, для чего ввязался в оживленную и вовсе не бесплодную переписку с очевидцами ключевых для авангарда событий.

От художников и поэтов, от их родственников и друзей, от активных и случайных участников событий трое молодых исследователей получили множество записок, афишек, вырезок из навсегда сгинувших газет, воспоминаний. Все это ничего не стоило, да и вообще о коммерческой стороне проекта как-то смешно было бы заикаться. Харджиев с друзьями подбирали то, что все вокруг считали едва ли не мусором, а вот они – и только они – бесценными свидетельствами истории. Но заработать на этом “мусоре” можно было разве только неприятности.

Смерть Казимира Севериновича Малевича совпала по времени с очередным спрямлением художественного курса партией и правительством. Маяковскому простили его юношеские шалости, но прочих футуристов решительно изгнали из “советского многонационального искусства”. Гениального Хлебникова не изучали даже на филологических факультетах. Имени Малевича не было в самых подробных энциклопедиях. Ларионов (покинул Россию в 1914 году) только к концу хрущевской “оттепели” перестал быть предателем. Эндер, Гуро, Матюшин, Гончарова, Чекрыгин (самый первый иллюстратор Маяковского) – все это созвездие талантов отражалось в официальном зеркале тусклее, чем реализм Решетникова или послушное новаторство Мартироса Сарьяна.

На Николая Харджиева официальные восторги не оказывали никакого влияния. Жесткость оценок и неизменность в глубоком поклонении перед одними и теми же творцами стали присущи ему еще в совсем молодом возрасте. Позже, уже к концу 60-х, когда он станет знаменитым среди особо избранных и совершенно неизвестным для широкой публики, это назовут нетерпимостью, истеричностью, озлобленностью.

И в самом деле, список тех, кому Николай Харджиев отказывал в своих художественных симпатиях, был весьма обширен. Сюда входили не только обласканные властями советские реалисты. Харджиев, например, отказывал знаменитому новатору Кандинскому в принадлежности к русскому авангарду, упрямо считая его “немцем”. Шагал был для него слишком рассудочен. Родченко вообще не имел отношения к искусству.

Хотя 37-й год традиционно считается пиком советских репрессий, Харджиев постарался отстраниться от власти как можно дальше еще в начале 30-х. Его увлеченность сбором старых бумажек и нелепых мазилок, которые еще недавно были сутью молодежной революции в художественном творчестве, НКВД пока не интересовала.

Проект создания истории русского авангарда, за который в 30-м году восторженно ухватились Николай Харджиев, Владимир Тренин и Теодор Гритц, к началу 30-х выдохся совершенно. Соавторы Харджиева считали нужным подождать до лучших времен. Гритц вскоре охладел к идее, а со смертью В. Тренина в 1942 году все ими собранное стало личным архивом Харджиева, который он неустанно пополнял одному ему известными методами.

Уход (или изгнание?) первой жены навсегда сформировал глубоко скрытный, отшельнический образ жизни Харджиева. Он никогда не составлял описи своей коллекции, целиком полагаясь на блистательную память. Он никогда, никого, ни под каким предлогом не подпускал к коллекции самое. Он выработал у себя четкую привычку: в присутствии посторонних (а посторонними были все без единого исключения) он читал любую книгу, прижимая ее к груди и прикрывая ладонями заглавие.

Голландская журналистка Хелла Роттенберг, написавшая остросюжетную, довольно спорную, но пока единственную книгу о Харджиеве, утверждает, что скверный характер Харджиева даже спас его от ареста в 1937 году.

Вообще, невыносимому характеру Харджиева все исследователи уделяют много внимания. Или слишком много. Роттенберг, которая долго была московским собкором видной голландской газеты, описывает “хрущобную” 2-комнатную квартиру Харджиева на улице Кропоткина, ныне Пречистенке, как “нору, в которой он жил подобно крысе”. На стенах этой “норы” висели работы Малевича (“Красный квадрат”), Розановой, Гуро, Филонова. “Красный квадрат” висел перед рабочим столом Харджиева всегда и неизменно. Другие картины уступали свои места новым. Одно время над дверью висели “Три купальщика” Малевича, затем их сменила литография Эл Лисицки.

Когда домоуправление проводило во всем доме капитальный ремонт, для квартиры Харджиева было сделано исключение. “Харджиев закатил такой скандал, что соседи, домоуправление и даже официальные власти не решились трогать его и переубеждать”, – пишет Хелла Роттенберг. Я полагаю, что, несмотря на свой солидный московский опыт, голландская журналистка все же не представляет себе уровень любезности наших соседей, гуманности наших домоуправлений, а действиям наших властей (в том числе и в других ключевых эпизодах) придает отнюдь не свойственное им человеколюбие. Исходя из описания Роттенберг, все было проще. К началу 70-х Харджиев был уже в состоянии дать взятку – за взятку его и не выселили из квартиры в ходе капремонта.

Но все это произошло много позже того трагикомичного эпизода, который Х. Роттенберг излагает с серьезностью, для нас забавной. Она пишет, что в 1937 году Харджиеву “было предписано явиться в секретную службу. Он вел себя... весьма самоуверенно и вывел из терпения тех немногих, кто его допрашивал”. Вы представляете себе чекиста конца 30-х, которого “вывел из себя” допрашиваемый? Или, точнее, представляете себе, как бы выглядел допрашиваемый, который своей самоуверенностью вывел чекиста из себя?

Состоялись ли эти два скандала – сомнительно. Однако никакого сомнения не вызывает тот факт, что именно с середины 30-х до конца 60-х годов Николай Харджиев создал основу своего архива по истории русского изобразительного и литературного авангарда, архива, стоимость которого большинство экспертов оценивает так: от 150 миллионов долларов до – “бесценно”.

Но Советское государство к этому архиву не имело никакого отношения. “Несмотря на его (Харджиева) страсть к запрещенному искусству советские власти в целом не трогали Харджиева”, – пишет Хелла Роттенберг. Это утверждение больше, чем неточность или глупость. Это полное непонимание роли советских правоохранительных органов в системе советского искусства. Харджиева не трогали только потому, что он был невидим, неслышим, что ни на секунду не расслабился в течение полувека – от ежовских репрессий, через хрущевскую борьбу с “пидирасами” до ленивого, но неизменно алчного брежневского застоя.

Короче говоря, советская власть не наложила лапу на архив Харджиева только потому, что не подозревала о его существовании. Проворонила. Стукачи опростоволосились. За все это нашей власти еще достанется от охранительных журналистов, которые потребуют снять, сорвать погоны, лишить кресел всех, кто не сумел отнять у Харджиева харджиево.

Столько миллионов упустили, так нужных нашему народу на индустриализацию... то есть, тьфу, на пенсии несчастным престарелым.

СДЕЛАТЬ МИЛЛИОН

Вообще-то стать из бедного богатым очень просто. Для этого необходимо немного денег, много терпения и бесконечная вера.

Начните собирать листья. Ежедневно в дождь и вёдро, при жаре и морозе собирайте подмосковную листву. Прочитайте полтыщи лучших книг по теории дрeвесных крон. Аккуратно, по-научному и ежедневно укладывайте их в гербарий. Описывайте перемены, анализируйте причины. Не пропускайте ни одного дня в течение 60 лет. Затем вынесите свой гербарий с описанием на выставку. Вы – миллионер.

Или купите “Москвич” – машину, никчемнее которой мир не видывал. Разберите ее и занесите по частям в одну из комнат своей двухкомнатной “хрущевской” квартиры. Ежедневно протирайте, подкручивайте, подмазывайте. Боритесь с каждым пятнышком на лаке. Отворачивайте и заворачивайте гайки, чтобы добиться податливой плавности. Через 75 лет вывезите на автошоу. Вы – миллионер.

Не верите? Значит, вы не из Харджиевых.

Он прожил долгую жизнь, многие важные моменты которой объяснить почти невозможно. Оставим в стороне чекиста, которого якобы обескуражил Харджиев своим склочным поведением на допросе. Но война... Мой отец, ровесник Харджиева, тоже член Союза писателей, тоже литературовед, но еще и декан Одесского университета, но еще и кандидат наук, был мобилизован на второй день. И, конечно, вскоре погиб.

Харджиев, здоровый молодой мужик без определенных занятий, не был отправлен даже копать окопы, потому что (свидетельствует его знакомая) “внезапно заболел воспалением легких”. Воспаление легких – болезнь нешуточная, однако объяснение вновь звучит как-то слишком по-европейски. “На окопы” гоняли даже беременных матерей семейств – кому бы в голову пришло отставлять молодого атлета ростом под метр девяносто?

Дальше – больше. Всю войну Харджиев тихо просидел консультантом в какой-то из столичных киностудий, эвакуировавшихся в Алма-Ату. Так гласит его биография, но в этом объяснении я ни букве не верю. В Алма-Ате, как и в других городах, часто устраивали облавы. Заметали даже тех, кто случайно забыл в другом пиджаке (“Но это здесь, сразу за углом”) свою “бронь”. И немедленно отправляли в огненную фронтовую пасть.

Почему Харджиев не попал в нее – тайна. Что именно делал на “студии” – тайна. Где в это время находился его архив (тогда еще большей частью литературный, но тоже увесистый) – тоже тайна, которую приоткрыть уже некому никому.

Я не думаю, что у Харджиева в этой связи были какие-нибудь угрызения совести. Это был человек кремневой цельности. Он был непоколебимо убежден, что сама судьба назначила его быть ангелом-хранителем русского авангарда. И больше этой миссии выполнить просто некому.

Поэтому Харджиев безжалостно обрывал в себе все, что мешало этому историческому предназначению. И нежно пестовал даже те черты, которые всем вокруг казались омерзительными (а часто и были такими), однако могли воспрепятствовать сохранности всех этих листочков, программок, записей на салфетках, набросках на обороте конверта.

“Я НЕНАВИЖУ ЖЕН”

Харджиев был остроумным и неистощимым рассказчиком, обаятельным собеседником, приветливым хозяином – ну, просто душкою. Это когда он считал необходимым кому-либо понравиться.

Харджиев был невыносимым наглецом, беспросветным вымогателем, нахалом, хамом и самодуром, до которого не доходят самые простые и самые неотразимые доводы.

Под конец жизни у него не осталось друзей – он всех их обидел и разогнал. У него не осталось родственников – он отказался даже от тех, без кого он, возможно, просто не выжил бы в трудные свои годы.

Примерно раз в месяц он приносил своей сестре Елене белье для стирки. И это была не мимоходная постирушка, как вспоминает племянник Харджиева. Это была тяжелая работа, поскольку заношенное белье нуждалось в неоднократной выварке, иначе оно оставалось грязным. Заодно Харджиев прихватывал из сестриного дома что-нибудь съестное, хотя и знал, что семья той и сама не вылезала из нужды.

Когда Елена умерла, сын ее позвонил Харджиеву. Трубку взяла Лидия Чага, к тому времени жена и повелительница внешних контактов своего супруга. “Младшая сестра? – удивленно переспросила Чага. – У Николая Ивановича нет никаких сестер”.

Харджиев мастерски подлизывался к тем, у кого обнаруживалось нечто, мало-мальски существенное для истории русского авангарда. “Ну, зачем это вам? – дружески укорял он обладателя. – Вы ведь все равно потеряете. Лучше дайте мне, а я верну вам по первому знаку”. Если уговоры действовали, Харджиев оставался мил и любезен – но только до той секунды, пока владелец не просил своего имущества обратно. Тут уж Харджиев давал волю своему нраву: ссорился страшно, бил наотмашь, разыгрывал какие угодно сцены – но одолженного предмета не возвращал.

Одной лишь Надежде Мандельштам удалось вернуть рукописи мужа, которые она передала Харджиеву для подготовки сборника. Для этого потребовался год унизительной переписки и мобилизация трех мускулистых молодцов, которые пообещали Харджиеву разнести всю его берлогу и сломать шею. Харджиев ужасно испугался, вынес все немедленно, в охапках и папках – но и при этом умудрился не вернуть примерно треть самых ценных рукописей.

“Я ненавижу жен”, – признавался он в одном из очень редких своих интервью. Харджиев был убежден, что именно жены мешают ему воссоздать полную историю русского авангарда. Слово “жены” он толковал очень расширительно, включая сюда, кроме собственно жен и вдов, также всех, кто настаивал на обладании предметами искусства только на основании биологической близости к творцу. Харджиев легко приходил в гнев от этой несправедливости, когда выдающиеся творения попадают в руки родственников, ничего в искусстве не понимающих.

Согласно одной из легенд, к которой сам Харджиев, возможно, приложил руку, дочь Казимира Малевича Уна, одна из самых бесспорных наследниц в ныне бескрайнем ряду претендентов, наивно спрашивала у Харджиева: – А что, мой папа и в самом деле был хорошим художником?

– Величайшим! – отвечал Харджиев вдохновенно. Он очень любил Уну. Но если бы она написала книгу об отце с анализом его творчества, он раскритиковал бы ее в пух и прах.

Для него не было удачных работ о Малевиче или Хлебникове, если автором их не был он сам. Но все это не имело значения, пока он был безвестен. С известностью пришли враги. Настоящие.

(Окончание следует.)
Миниатюры
Нажмите на изображение для увеличения
Название: В.Григорьев. Хлебников и будущее. 1916. Из коллекции Харджиева.gif
Просмотров: 557
Размер:	13.4 Кб
ID:	366735   Нажмите на изображение для увеличения
Название: В.Маяковский. Портрет В.Бурлюка. 1913. Из коллекции Харджиева.gif
Просмотров: 520
Размер:	9.7 Кб
ID:	366745   Нажмите на изображение для увеличения
Название: Е.Туро. Автопортрет. Начало 1890-х. Из коллекции Харджиева.gif
Просмотров: 506
Размер:	10.7 Кб
ID:	366755   Нажмите на изображение для увеличения
Название: К.Зданевич. Портрет А.Крученых. Конец 1910-х. Из коллекции Харджиева.gif
Просмотров: 530
Размер:	8.7 Кб
ID:	366765   Нажмите на изображение для увеличения
Название: fig27.gif
Просмотров: 525
Размер:	8.4 Кб
ID:	366775  




Allena вне форума   Ответить с цитированием
Эти 14 пользователя(ей) сказали Спасибо Allena за это полезное сообщение:
dedulya37 (24.08.2009), fross (24.08.2009), Jasmin (24.08.2009), LCR (24.08.2009), Ninni (27.08.2009), qwerty (26.08.2009), Samvel (24.08.2009), spigo (24.08.2009), Tana (25.08.2009), uriart (28.08.2009), Вивьен (26.08.2009), Тютчев (25.08.2009), Ухтомский (26.08.2009)
Старый 24.08.2009, 15:40 Язык оригинала: Русский       #8
Гуру
 
Аватар для Евгений
 
Регистрация: 04.06.2008
Адрес: Сочи
Сообщений: 14,663
Спасибо: 18,865
Поблагодарили 16,455 раз(а) в 4,506 сообщениях
Записей в дневнике: 273
Репутация: 32442
По умолчанию

Цитата:
Сообщение от fross Посмотреть сообщение
стать публичной и сохранить имя создателя. По-моему удачный пример коллекции Батлинера (станет частью известного музея), еще удачнее Тиссен-Борнемиса (собственный музей).
Согласен с Вами, если только не российский музей.
На западе понятно,там фонды,большие деньги,выставки и т.д.. в России всё разворуют,сгноят в запасниках.
В России,в музейном сообществе полная нищета,беспредел и забвение коллекции.



Евгений вне форума   Ответить с цитированием
Эти 4 пользователя(ей) сказали Спасибо Евгений за это полезное сообщение:
luka77 (07.02.2011), Samvel (24.08.2009), uriart (28.08.2009)
Старый 24.08.2009, 15:44 Язык оригинала: Русский       #9
Гуру
 
Аватар для Allena
 
Регистрация: 03.06.2008
Адрес: Москва
Сообщений: 5,169
Спасибо: 14,180
Поблагодарили 6,377 раз(а) в 1,656 сообщениях
Репутация: 13104
По умолчанию

Цитата:
Сообщение от Евгений Посмотреть сообщение
в России всё разворуют,сгноят в запасниках.
В России,в музейном сообществе полная нищета,беспредел и забвение коллекции
А как же Отдел личных коллекций в ГМИИ?



Allena вне форума   Ответить с цитированием
Старый 24.08.2009, 15:47 Язык оригинала: Русский       #10
Гуру
 
Аватар для Евгений
 
Регистрация: 04.06.2008
Адрес: Сочи
Сообщений: 14,663
Спасибо: 18,865
Поблагодарили 16,455 раз(а) в 4,506 сообщениях
Записей в дневнике: 273
Репутация: 32442
По умолчанию

Цитата:
Сообщение от Allena Посмотреть сообщение
А как же Отдел личных коллекций в ГМИИ?
Это мизер..того,что поступило в российские музеи...



Евгений вне форума   Ответить с цитированием
Эти 2 пользователя(ей) сказали Спасибо Евгений за это полезное сообщение:
Allena (24.08.2009), Samvel (25.08.2009)
Ответ

Опции темы
Опции просмотра

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход

Похожие темы
Тема Автор Разделы Ответов Последние сообщения
Фоторепортаж из музея Циммерли (Zimmerli Art Museum). Собрание Нортона Доджа. Rutgers Vladimir Фоторепортажи с выставок 19 10.08.2020 16:43
Куплю Собрание сочинений К.Малевича Алла Куплю 0 26.03.2009 14:59
Продам: Николая фон Астудина Petr Продам 0 04.02.2009 14:26
Маркин продает собрание за 100 миллионов? Vladimir Беседка 23 12.12.2008 10:14
Zimmerly Muzeum. Собрание Нортона Доджа. Кто был? Vladimir Выставки, события 9 06.08.2008 18:33





Часовой пояс GMT +3, время: 18:30.
Telegram - Обратная связь - Обработка персональных данных - Архив - Вверх


Powered by vBulletin® Version 3.8.3
Copyright ©2000 - 2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot