В тех случаях, когда выставка заканчивалась аукционом, вырученные от продажи суммы бывали по тем временам очень значительными. Например, туркестанская серия картин была куплена П.М.Третьяковым за 90 тысяч рублей, аукцион индийских картин (март 1880 года) дал 140 тысяч рублей и т.п. Такие сведения, сообщаемые русскими и иностранными газетами и наглядно подтверждаемые личным опытом сотен тысяч посетителей выставок, создавали в широких кругах общества представление, что художественные достижения Верещагина неизменно сопровождаются большими материальными успехами. Многие считали Верещагина ловким дельцом и богатым человеком, чуть ли не миллионером. Подобные мнения встречались даже среди художников. Между тем действительность была совершенно иной. Всю свою жизнь отец работал, как говорится, не покладая рук. Быстрота, с которой он создавал целые серии своих картин, изумляла критиков и художников как дома, так и за границей. Тем не менее он всю жизнь испытывал денежные затруднения, за исключением сравнительно редких и кратких периодов времени, следовавших за очередным аукционом картин. Постоянные заботы о средствах, необходимых для спокойной жизни и работы, угнетали отца, держали его в напряженном, нервном состоянии, сильно отражавшемся на здоровье. В письме В.В.Стасову от 13 марта 1879 года отец пишет: «Не могу верить, что я когда-нибудь обеспечу свое завтра и не буду раздражать свою печень и весь организм боязнью того - хватит ли до будущего года?»
Что же было причиной постоянного недостатка денежных средств?
Причин было много!
Прежде всего огромных расходов требовали предпринимаемые отцом далекие путешествия: в Индию, в Палестину, по северу России, на Филиппины, на Кубу, в Японию. Первое (из двух) путешествие в Индию продолжалось целых два года (1874-1876). За это время отец посетил наиболее интересные места в Индии и даже проник в малодоступные, отрезанные от цивилизации горные области в сердце Гималаев, где с опасностью для жизни поднимался на высоту до пяти тысяч метров для написания ряда этюдов гималайских вершин, покрытых вечным снегом. Из этого путешествия он привез массу замечательных этюдов, которые должны были послужить основанием для создания большой серии индийских картин. Одной из главных черт творческого метода отца было его стремление к правдивой, точно отвечающей действительности передаче изображаемого.
Чтобы иметь такие возможности, отец решил (еще перед отъездом в Индию) построить под Парижем (в Мезон-Лаффитте) огромную мастерскую, по величине первую в Европе, где кроме зимнего помещения с громадным окном, пропускающим массу света, была бы и летняя мастерская, вращающаяся на рельсах. Эти две мастерские давали возможность работать в течение круглого года и позволяли писать солнечное освещение при условиях, максимально приближающихся к изображаемым. Мне уже не раз приходилось упоминать о необыкновенной доверчивости отца к людям, которых он почти не знал или знал лишь поверхностно. В. В. Стасов однажды выразился о нем так: «Великий художник и совершенный младенец для жизни практической». Поэтому не удивительно, что в делах финансового характера отец постоянно нарывался на людей, которые быстро входили в его доверие, а потом ловко «обчищали» его. Так было и на этот раз.
Покупку участка земли под мастерскую отец поручил перед отъездом в Индию одному из своих парижских знакомых, некоему Лорчу. Лорч, сам напросившийся на это дело, живо его обделал с максимальной для себя выгодой. Вернувшись из Индии и разобравшись в его махинациях, отец обнаружил, что из уплаченной за участок суммы 45 процентов, то есть 20 тысяч франков, составляют «комиссионные» его «приятеля»! Ничуть не лучше с финансовой стороны обстояло и дело с постройкой мастерской в Мезон-Лаффитте. В письме от 3 июля 1876 года В.В.Стасов выражает отцу радость по случаю начала постройки, но одновременно высказывает опасение, как бы «и эти антрепренеры, и архитекторы опять не обчистили Вас. Мне все сдается, - пишет он далее, - что эта мастерская вгонит Вас не в 60 и не в 65 тысяч, а пожалуй, в 90 или более».
Стасов хорошо знал Верещагина и потому в своих предчувствиях он, к сожалению, не обманулся. Уже 21 августа того же года отец пишет своему другу: «В жизнь мою не приходилось мне быть в таком пакостном положении, в каком нахожусь теперь вот уже две недели. Архитектор, рекомендованный Боголюбовым, Дюлу, Вассиль так меня обработал, что едва-едва совсем не разорил. Это оказался такой вор, мерзавец, подлец, что я затрудняюсь передать Вам. И такому-то негодяю я, благодаря тройной рекомендации, доверился вполне... Так попался, что не знаю, как и выберусь». В связи с указанием на непрактичность отца необходимо отметить также, что он совершенно не умел откладывать денег «на черный день». Получив значительную сумму и расплатившись с долгами, если таковые в то время были (а это случалось часто!), он оставлял себе лишь такую ее часть, которая, по его предположению, была необходима на расходы в ближайшем будущем. Остальные деньги он считал свободными и не использовал их для накопления материальных благ или создания резервного капитала, а употреблял главным образом на пожертвования, преимущественно на школы.
Понимая недостаточность народного образования в России, он мечтал о создании ряда низших школ общеобразовательного характера, художественно-промышленных школ и т. п. Эту мысль, которой отец увлекался особенно в более раннем периоде своей художественной деятельности, он предполагал осуществлять посредством вспомогательных пожертвований тем земствам и городам, которые такие школы собирались устраивать. К этой теме он многократно возвращается в переписке со Стасовым, которому пишет, например, 16 сентября 1878 года: «Должен Вам оказать, Владимир Васильевич, что я не намерен отдавать мои работы дешево, потому что деньги, как еще раз повторяю, нужны мне не на слуг и не на экипажи, а на школы (те или другие), которые я себе поставил задачею завести».
Путешествуя по Индии, он пишет опять же Стасову из княжества Сикким, лежащего в глубине Гималаев, и просит переслать Новгородскому земству тысячу или тысячу пятьсот рублей, вырученных за время выставки в Петербурге, с просьбой употребить их на улучшение способов преподавания в одной или нескольких школах с условием, что деньги не пойдут ни на поповское, ни на дьячковское обучение. Иногда пожертвованные суммы достигали больших размеров. Когда после петербургской выставки в марте 1880 года аукцион индийских картин дал 140 тысяч рублей, отец сделал ряд крупных пожертвований на женские медицинские курсы, бесплатную музыкальную школу, на вспомоществование рисовальным классам в разных местах России и т.д., всего на сумму 40 тысяч рублей. Деньги разлетелись так скоро, что когда через полтора месяца П.М.Третьяков, оказывавший материальную поддержку школе глухонемых, попросил отца сделать пожертвование на эту школу, последний был вынужден ответить: «Не могу теперь пожертвовать на школу глухонемых, как ни сочувствую этому Вашему делу, как и другим, потому что уже разбил много денег и могу только пожалеть, что не знал об этой надобности раньше. Чтобы Вы верили моей искренности, скажу Вам, что даже помощь школе, устраиваемой в память покойного отца моего, я отложил до другого раза, до следующего случая продажи моих работ. То, что имею теперь, необходимо мне для занятий, поездок и т. п., что все, как Вы знаете, очень кусается...»
Первая персональная выставка отца была открыта в апреле 1873 года в Лондоне. От этого года начиная и до конца своей жизни он сделал шестьдесят шесть таких выставок. Из этого числа была в пределах России двадцать одна, а в городах Западной Европы и США - сорок пять. Нет сомнения, что если бы выставки были организованы на коммерческих началах, то, принимая во внимание тот огромный интерес, который они возбуждали, и их высокую посещаемость, они приносили бы значительный доход.
Но отец смотрел на выставки прежде всего как на средство для распространения идеи мира, которой было посвящено все его творчество. А потому он добивался, чтобы его картины увидело возможно большее число людей, и притом людей не из высшего, избранного общества, а бедных и незнаменитых. Чтобы дать им возможность посещать его выставки, отец старался снизить входную плату до возможного минимума. Например, на выставке 1880 года в Петербурге входная плата была установлена в размере пяти копеек. Столько же стоил вход на выставку в Москве в 1883 году. Московский генерал-губернатор князь Долгоруков, который хотел было посетить выставку Верещагина, узнав, что входная плата составляет пять копеек, был этим настолько шокирован, что демонстративно отказался приехать.
Перед открытием выставки картин в Вене в 1881 году отцу пришлось выдержать борьбу с владельцами здания «Kunstlerhaus», где помещалась выставка, в вопросе об установлении размера входной платы. Художники не соглашались было снизить плату, чтобы не приучать публику платить менее обычного, а также из тех соображений, чтобы «на выставку не наползло всякой дряни». Все же отцу удалось добиться своего, и цена входного билета была установлена в тридцать крейцеров, а в воскресные дни даже десять крейцеров. Печать не без удивления отмечала, что среди посетителей можно видеть «представителей аристократических фамилий рядом с рабочими, чипов высшей бюрократии, важных осанистых генералов вперемежку с мелким бюргером и рядовым линейным солдатом...» Подобное явление наблюдалось и на иных выставках отца, в том числе на выставках, происходивших в России. В Вене оно бросалось в глаза, так как обособленность классов общества проявлялась там более резко, чем в иных западноевропейских городах. А потому это новое явление чрезвычайно радовало отца, который 28 октября 1881 года писал В.В.Стасову: «Признаюсь, с удовольствием видел, как все более и более ходит бедно одетого люда и солдат; надеюсь, будет выполнена моя просьба, чтобы в последние дни школы с учителями и солдаты имели даровой впуск».
Малая входная плата не была единственной причиной снижения доходов от выставок. Значительное влияние в том же смысле оказывали необычно большие расходы, связанные с перевозкой картин, их развешиванием, декорированием выставочного помещения, содержанием постоянного персонала, обслуживавшего выставку и т.п. Картины, число которых доходило иногда до ста пятидесяти и даже ста восьмидесяти, бывали вставлены в массивные деревянные с гипсовой лепкой позолоченные рамы. При перевозках они тщательно упаковывались в солидные ящики, равно как и остальной инвентарь выставки. Для лучшего представления о количестве и тяжести всего этого груза достаточно указать, что при переезде выставки из Парижа в Петербург в январе 1880 года одни только ящики с картинами заняли полные четыре железнодорожные платформы. Все выставочное помещение бывало эффектно декорировано. Стены залов драпировались бархатом цвета темного бордо, на фоне которого картины в золотых рамах резко выделялись. Для декорирования служили также предметы этнографических коллекций, собранных отцом в его путешествиях, азиатское и европейское оружие, дорогие индийские, туркменские и бухарские ковры, которые, по признанию самого отца, были его «слабостью», и т.п. Для создания среди посетителей настроения, соответствующего содержанию картин, и для усиления впечатления от них на некоторых выставках небольшой оркестр или фисгармония исполняли русские музыкальные сочинения.
Между прочим, залы посмертной выставки, происходившей в Петербурге в 1904 году от 15 ноября до 12 декабря, был декорированы способом, подобным вышеописанному. Сохранилась и фотография одного из залов этой выставки. Такое оборудование выставок стоило, конечно, больших денег. Поэтому отец был вынужден выставлять свои картины главным образом в больших городах, которые могли дать очень большое количество посетителей. В городах же со сравнительно малым населением выставки не окупались даже при самом большом успехе. Отец жаловался однажды В.В.Стасову, что почитатели его таланта даже не представляют себе громадности денежных средств, которые он должен затратить, начиная от процесса создания картин до того момента, когда эти картины предоставлены посетителям выставки к обозрению.
Выставочная деятельность отца и его литературные труды могли давать денежные средства, хватавшие лишь для скромной жизни с семьей. Но из этих средств невозможно было покрывать особые, крупные расходы в целях, тесно связанных с его творческой деятельностью и являвшихся для нее необходимой предпосылкой, как, например, вышеупомянутая постройка мастерской в Мезон-Лаффитте под Парижем, его частые, очень дорого стоившие путешествия, переезд из Франции в Россию и т.д. В каждом из этих случаев необходимо было располагать большой денежной суммой, получить которую возможно было только посредством единовременной продажи значительного числа картин. Это могло осуществиться или аукционом, который устраивался по окончании одной из выставок, или же продажей какой-либо серии картин в руки одного лица, как это было с туркестанской серией, купленной П.М.Третьяковым. При этом, однако, совершенно так же, как и при выставочной деятельности, отец подчинял свои денежные интересы интересам идейного характера и шел на самые большие материальные жертвы ради достижения двух условий: сохранения хотя бы своих лучших произведений для родины и неразрознивания отдельных серий картин. Последнего условия можно было достигнуть, конечно, только при продаже серии в руки одного лица.
Стремясь распространять идею мира среди народов всего света, отец из чисто патриотических побуждений прилагал все усилия к тому, чтобы картины его выставок, проделав длинный путь по возможно большему числу стран Старого и Нового Света, возвратились бы домой и остались навсегда на родине. Поэтому на каталогах заграничных выставок бывали иногда надписи, гласящие, что выставленные картины не продаются. И только острая нужда в деньгах и отсутствие надежды на продажу картин в России могли заставить отца решиться на аукцион за границей. Но и тут перед началом аукциона он делал обычно попытки сохранить как можно большее число своих произведений для России, предлагая наиболее состоятельным коллекционерам, как, например, П.М.Третьякову, покупавшему картины по большей части или целыми сериями или группами для помещения их в своей публичной галерее без разрознивания, отец делал еще большие уступки, снижая цену до трети.
Даже предложение такого солидного заграничного покупателя, как принц Уэльский, выразившего русскому дипломатическому чиновнику М.Бартоломе пожелание, чтобы индийские картины Верещагина непременно остались в Англии, не соблазнило отца. В письме В.В.Стасову от 13 марта 1879 года, сообщив о желании принца, отец пишет, что ему «хотелось бы оставить их в России, хоть и за меньшую цену».
В письме же П.М.Третьякову от 9 февраля 1887 года отец говорит: «Мне предлагают выставлять и продавать мои работы за морем, и я с ужасом думаю о том, что не в России, а где-нибудь в Америке очутятся мои лучшие работы. Коли соберетесь с деньгами, приобретайте что поинтереснее; по окончании выставок я отдам Вам дешевле». Второе правило, к которому отец стремился при продаже картин и которому он придавал особенно важное значение, состояло в том, чтобы продавать целые серии в одни руки при условии, что входящие в их состав картины останутся неразрозненными навсегда.
Отличительной особенностью творчества Верещагина, которую отмечали художественные критики, как заграничные, так и русские, была серийность огромного большинства его произведений. Отдельные картины одной и той же группы или серии не изображали самостоятельных, обособленных эпизодов, а были между собой внутренне связаны. Чтобы произвести на зрителя более сильное впечатление, а главное, чтобы лучше выявить вложенную в них мысль, художник развивал один и тот же сюжет во многих картинах, давая несколько следующих один за другим моментов одного события. На это указывает сам отец в письме В.В.Стасову (от середины марта 1874 года) по поводу своей первой капитальной серии картин - туркестанской. В этом письме он называет себя «новатором», который, по его выражению, «перешагнул» через рутинное, ничем в сущности не оправдываемое правило: «художнику-живописцу довольствоваться моментом и предоставить дальнейшее развитие этого момента литературе». Отец решительно отвергает это правило как «давно ожидающее погребения». Таким образом, каждая серия картин Верещагина представляет собой нечто единое, и потому удаление из ее состава хотя бы одной картины неминуемо ведет к нарушению последовательности целого. Не удивительно поэтому, что при каждых переговорах о продаже, если только они возникали, отец всегда ставил в первую очередь непременное условие, чтобы покупаемая серия никогда не разрознивалась. Но сколько усилий ни прилагал он для достижения этого условия, на какие материальные жертвы ни шел, ему удалось получить полное согласие покупателя только в одном, единственном случае, а именно при продаже серии туркестанских картин. Первоначально эта серия была продана отцом П.М.Третьякову, который взял себе в компаньоны по покупке своего брата С.М.Третьякова и Д.П.Боткина, и только позднее она перешла в единоличное владение первого из них, причем Боткин потребовал было разделения всей коллекции на две части. Узнав об этом, отец, находившийся в это время в Бомбее, в Индии, писал В.В.Стасову: «Не могу Вам сказать, как неприятно это мне было слышать; из желания оставить все картины и этюды неразрозненными я отказался от суммы, гораздо большей, которую доставила бы мне продажа порознь, а теперь благодаря моему отсутствию все старание пошло ни к чему». Самому же П.М.Третьякову отец сообщил условия продажи еще перед отъездом в Индию письмом в конце марта 1874 года, в котором писал:
«Милостивый государь, Павел Михайлович,
К тому условию, которое Дмитрий Петрович Боткин со слов Александра Константиновича Гейнса, вероятно, уже сообщил Вам (а именно, что коллекция купленных Вами картин не может быть разрознена ни Вами, ни потомками Вашими), я позволяю себе прибавить просьбу - отправлять картины на выставки - всемирные или иные, если бы это случилось, не иначе как в составе всей коллекции или по крайней мере трех четвертей ее, а также не дозволять при таком случае Академии разбрасывать ее с тою бестолковостью, которая ее везде и всегда отличает».
Из содержания этого письма мы видим, что отец не только считал недопустимым разрознивание туркестанских своих картин, но не соглашался даже на кратковременное их распыление. Павел Михайлович Третьяков и сам был того мнения, что произведения художника, проникнутые единой мыслью и преследующие единую, общую цель, имеют максимальную ценность и значение именно в своей совокупности и нераздельности.
Окончено 20 апреля 1971 года.
Карловы Бары. В.Верещагин
------------------------------------------------
Полностью воспоминания можно прочитать здесь:
http://veresh.ru/veresh.php