Арт-новости

[Хранитель укропа]

Питер Дойг или Пит Дойдж:
художника принуждали через суд признать чужую работу своей

Сотрудник исправительного учреждения, утверждающий, что купил в 1970-е годы картину Дойга за $100, подал против художника иск размером в $5 млн

http://www.theartnewspaper.ru/posts/3349/

- Пустынный пейзаж с подписью Пит Дойдж / ArgoGroup

[Хранитель укропа]

..эксперименты..

За 2 года в Мёртвом море платье израильской художницы сменило цвет

В 2014 г. израильская художница Сигалит Ландау в рамках проекта «Соляная невеста» погрузила чёрное платье в воды Мёртвого моря и наблюдала за происходящими изменениями. В результате через 2 года платье, покрывшись соляной коркой, из черного стало белым.
Статья - https://russian.rt.com/article/31813...tm_source=smi2
Все фото в галерее "Мальборо" https://www.instagram.com/explore/ta...hcontemporary/
На создание серии из 8 фотографий, которая в настоящее время выставлена в лондонской галерее «Мальборо», художницу вдохновила пьеса Семёна Анского «Диббук (Меж двух миров)» (1916). «Это будто снег, будто сахар, будто принятие смерти; твёрдые слёзы, подобно белизне, сдающейся под совместным напором огня и воды», — цитирует Ландау газета The Jerusalem Post. Как отмечается, художница создала точную копию того платья, что носили в постановке пьесы в 1920-е годы.

[Хранитель укропа]

Художник Павел Суслов - о своем новом проекте
"Как живется внутри головы"

Евгений Коноплев

Темой «Архстояния-2016» было выбрано «Убежище». Одним из ярчайших воплощений этой идеи стал проект «Голова бомжа» 31-летнего живописца ПАВЛА СУСЛОВА. На излете августа – за неделю до завершения своего творческого проекта – Павел рассказал, как прожил месяц на лесной лужайке в огромной голове, составленной из его собственных холстов.

- Павел, почему «голова», понятно. Но почему «бомжа»? Да, изнутри ваш домик с развешанными пожитками и походной посудой наталкивает на такие ассоциации. Но все-таки выносить это слово в название проекта – это не позерство?

- Да, со стороны это может выглядеть, как показуха. Но это народное название, его мои друзья придумали. Мой первый домик был размером с палатку. Придумано все было для удобства: захотелось мне как-то раз на пленере пожить на море прямо на пляже, но чтобы была защита какая-то – от солнца, от дождя, ну и от людей какая-то минимальная закрытость. Хотелось поэкспериментировать, то есть, не как обычно, – ты в палатке, а холсты на улице мокнут – а собрать их в конструкцию. И вот я ходил вокруг этого домика из холстов, который стоял на краю моря, и расписывал его – утром один холст, потому что Солнце чуть ниже и желтее светит, к полудню в другом месте. В итоге, стоит маленькое укрытие из щитов, а внутри живет человек, который постоянно в краске… ну это же и есть дом бомжа. Я и сам не знал, что это разрастется потом до таких масштабов. «Голова» – пока самый большой из домиков, в которых я жил до сих пор. А название концепции так и осталось.

- Да, почитав информацию о Вас в Интернете, может остаться ощущение, что последние лет 5 Вы только в разных домиках из холстов и живете. У вас вообще свой дом-то есть? Так и подмывает спросить о прописке.

Читать дальше... 

- Да нет, я в квартире живу и работаю – в подмосковном Жуковском. А словосочетание «без определенного места жительства» еще и очень хорошо подчеркивает, что эти мои домики бомжа постоянно возникают в разных местах. Этот дом существует временно, пока там внутри живет человек. А потом этот дом разбирается, и все – его больше нет. Потом появляется новый – в другом месте. Бомж в данном случае – это про временность, про отсутствие определенности.

- Значит, это не идея, придуманная специально для «Архстояния-2016»? Но все-таки с темой «Убежище» она совпадает идеально, согласитесь. Как Вам тут живется в Вашем убежище? Как Вы вообще месяц держитесь без душа и электричества? Да и крыша из холстов ведь явно протекает?

- Душ есть недалеко в кемпинге для посетителей фестиваля, воду я беру в колодце в домике для персонала, там же заряжаю мобильный телефон, готовлю на горелке с газовыми баллончиками. Дожди не пугают – краски масляные, масло отталкивает воду. На 3-м этаже у меня палатка, под ней все остается сухим, под подиумом, на котором стоит голова, тоже много мест, где не заливает. Чем-то это похоже на муравьев, они муравейники так же строят. И вообще у меня в этом домике уютнее, чем во всех прежних проектах, – кухня, стол, какой-то буфет организовался.

Работается здесь чудесно – это самое лучшее место для плэнера, я об этом мечтал с 2010 г., когда впервые побывал в Никола-Ленивце еще в качестве зрителя.

- Кстати, о зрителях, их ведь здесь много, не отвлекают от работы?

- Да не так уж их тут и много, как я опасался. Один из моих прошлых домиков вызывал ажиотаж – он был на дереве, и всем хотелось посмотреть его изнутри. А здесь спокойнее все. Придут люди, постоят, посмотрят, не все даже спрашивают, что там – в голове.

- Но своего зрителя вы здесь увидели?

- Я своего зрителя услышал. Я же, когда не работаю, почти всегда внутри сижу: читаю, готовлю. И постоянно слышу, как зрители объект обсуждают, слышу и восторги и критику. Не все же кричат «Есть кто внутри?». А я не могу каждый раз говорить «Я внутри, я вас слышу», а то пару раз сильно людей напугал.

А бывает и наоборот, люди бегут посмотреть внутрь, а тут человек живет. Это ведь единственный, так сказать, обитаемый арт-объект, а большинство других на «Архстоянии» подталкивают зрителей забраться внутрь и посмотреть на них и с этой точки зрения тоже.

- И как живется внутри головы? Есть ли какие-то неожиданные ощущения? Любители эзотерики утверждают, например, что в пирамиде молоко дольше хранится, не скисая? Может быть, голова навевает какие-то особые мысли?

- Да ничего необычного, так же, как и жить в яйце, и в летающей тарелке, и в танке – у меня был такой проект ко дню Победы. К тому же, я изнутри эту форму практически не ощущаю.

- А кстати, почему голова?

- Да это я просто как-то листал свои альбомы с первого курса института. Это же учебное пособие – ее все студенты рисуют. Вот мне подумалось, а хорошо бы было в ней пожить. Прошло несколько лет, идея воплотилась. Сейчас я, например, ношусь с идеей стегозавра – это ящер с большими треугольниками на спине. "Крышеящер", в переводе с латинского. Мне уже мой друг модель рассчитал, вот думаю, где денег взять на этот новый проект, и самому интересно, когда и где он состоится.

- То есть, никакой мистики? И по ночам голова не оживает и не диктует Вам мысли и не ведет с Вами разговоров.

- Мистики нет, абсурд иногда случается. Это мой первый домик с замком, как-то раз потерял ключ, пришлось со стремянки залезать внутрь через ухо. Мне, кажется, это интересно смотрелось со стороны.

Еще был случай, мы сидели внутри и беседовали с парнем из местных деревенских, и он мне начал рассказывать про свою жизнь, чем-то удивительно похожую на мою судьбу. И вот я его уже почти не слышу, и у меня возникает такое четкое ощущение раздвоения личности. Я прямо вижу кадр: камера берет крупный план головы человека, а у него там внутри два таких же человека сидят и о чем-то рассуждают, что-то рассказывают друг другу о своей жизни. В общем, такой театр абсурда…

А вообще, я думал до начала проекта: русское поле, голова из земли – сама собой напрашивается аналогия с «Русланом и Людмилой»… ни один из зрителей не спросил.

- Понятно, среди объектов современного искусства пушкинских аллюзий ни у кого не возникает. Как Вам самому понравилось в культурном авангарде?

- Это на меня очень сильно повлияло. Мыслей огромное количество. Захотелось больше почитать о современном искусстве, вернусь домой – буду слушать лекции на эту тему.

Понимаете, вот прямо здесь Николай Полисский делал что-то огромное, с ним работали большие художники, и я смог поработать с ними на одной площадке, и лучше понять их. Я же здесь рисую только с натуры – то есть, я сажусь у каждого арт-объекта и по несколько часов на него смотрю, и к каждому возвращаюсь по несколько раз в месяц. Конечно, появляется глубина их понимания, недоступная в режиме зрителя парка – когда день-два по нему погулял и быстро все обошел.

- Любимые объекты и места на «Архстоянии» у Вас есть?

- Ну, тут ничего неожиданного – это ротонда, центр и символ парка. Вы и картин ее на моих холстах на голове найдете больше всего. Я с ротондой даже творческий диалог веду. Она из дверей состоит, открываешь каждую – и понимаешь, куда она направляет, и к какому объекту тебя приведет эта дорога. А у меня, получается, эти объекты прямо, в лоб, показаны, то есть, у меня как бы те же двери, только на холстах.

- Вот только ротонда простояла десять лет, и еще не меньше, надеюсь, простоит. А «Голове бомжа» осталось жить неделю – до конца августа. Дальше с ней что будет?

- То же, что и с другими проектами. Это же коллекция этюдов – результат полуторамесячного пленера. Дома отберу лучшие работы, завершу их, и они пойдут на выставку. Обычно после каждого проекта я выставляюсь в Коломне, где состою в Союзе художников. Из «Головы» будет выставка в сентябре - в московской "Арт-галерее Солнцево".

- Не грустно, что такой уникальный период работы заканчивается?

- У меня сейчас заканчиваются еда и деньги. Поэтому мне не грустно, а напротив, хочется поскорее оказаться в месте, где можно нормально сходить в магазин и в гости.

- Вот и говорите после этого, что Вы не бомж. Кстати, по-вашему, художник должен скорее быть богат как Глазунов или Шилов, или нищ как Ван-Гог?

- Я не считаю, что художник должен быть богатым или бедным – он может находиться в любом социальном положении и обладать самым разным художественным образованием. Если говорить о себе, то я просто делаю то, на что у меня хватает средств. Будут у меня миллионы – я не знаю, что я будут делать.

- Но миссия-то у художника должна быть?

- Я думаю, художник имеет право не знать своей миссии. Он может просто делать то, что он делает, потому что не может иначе, и не особо задумываться, откуда у него эта потребность и желание. Главное, чтобы он плохого ничего не делал – нравственно, по-человечески.

[Хранитель укропа]

Отложенный авангард
Анна Толстова о старых и новых проблемах Нукусского музея

В конце августа в Нукусе — к 25-летию независимости Узбекистана и к собственному музейному 50-летию — должен был полностью открыться весь комплекс зданий Музея искусств Каракалпакстана им. И.В. Савицкого, в просторечии — Нукусского музея или Музея Савицкого. Однако открытие, видимо, будет отложено, а музейный мир продолжит тревожиться за судьбу "Лувра в пустыне".

Изначально Государственный музей искусств Каракалпакской АССР, учрежденный постановлением Совета министров ККАССР в 1966 г, имел всего 1 штатную единицу — директора. Но директор, он же творец лучшего из музеев, созданных в послевоенном Советском Союзе, творец-демиург — ex nihilo, с чистого листа, и был всем: от ведущего научного сотрудника и реставратора до уборщика и охранника. Жил в музее — в прямом и переносном смысле, даже получив квартиру в одном из 2-х "номенклатурных" 9 этажных небоскребов Нукуса, остался при своей коллекции, а жилплощадь отдал самым ценным кадрам — реставраторским. И хотя со временем штат расширился, продолжал заниматься всем — умер оттого, что сжег легкие формалиновыми парами, очищая археологическую бронзу допотопным методом, кипячением в формалине. Умирая в московской клинике, изводил врачей побегами — все пытался заполучить еще что-нибудь в музей, шарил по мастерским. После смерти директора 2 вагона искусства отправились в Каракалпакию по железной дороге. Игорь Витальевич Савицкий (1915-1984) похоронен на христианском кладбище в Нукусе, на могильной плите — надпись "Гениальному спасателю красоты от благодарных потомков".

Читать дальше... 

В эпитафии заключена концепция музея, сформулированная продолжателями дела Савицкого в годы перестройки: Савицкий спасал то, что, кроме него, никому не было видно и нужно. Археологические памятники, каких в земле Хорезма так много, что наука должна была бы объявить войну сельскому хозяйству, он продолжал искать, когда экспедиции уходили с объекта, и сражался с колхозниками, готовыми распахать очередную крепость. Каракалпакское народное декоративно-прикладное искусство — резьбу по дереву, украшения, костюмы, ткани. Он первым увидел в нем особые, отличные от туркменского и казахского черты, и бросился собирать исчезающие на глазах предметы полукочевого быта, обходя аул за аулом, торгуясь со стариками, выуживая обрывки и осколки древностей из печей и арыков. И главное, советский авангард 1920-х и 1930-х — запретный, репрессированный и еще не реабилитированный. Он спас от физической гибели наследие многих забытых, затравленных и загубленных художников. Скажем, гениального Лысенко, художника масштаба Павла Филонова, про которого почти ничего не известно, даже имя — то ли Евгений, то ли Василий. Его "Бык" — визитная карточка Нукусского музея. Савицкий первым понял ценность искусства 1930-х, которое в Туркестане дольше, чем где бы то ни было еще, сохраняло верность формальным принципам авангарда и, пользуясь отдаленностью от Москвы, не спешило вставать на рельсы соцреализма.

В 1984 музею дали имя создателя, в 2002-м президент Республики Узбекистан Ислам Каримов посмертно наградил Савицкого орденом "За великие заслуги", в 2003-м коллекция переехала в новое здание, и то была лишь первая очередь большого музейного комплекса. Сейчас готова 2-ая очередь: здание-близнец и соединяющее оба выставочных помещения фондохранилище. Проект был утвержден еще в 1989 - это позднесоветское зодчество трудно назвать современной архитектурой, но постройки второй очереди по возможности модернизировали изнутри. По плану в новое здание должно переместиться знаменитое нукусское собрание живописи, графики и скульптуры XX века, тогда как в старом расширят экспозиции археологии и этнографии. Но пока до переезда далеко: запасники опечатаны, в хранении музея работает правительственная инвентаризационная комиссия, удалось ли спасти красоту от благодарных потомков — неизвестно.

"Музейное дело" с политической подоплекой началось в Узбекистане около 3-х лет назад, когда один блогер-оппозиционер проник на виллу дочери президента Гульнары Каримовой в Швейцарии и сфотографировал висевшие там картины — кое-что числилось на хранении в гос.музеях. Вскоре посадили главного хранителя и 2-х реставраторов Музея искусств Узбекистана — ташкентских музейных работников обвинили в хищениях, а именно — в подмене подлинных вещей из фондов копиями и продажах оригиналов. С тех пор во всех музеях страны проходит тотальная инвентаризация — атмосфера напряженная, полицейские строгости, каких в Узбекистане и без того хватает, коснулись даже посетителей, в некоторые "храмы искусства" зритель может проникнуть только по предъявлении паспорта, номер которого запишут в амбарную книгу, а иностранца могут и не впустить без регистрации. К исследовательской работе это, естественно, как-то не располагает.

Внешне в Музее Савицкого все благополучно. На втором этаже выставлена археология, народное искусство и живопись советской Каракалпакии, а весь третий отдан авангарду 1920-х и 1930-х, развешанному почти шпалерно. Есть и отдельный зал живописи Савицкого — ученик Роберта Фалька и Константина Истомина, он был тонким пейзажистом, писал Каракалпакию в духе Альбера Марке. Экскурсантов, особенно школьников, полно, и порой приходится стоять в очереди, что для музеев Узбекистана необычно. Однако в прошлом году Маринику Бабаназарову, наследницу Савицкого, возглавлявшую Нукусский музей в течение последних 30 лет, сняли с поста директора. Музейные сотрудники отказываются что-либо комментировать, интернет-кампания в защиту Бабаназаровой, приложившей так много сил к популяризации бренда "Лувр в пустыне" в западном мире и приведшей в Нукус иностранных специалистов и туристов, сошла на нет, независимая пресса в стране отсутствует — город полнится слухами. Впрочем, более всего страшатся не того, что что-то могло пропасть, а того, что музей целиком или частично переведут в Ташкент и главной достопримечательностью столицы Каракалпакстана останется аральская экологическая катастрофа.

Опасения отчасти оправданы: первое покушение на коллекцию, собранную Савицким, случилось сразу после его смерти — ташкентская комиссия прибыла в Нукус отбирать вещи. До сих пор все набеги ташкентцев удавалось отбить — Музей Савицкого в Каракалпакии, склонной к сепаратизму, воспринимается как один из главных национальных символов. Вопрос в том, достаточно ли у нового директора Максета Карлыбаева, филолога, историка и этнографа, свободно владеющего несколькими иностранными языками и имеющего менеджерский опыт, административного ресурса, чтобы сохранить музей в Нукусе.
Еще один вопрос: будет ли когда-нибудь составлен и опубликован полный научный каталог коллекции, в которой более 80 тысяч единиц хранения, и написана научная история собрания?
Пока это не сделано, нельзя понять, что за музей создавал Савицкий. Но сделать это очень сложно: многие подробности из жизни тех или иных художников и обстоятельства приобретения их работ Савицкий унес с собой в могилу, а записей не оставил — бумаге не доверял.

Агиография отца-основателя музея — в соответствии с законами жанра — полна рассказов о собирательском подвижничестве, коллекционерских причудах, удачах и чудесных обретениях сокровищ, и за ними теряется историческая личность, весьма загадочная. Первый раз киевлянин по рождению и москвич по прописке Савицкий попал в Узбекистан в 1942-м — студентом Суриковского института, эвакуированного в Самарканд. Ему было уже под 30: учиться начал поздно — после ФЗУ и работы на заводе, на фронт не призвали по состоянию здоровья. ФЗУ очевидно объясняется тем, что он был "из бывших": по отцу — из польских дворян, по матери — и вовсе внук выдающего слависта и русского националиста Тимофея Флоринского, которого большевики шлепнули, как взяли Киев. Этим же, видимо, объясняется и плохое здоровье: по глухим намекам мемуаристов можно судить, что утрачено оно было на Лубянке — в том бесценном памятнике нашей истории, где сидели многие выдающиеся деятели культуры. В веселом 1950 г. Савицкий уехал из Москвы в Каракалпакию — работать художником в легендарной Хорезмской археолого-этнографической экспедиции Сергея Толстова, первооткрывателя цивилизации Древнего Хорезма. Остался навсегда и благополучно избежал всех возможных в его случае неприятностей. История музея берет начало в Хорезмской экспедиции.

До "преодоления культа личности" Савицкий работал под прикрытием экспедиции могущественного Толстова, следующие 10 лет существовал на птичьих правах при НИИ экономики и культуры, Институте истории Каракалпакского филиала АН УзССР, Каракалпакском историко-краеведческом музее. Коллекция — от древней археологии он быстро перешел к каракалпакской этнографии, мало кому тогда интересной,— поначалу обитала в гараже, позднее переехала к краеведам. Он смог пробить выставки каракалпакского народного искусства в Нукусе, Ташкенте и даже Москве — на этом основании заговорили о художественном музее. Савицкому покровительствовали первый секретарь Каракалпакского обкома партии Каллибек Камалов и секретарь по идеологии Каракалпакского обкома КП Узбекистана академик Марат Нурмухамедов — то ли как интеллигентные люди, то ли как каракалпакские патриоты. В доме Нурмухамедова, отца Мариники Бабаназаровой, Савицкий, по ее воспоминаниям, не стесняясь в выражениях, честил на чем свет стоит советскую власть. Такое, судя по всему, было возможно только в далекой Каракалпакии — глухой и пустынной автономии одной из самых непривилегированных советских республик. Тогда в Нукус, закрытый военный город, не летали самолеты и не ездили поезда. Понятно, что имевший смелость выставлять в постоянной экспозиции работы художников, прошедших через лагеря или расстрелянных, Савицкий был антисоветчиком: на голубом глазу объяснял высоким комиссиям, что эпические лагерные рисунки Надежды Боровой (это, видимо, самое сильное свидетельство о ГУЛАГе в советском искусстве) рассказывают о зверствах фашистов.
Но все же каковы были его музейные замыслы?
Концепция музея, по-видимому, была одновременно традиционной и новаторской: Савицкий строил типичный "западный" музей нетипичного "восточного" искусства. Археология — местная, хорезмская, новонайденная; этнография — местная, каракалпакская, новооткрытая; мировая художественная культура — в слепках, как и в ГМИИ, Савицкий выпросил у союзного минкульта коллекцию слепков, подаренную СССР Надей Леже. И наконец, картинная галерея — нечто из ряда вон выходящее. Говорят, будто у Савицкого имелась культуртрегерская идея, что из импортированной в советскую Среднюю Азию авангардной школы — Михаил Курзин, Александр Волков, Усто Мумин, Виктор Уфимцев, Надежда Кашина — должно вырасти местное модернистское искусство, раз по этому пути уже пошел родившийся в Ташкенте казах Урал Тансыкбаев, авангардист 1-го призыва, чьи ранние картины в Нукусе бесподобны. Исходя из этой идеи, а не потому, что так было положено в главном музее автономии, Савицкий собирал живопись и скульптуру советской Каракалпакии — в целом, действительно, куда более модернистскую по форме, нежели официальное искусство Москвы и Ленинграда тех лет. Но сегодня пост- и деколониальные теоретики должны камня на камне не оставить от колонизаторской музейной практики Савицкого.

Была ли у Савицкого какая-то концепция коллекции авангарда, помимо диссидентского желания спасти близких по эстетике и судьбе художников своего и старшего поколений, сказать трудно. Он начал собирать с Узбекистана — ездил в Ташкент и Самарканд, покупал или брал под расписку у еще живых, у наследников. Потом повадился в Москву. Очаровывал вдов и детей, выпрашивал в Архиве художественных произведений (предшественник РОСИЗО), во Всесоюзном художественно-производственном комбинате имени Вучетича, даже в Третьяковке — все равно же в Москве не выставят. Брал все, что дадут, под чистую, формируя монографические коллекции в тысячи единиц хранения. Если вас интересует творчество советского Энсора Аркадия Ставровского или шагаловского однокашника Рувима Мазеля — пожалуйте в Нукус. Если вы хотите увидеть настоящего, несломленного Михаила Курзина, идейного вдохновителя "Мастеров Нового Востока", не предавшего авангард после 2-х сроков лагерей - 8 лет и за небольшой передышкой еще 8, без малейшей возможности работать художником в заключении, вам не в Ташкент и не в Бухару, а в Нукус.

Судя по известному перестроечному альбому "Авангард, остановленный на бегу", который составили на основе нукусского собрания, у Савицкого не было особых национальных или региональных предпочтений: отдавая дань прекрасным ташкентцам и самаркандцам, он брал все что мог — от Михаила Ле-Дантю и Любови Поповой до Климента Редько и Алисы Порет. Кажется, ему нравились харьковчане и была близка символистская линия в самых различных проявлениях, будь то последователь федоровского космизма Василий Чекрыгин или же обожатели Рериха из группы "Амаравелла". Судя по нынешнему варианту экспозиции, у Савицкого были какие-то ориенталистские идеи, и, кроме "Мастеров Нового Востока" и им сочувствующих, кого сегодня принято называть "туркестанским авангардом", он старался собрать тех, кто ездил в творческие экспедиции в Среднюю Азию, на Кавказ и Каспий или же прикипел к Узбекистану, оказавшись в эвакуации. Впрочем, коллекция Савицкого так велика, что ее можно тасовать и так и этак. Но одно можно сказать совершенно определенно: после посещения Музея искусств Каракалпакстана им. И.В. Савицкого понимаешь, что история советского авангарда состоит не из "черных квадратов", а из белых пятен.

[Алексан Давидов]

Van Gogh Museum представляет основные моменты из коллекции Мерцбахера на выставке Exhibition Van Gogh Inspires: Matisse, Kirchner, Kandinsky.

Что Ван Гог значил для поколения художников, которые следовали за ним?
Эта небольшая выставка демонстрирует 14 основных моментов из Коллекции Мербахера, иллюстрируя, как Ван Гог влиял на французский Фовизм и немецких экспрессионистов, таких как Матисс, Кирхнер и Кандинский.


Картины Анри Матисса, Эрнста Людвига Кирхнера и Василия Кандинского в настоящее время демонстрируются в Нидерландах впервые.

С 24 августа по 27 ноября 2016 года.

____________________________________

1. Явленский Алексей Георгиевич (1864—1941).
"Тёмно-синий тюрбан" (Елена в тёмно-синем тюрбане), 1910.
Картон, масло, фрагмент.

2. Эрнст Людвиг Кирхнер. (1880-1938)
"Девушка с кошкой", (Франци), 1910.
Холст, масло, фрагмент.

[Хранитель укропа]

В Греции откроют памятник русской княгине Ольге. Скульптор рассказал подробности проекта.

В Салониках установят памятник русской княгине Ольге Константиновне, ставшей супругой греческого короля Георга I. В четверг памятник был отправлен в Грецию из Москвы. Российский скульптор Андрей Коробцов поделился деталями о проекте.

– Расскажите в общих чертах о памятнике. Насколько он получился большим?

– Он сделан из бронзы и гранита, у него гранитный постамент и бронзовая скульптура. Постамент весит где-то 10 тонн и около 1 тонны весит сама скульптура. Общая высота около 4-х метров.

– Кому принадлежит идея этого проекта?

– Был объявлен конкурс, мы с архитектором Константином Фоминым спроектировали 3 проекта, и один из них победил. Насколько я знаю, в конкурсе участвовало около 8 проектов.

– Почему именно княгиня Ольга?

– Это не княгиня Ольга, это королева Ольга. Она была замужем за королем Греции Георгом I, так что она напрямую связана с Грецией и её там, по крайней мере, как мне объяснили, ее там очень любят и почитают. Она много занималась благотворительностью, строила церкви, помогала флоту, она была инициатором возобновления Олимпийских игр. Вот те игры, которые в Афинах проходили, были организованы с ее инициативы. У нее там народная любовь, и все греки, с которыми приходилось общаться – все ее знают и любят.

– Расскажите, какой она была и какой ее вы представили?

– Материала довольно много. Много различных фотографий, поэтому я вдохновлялся, просто глядя на ее снимки. В этих снимках достаточно стати и благородства чтобы вдохновиться. Именно этот образ я и хотел поймать, передать скульптуре королевскую кровь.

– А вы как работали? Вы сначала приехали в Грецию пообщаться, а потом уже в России ее делали?

– Дело в том, что конкурс объявили Российское военно-историческое общество и фонд Ивана Саввиди вместе. Обе организации спонсируют и продвигают проект. Изначально предполагалось, что скульптор будет именно русский, и это будет подарок от России к Греции, ведь сейчас год России в Греции и год Греции в России. И здесь русскоязычные греки курировали его, приезжали ко мне в мастерскую, мы все обсудили, у них были какие-то свои предпочтения, но то, что они сказали, я примерно так себе это и представлял. Нужно было показать благородство, какие-то заслуги, они изображены в рельефе по 4-м сторонам постамента.

– Вы довольны результатом?

– Я, конечно, первые-вторые места не раздавал своим скульптурам, но этот памятник точно занимает особое. Это мой 1-ый международный проект. У меня были, конечно, выставки в Лондоне, в Вене была выставка в прошлом году, но полноценный памятник он у меня первый. И результат, который получился на данный момент, превзошел мои ожидания. Я поэкспериментировал с тонировкой, и получилось очень интересно. Я думаю, что скульптура должна всем нравиться. По крайней мере, я сам доволен, что бывает не так часто. Обычно авторы очень критичны к себе.

Посмотреть фотографии памятника русской княгине - http://nsn.fm/culture/v-gretsii-otkr...-skulptora.php

[Хранитель укропа]

Ничто академическое не чуждо
Студенты Академии художеств Санкт-Петербурга в галерее «Пересветов переулок»

Номинант последней «Инновации» Леонид Цхэ, недавний выпускник и нынешний преподаватель Академии художеств, в просторечии называемой «Репинка», привез в муниципальную галерею «Пересветов переулок» выставку студентов графического факультета. Тема выставки — «Общее место».
Рассуждалка от Валентина Дьяконова
"Коммерсантъ" от 26.08.2016 год.

Общее место в понимании студентов «Репинки» — это в 1-ую очередь место общего пользования.
Ольга Свириденко рисует битву за товары на распродаже в магазине «Стокманн».
Полина Гармаш изображает тренировочную площадку для любителей экстремального спорта в стиле иллюстраций Евгения Мигунова к книге Стругацких «Понедельник начинается в субботу».
Впечатляющим талантом показать яркие цвета фастфуда, как блеклые и депрессивные, обладает Александра Лазарева.
Почти все работы чем-то да хороши, но речь идет не только о них самих, но и о том, как реформировать академическое образование и стоит ли этим заниматься.
Леонид Цхэ пытается — и он не первый: 5 лет назад выпускники другого академического заведения Санкт-Петербурга, Академии имени Штиглица (она же «Муха»), собрались в сквоте на проспекте Непокоренных и попытались делать современное искусство, не отказываясь от навыков «правильного» рисунка. Некоторые из них, например Иван Плющ, добились успеха, некоторые — нет, в любом случае их пример не стал наукой для альма-матер.

Кое-какие страны бывшего соцлагеря научились художественной конверсии. В Лейпциге на востоке Германии и в румынском Клуже возникли новые школы — вокруг Нео Рауха и Адриана Гение соответственно. Оба художника намного более знамениты, чем их соратники и ученики, но волну, безусловно, подняли и новых звезд воспитали. У нас, за редчайшими исключениями, таких художников нет, хотя именно СССР и продвигал академическое образование в подчиненных Москве соцстранах с целью нивелировать различия и выработать универсальный большой стиль. «Общее место» в принципе объясняет, почему в постсоветской России пока не получается найти рецепт современной живописи, которая учитывала бы наработки академического образования и при этом не выглядела старомодно и бессмысленно.
В первую очередь это вопрос знаний: студентов до сих пор учат, что живопись более или менее заканчивается на Сезанне. Но практика добывания вдохновляющих примеров с всеобщим распространением интернета радикально упростилась, и если тратить хотя бы немного времени на осмысленный браузинг, можно установить себе недостающий софт.

Главная проблема, однако, лежит в области харда, и переустановить его намного сложнее. Штука в том, что того 3-х мерного пространства, которое студентов учат строить на плоскости, в сфере изобразительного искусства просто нет. Уже лет 60 как минимум никто не воспринимает прямую перспективу всерьез, и использовать ее можно только как отсылку к определенной эпохе. Вышеупомянутые Раух и Гение, как к ним ни относись, используют в картине все 4 измерения. Они прекрасно понимают, что их академические навыки использовались Империей Советов в первую очередь для пропаганды своего могущества и утверждения социалистических идеалов. Хорошо нарисованный человек в коробке Пуссена — это фантом идеального вождя или идеального гражданина, и вызывать такие фантомы сегодня можно, только если за это платит Генштаб или Русское военно-историческое общество. Оттого-то все фигуры на картинах западных постакадемиков искривлены, как будто пойманы в момент телепортации из светлого будущего в неопределенное настоящее, где нет ни госзаказа, ни особой необходимости в общественной работе.
Все это отлично понимает наставник студентов Леонид Цхэ — в его работах чувствуется мощный след Фрэнсиса Бэкона, хотя и он иногда сбивается на единую точку схода. Из учеников ближе всего к осознанию того, что теория относительности Эйнштейна касается и изобразительного искусства, подходит Георгий Хазанкин, у которого на выставке сразу 2 серии — в зале и в офисе галереи. Для изображения общежития Хазанкин использует манеру интерьерной графики японцев XIX века, и столкновение стилей очень продуктивно. В серии «Конфликт», сделанной во время поездки в Одессу год назад, Хазанкин учитывает опыт многофигурной композиции апокалиптического визионера Генри Дарджера, который прямую перспективу делать не умел. Жаль, что ректор Академии художеств запретил выставлять «Конфликт» вместе с другими работами как политически неблагонадежную, и увидеть серию можно только по договоренности с сотрудниками «Пересветова переулка». И в этом третья проблема.

Наше академическое образование еще не до конца поверило в то, что авторитарной власти, благосклонной к реалистам, больше не будет, находится по большей части в состоянии рессентимента по отношению ко всему современному и надеется взять реванш. Что объяснимо: культурная власть с ними все чаще заигрывает. Но если вдруг реставрация академизма действительно наступит, хотелось бы верить, что студенты Цхэ не будут в ней участвовать. В конце концов картина и графический лист сегодня — пространство полной свободы и ничем не ограниченной изобретательности. Будет грустно, если оно снова превратится в дом с идеологическими привидениями.

[Хранитель укропа]

Иван Самарин: «Айвазовский мог нарисовать миниатюру меньше чем за час, большую картину — за день»

http://www.theartnewspaper.ru/posts/3352/

[Хранитель укропа]

Ольга Свиблова: «Русские художники будут включены в мировой контекст»

http://izvestia.ru/news/628987

[Хранитель укропа]

Дирижабли смерти Александра Лабаса

В Москве впервые экспонируется малоизвестный цикл классика советской живописи, посвященный атомной бомбардировке Хиросимы

Читать дальше... 

В Государственном музее Востока открылась выставка советского художника Александра Лабаса «Отзвуки Хиросимы». Все представленные работы — из собрания внучки художника Алисы Лабас (она же выступила куратором выставки), места постоянной экспозиции у них нет, поэтому широкой публике они практически не знакомы. Впрочем, выставка рассчитана не столько на неофитов, сколько на людей, знающих творчество Лабаса и желающих открыть для себя его новые грани.

Выпускник Вхутемаса — легендарного учебного заведения 1920-х годов, где преподавали лучшие художники, архитекторы, скульпторы, — Лабас известен в первую очередь как автор светлых, жизнерадостных, полных динамики полотен и акварелей с изображением транспорта (особенно ценятся лабасовские дирижабли конца 1920-х — начала 1930-х годов). На его картинах люди едут, плывут, летят, и во всем этом читается стремление в будущее и восторг от нового мира высоких скоростей.

Тем неожиданней выглядят работы из цикла «Хиросима», представленные на выставке в Музее Востока. Это два десятка акварелей (преимущественно 1957 г.), посвященные теме ядерной бомбардировки Японии. Вместо гимна инженерным достижениям здесь реквием по погибшим от адского изобретения; вместо свежего воздуха, которым наполнены большинство работ Лабаса, — огонь и удушающий дым. Взяв несколько сюжетов (мать с ребенком на руках, толпа бегущих людей в момент взрыва, умирающие жертвы, летчики в кабине бомбардировщика), Лабас делает несколько вариантов каждого, варьируя акценты, позы персонажей, колорит. Неизменно одно: эмоциональный градус и фирменная лабасовская размытость, акварельная обобщенность образа.
Помимо серии «Хиросима», посетители смогут увидеть 3 автопортрета и полотно «Нет войне» (1981) из серии «За мир». На нем изображено шествие пацифистов. Демонстранты несут огромный транспарант с мифологизированным изображением бомбардировщика, похожего то ли на дракона, то ли на скелет с мечом. Однако вместо меча — ядерная ракета. Самое интересное, что картина перекликается и с массовыми соцреалистическими панно Лабаса, которыми он зарабатывал на жизнь в 1950-е, и даже с любимыми публикой дирижаблями (уж очень на него смахивает корпус бомбардировщика).

Специально для «Известий» о сериях «Хиросима» и «За мир» рассказала Ольга Бескина-Лабас, наследница авторского права художника и председатель Фонда Александра Лабаса.

— Акварельная серия «Хиросима» — подготовительный материал к задуманному Александром Лабасом большому холсту на эту трагическую тему. Но картину написать не получилось. Пацифистская тематика была продолжена в серии «За мир», включающей большое количество рисунков, набросков, акварелей, небольших холстов. Основная идея — противопоставление цветущих фантастических городов и несущих смерть черных монстров, Солнца и Смерти. Природе Лабаса, художника и человека, была близка тема мира, гармонии. Он мечтал дожить до XXI века и увидеть, почувствовать его «без атомной радиации, без нейтронной бомбы и атомных взрывов, без многовековой национальной вражды, порабощения народов, издевательства над достоинством человека».