Константин Азадовский: Русский музей против Бенуа

[Евгений]

Сообщение от khmelev

дело скорее всего дойдет до суда

Если будет информация по суду, напишите пару слов,чем закончилась эта история.

[Любознательный]

В развернувшейся дискуссии, к сожалению, рассмотрены не предметы спора (конкретные работы А.Бенуа и С.Судейкина), а доводы сторон относительно их противоположной оценки работ.
Причём, вне юридических аспектов возникшего спора - вне норм права действующего законодательства РФ.
На мой же взгляд, заключение ГРМ является недействительным (что должно быть установлено судом) как следствие ничтожной (в смысле ст.168 ГК РФ) сделки – договора о выдаче упомянутого заключения.
Дело в том, что существенное условие типового договора ГРМ о неоспоримости в суде заключения ГРМ (по сути – о неоспоримости в суде решения должностных лиц) не соответствует закону. Прежде всего, положениям ГПК РФ, предоставляющим гражданам РФ право на обращение в суд в случае нарушении их прав и свобод. Следует отметить, что (в силу ч.1 ст.166 ГК РФ) ничтожность сделки не требует признания её таковой судом.
В силу ч.2 ст.166 ГК РФ, Константин Азадовский, как заинтересованное лицо, имеет право на обращение в суд с иском о признании в порядке, установленном ст.ст.166-167 ГК РФ, недействительности последствий ничтожной сделки.
Предлагаемый мной путь защиты нарушенных прав и свобод Константина Азадовского, на мой взгляд, является оптимальным, поскольку позволит избежать обсуждения в судебном процессе как содержания заключения ГРМ, так и переписки с Минкультом, а, кроме того, содержания экспертиз (как не имеющих отношения к судебному спору о недействительности последствий ничтожной сделки). То обстоятельство, что договор (затрагивающий права и законные интересы собственника работ) заключён дилером, в данном конкретном случае, не является препятствием для рассмотрения судом иска Константина Азадовского по существу.
Не разжёвывая до конца свою позицию (что займёт много времени и места), замечу, что в данном конкретном случае у Константина Азадовского (как и у любого другого в такой ситуации) имеются и иные правовые способы отстаивания своих нарушенных прав и свобод, а также чести, достоинства и деловой репутации (как своей, так и его покойного отца).

Я полагаю, что проведение подобного судебного процесса просто-напросто перезрело, поскольку сложившаяся система безответственности экспертиз (заключений, консультаций) систематически нарушает законные права всех сторон договора купли-продажи культурных ценностей. В условиях административно-командной системы логично, что необоснованное признание в качестве подлинников сменилось на обратное действие. За необоснованное признание теперь можно поплатиться должностью, а за отрицание подлинника – ничего не будет, если не последует оспаривание в суде.
Официальная реакция на письмо Константина Азадовского в Минкульт полностью развенчала мифы как о наличии контроля со стороны вышестоящих организаций, так и о возможности разрешения возникающих споров в административном порядке.
В этих условиях, неподсудность чиновников от культуры препятствует, в том числе, и воссозданию в России цивилизованного арт-рынка.
Вместо арт-фарц-тусовки.

Возвращаясь к дискуссии, хотелось бы заметить, что набожность никоим образом не может оправдать наличие у как бы глубоко верующего человека камня за пазухой – письменного утверждения о наличии того, что не было установлено экспертизами, приложенными к заключению ГРМ.
Кроме того, в правовом государстве (о котором нам талдычат с утра до ночи) результат экспертизы работы не должен и не может зависеть от личности её собственника, а не от качества самой по себе работы.
Что касаемо проведения независимых экспертиз, то заключение ГРМ позволяет Константину Азадовскому беспрепятственно вывезти спорные работы за рубеж (как не представляющие по заключению ГРМ художественной и культурной ценности).
Вместо затяжной и бесперспективной войны с ветряными мельницами чиновников.
Может в этом и есть сермяжная правда?

P.S. Из дискуссии не совсем понятно – а был ли Константин Азадовский поставлен в известность о данном обсуждении на нашем форуме и было ли ему предложено принять в нём участие?

[Евгений]

Любознательный,Большое спасибо, за интересный комментарий.

Сообщение от Любознательный

а был ли Константин Азадовский поставлен в известность о данном обсуждении на нашем форуме и было ли ему предложено принять в нём участие?

Нет,обсуждалось статья,которую он опубликовал..

[Artem]

Радио Свобода.
Радиопрограммы / Поверх барьеров / Поверх барьеров - Российский час

Коллекция Азадовского и Русский музей
Константин Азадовский 17.03.2011 23:00 Татьяна Вольтская

Марина Тимашева: Большинство музеев изобразительного искусства создавалось на основе частных коллекций. Музейные работники с любовью вспоминают тех, кто в разное время передавал музеям свои сокровища. Но при жизни коллекционеров их отношения с музеями не всегда складываются гладко. Один из примеров - отношения известного литературоведа, переводчика Константина Азадовского с Русским музеем. Рассказывает Татьяна Вольтская.

Татьяна Вольтская: Прославленный музей усомнился в подлинности работ, принадлежащих известному коллекционеру, а коллекционер усомнился в добросовестности сотрудников музея. Это была бы вполне частная история, если бы не мощная индустрия подделок живописи, о существовании которой сегодня знают все. И если проблема существует, то вопрос критерия, оценок, качества экспертизы, которую делают музеи, становится отнюдь не частным. Говорит Константин Азадовский.

Константин Азадовский: Моя коллекция восходит к собранию моего отца. В 2008 году я принял решение расстаться с двумя небольшими произведениями. Пришел дилер, но сказал: ''Константин Маркович, я должен обратиться в Русский музей''. Через несколько дней этот человек мне позвонил и сказал что, увы, обе вещи признаны ''фальшаками''. Александр Бенуа - акварель к пьесе Мольера, и небольшая гуашь Судейкина 1911 года. Поясню, что официальных экспертиз, кажется, с 2007 года, ни Русский музей, ни Третьяковская галерея давать не имеют права, они выдают консультационное заключение, но суть дела от этого не меняется. Я попросил официального заключения и через несколько дней мне мой контрагент принес две бумаги. Когда я почитал заключение (я сам являюсь профессиональным искусствоведом), я, что называется, остолбенел. Одна вещь была подвергнута экспертизе в застекленном виде, я увидел утверждение о том, что подпись Бенуа, как и подпись Судейкина, не соответствуют действительности. При этом эксперты Русского музея (мне это было известно) не имеют право давать графологическое заключение - в случае сомнения должны обратиться к специалистам. Наконец, они просто обязаны, получив на исследование какой-то объект, сопоставить его с, так называемыми, ''эталонными образцами'' и упомянуть эти образцы, с которыми они сопоставили. Короче, ничего этого не было. И я написал письмо замдиректора Петровой с просьбой еще раз к этому вопросу вернуться - в конце концов, бывают профессиональные ошибки. Ответ меня совершенно потряс. Там появились какие-то загадочные фталоцианиновые пигменты, якобы обнаруженные в гуаши Судейкина, и было разъяснение, что эти пигменты стали в живописи использоваться только с конца 60-х годов в Советском Союзе, значит, не может эта вещь относиться к 1911 году. Но, помилуйте, фотографии сохранились, на которых в нашей квартире эти вещи висят значительно раньше! Как же с этим-то быть? Кроме того, существует, так называемая, основа основ для каждой экспертизы - ''провенанс'', то есть история коллекции, к которой, прежде всего, обращается специалист. И я ''провенанс'' этот передал. Во внимание ничто принято не было. И я обратился к независимым экспертам, к лучшей графологической экспертизе в экспертный отдел МВД. Оценка специалистов гласила: подпись Бенуа и иные записи на данной акварели полностью соответствуют эталонным образцам. Я обратился по поводу фталоцианиновых пигментов, в специальной химической лаборатории был произведен анализ, я обратился к официальному эксперту из Театрального музея, где, кстати, и хранятся эти самые эталонные образцы. Это - подлинник. Я в некоей растерянности. Тем не менее, желая вернуть доброе имя коллекции моего отца, я написал довольно подробное письмо министру культуры Авдееву, на которое получил ответ в три или в четыре строчки: мы этими вопросами заниматься не будем. И тогда я понял, что у меня нет другой защиты, кроме как гласность. Третьяковская галерея, кстати, нашла в себе силы несколько лет назад признать, что несколько десятков экспертных заключений, которые они выдали, были неверными, отказаться от них и пересмотреть их. Русский музей чрезвычайно упорствует.

Татьяна Вольтская: После такого рассказа мне, естественно, оставалось только одно - пойти в Русский музей. Говорит старший научный сотрудник Русского музея Наталия Соломатина.

Наталия Соломатина: В театральной практике существовала необходимость многократного и очень часто не авторского повторения эскизов. Эскиз должен быть у костюмера, у мастера, который делает обувь для актера. Более того, и в Русском музее в наследии Бенуа есть копийные работы, которые служили для таких подсобных театральных целей. Поэтому для определения авторства, конечно, используются работы эталонные - те, которые не вызывают ни малейшего сомнения. Русский музей обладает очень большой коллекцией театральных работ Александра Николаевича Бенуа, с очень большим временным диапазоном, у нас есть возможность большой выборки сравнительного материала. И экспертиза показала несовпадения целого ряда стилистических моментов, в частности, почерковедческих, потому что мы обращались за помощью в Российскую Национальную Библиотеку, которая тоже подтвердила наши сомнения.

Татьяна Вольтская: Вопрос о подписях проясняет заведующий Отделом технологических исследований Русского музея Сергей Сирро.

Сергей Сирро: Судебное почерковедение в корне отличается от исторического почерковедения, так как в случае исторического почерковедения изучается почерк художника в разное время и связь почерка с рисунком. В нашем отделе была отобрана масса материала именно по Александру Николаевичу Бенуа, были изучены особенности почерка самого художника в разное время, и можно утверждать, что на исследуемом листе, который принадлежит Константину Марковичу, почерк отличается от эталонных образцов.

Татьяна Вольтская: А что касается этого пигмента?

Сергей Сирро: Что касается синего пигмента — да, увы, в данном случае мы по косвенным признакам определили наличие этого пигмента. Мы ошибались. Ну, что ж, поделать. Дело в том, что очень редко экспертиза проводится по одному какому-то признаку. Синий пигмент, который показался нам подозрительным, был только одним из звеньев. С работой Судейкина были проблемы еще и искусствоведческие, а также связанные с составом бумаги, с почерком на обороте.

Татьяна Вольтская: Признав отчасти ошибку, Сергей Сирро вспоминает другой случай - с коллекцией так называемых ''Петровских малышей''.

Сергей Сирро: Она поступила в Русский музей еще в начале XX века из коллекции Аргутинского-Долгорукого, и года с 1974-го бытовала в литературе и среди ученых как коллекция рисунков петровского времени художника Федора Васильева. В 2000 году был проведен большой комплекс по работе над данными рисунками, и оказалось, что большинство из них выполнены на более поздней бумаге, на большинстве подделаны позже подписи. И данная коллекция была выведена из разряда натурных рисунков петровского времени. У ученых как раз тогда появилось соображение о том, что, возможно, это сознательная фальсификация, поскольку в начале ХХ века интерес к петровскому времени был очень высок.

Татьяна Вольтская: Возвращаясь к коллекции Азадовского, Сергей Сирро замечает,что от ошибок не застрахован никто, и что искусствоведы Русского музея не называли эти работы фальшивками - они только выразили сомнение в их подлинности.