П.П.Кончаловский

[Евгений]

Андрей Кончаловский.
Дед- Петр Петрович Кончаловский.

Дед мой не пустил в дом Маяковского, прадед выгнал Льва Толстого. Забавно, но мои предки вдобавок ко всему знамениты и тем, что выгоняли не менее выдающихся своих современников.

Дед мой, Петр Петрович Кончаловский, был человек глубоко русский, но без Европы не мог жить. В его доме все дышало Европой, не говорю уж о том, что в живописи он был сезаннистом. В первый раз он ездил в Испанию где-то в самом начале века вместе со своим тестем Василием Ивановичем Суриковым. Они писали эскизы по всей Европе.
Дед прекрасно говорил по-французски - жена Сурикова была полуфранцуженкой, так что для бабушки французский язык был как бы первым.
Я часто думаю, почему нашу семью не задели репрессии? Могли ведь, и задеть уже в довоенные годы. В военные - всерьез не сажали, массовые посадки начались снова в 1947 с началом кампании против космополитов. В этот разряд Петру Петровичу попасть было проще простого, он был насквозь профранцуженный. Хоть и был академиком, но портрет Сталина писать, между прочим, отказался.
Случилось это в 1937 году. К юбилею революции все академики должны были написать портреты вождя. Предложили и Петру Петровичу. Он не знал, как отвертеться, сказал, что портрет напишет, но только если Иосиф Виссарионович будет ему каждый день позировать.
- Вы соображаете? У товарища Сталина нет времени. Делайте по фотографии.
- Не могу. Я реалист. По фотографиям портретов не пишу.
Этого деду не забыли - вплоть до 1956 года ни одной персональной выставки у него не было.

Читать дальше... 

Думаю, спасло нашу семью то, что в своей речи в начале войны Сталин среди великих имен, которые дала миру русская нация, назвал двух художников - Репина и Сурикова. Речь эта почиталась исторической, нас она внесла в разряд неприкасаемых. Потому бабушке моей, Ольге Васильевне, на язык нередко весьма несдержанной, сходило то, что другим бы никогда не простилось. Когда выступал министр культуры, она фыркала: "Боже, что он несет!". К советской власти относилась вполне недвусмысленно. Образ жизни, который они с дедом вели, ясно давал это понять.
Дед жил в Буграх, на сто десятом километре от Москвы, ближе перебираться ни за что не хотел: знал, если сошлют, можно будет здесь же оставаться.
Дед вполне мог бы не возвращаться в Россию. В 1924 году у него в Париже была очень успешная выставка, начали продаваться картины, он мог бы и работать, и зарабатывать, и выставляться. Но он вернулся, поехал в Новгород писать новгородцев, потом какое-то время путешествовал, Россию больше уже никогда не покинул, хотя всегда тосковал по Европе.
Дед был европеец, которому жить было нужно в России.
В его доме я всегда чувствовал себя в особом дореволюционном европеизированном мире, взрослые при внуках говорили всегда по-французски, было полно испанцев.
Во времена революции семья Кончаловских жила в мастерской Петра Петровича на Садовом кольце у Триумфальной площади, в том самом подъезде, где жил Булгаков. Мастерская, кстати, сохранилась и до сих пор принадлежит Кончаловским.
Здесь бывали Хлебников, Бурлюк. Сюда пришел Маяковский в своей желтой блузе, с морковкой, торчавшей вместо платка из кармана. Дед был из "Бубнового валета", к тому времени с футуристами бубнововалетчики поссорились. "Футуристам здесь делать нечего", - сказал дед и захлопнул дверь перед носом у Маяковского. Здесь писались картины. Здесь же жила семья. Было холодно. Топилась буржуйка. Мама на ней готовила.
Кончаловские были знакомы с Шаляпиными, бывали у них на Капри. Тогда же там жил Горький. С сыном Шаляпина Федей, Федором Федоровичем, мама очень дружила. Потом с ним дружил и я, он снимался у меня в "Ближнем круге" и был единственным гостем на моей свадьбе с Ириной. Мы вернулись из загса, сели обедать, пришел Федя... Сейчас его уже нет в живых. Не могу простить телережиссеру, стершему запись его интервью. Шесть часов он рассказывал нам, столько уникального!
Жизнь в семье Кончаловских была трудовая. Дед работал с утра до вечера - если не писал, то мастерил подрамники, сам натягивал холсты, приколачивал маленькими обойными гвоздиками, сам грунтовал. Он был страстный охотник. Имел пойнтера, настоящую охотничью собаку, и не одну. Были борзые. Иногда он брал с собой меня, собака бежала впереди, я шел сзади. Ружье было шомпольное, патрон закладывался спереди, сзади насыпался порох, ставился пистон. С таким ружьем дед ходил на бекаса. Помню, как он первый раз допустил меня из него выстрелить - мне всю скулу отбило.
Кроме живописи и охоты, у деда было две страсти - можжевеловые палки и садовые ножи. И тех, и других наделал целую коллекцию. Палки делал из можжевельника, рукоятки вырезал из корня. Как замечательно они пахли! Рукоятки для ножей делались из кривого вишневого дерева, лезвия - из косы, остро затачивались, отделывались медью - очень красивые получались ножи Одевались все очень просто, на манер американских фермеров. Из дешевой голубой полотняной материи (джинсовой в ту пору у нас не знали) шились комбинезоны - для деда, для дяди. Художнику такая одежда очень удобна: карманы для инструментов, легко стирается, легко снимается. На ноги надевали американские солдатские ботинки из кожзаменителя, в первые послевоенные годы их присылали по ленд-лизу.
Это был русский дом, просвещенный дом, дом русского художника, один из немногих, сохранивших уклад старой жизни. К сожалению, институт больших семей по всему миру умирает. В этом доме он был жив. Дедушка, бабушка, дядя Миша (у деда знаменитая картина - "Миша, сходи за пивом") с женой, двое их детей и третий, от первого дядиного брака, мама, я , сестра Катя, Никита, няня Никиты - двенадцать человек постоянно жили в доме летом. А сколько еще приходило и приезжало гостей!
Дед любил поесть, любил испанскую еду. Он построил коптильню, сам коптил окорока, делал ветчину, по-испански - хамон. До сих пор помню ощущение таинственного полумрака кладовой, пахнет копчеными окороками, висят связки лука, перцев, стоит мед в банках, в бутылях - грузинское вино. Эти окорока, лук, перцы, бутыли вина дед писал на своих полотнах. Классический набор для натюрмортов, очень популярный у Зурбарана, у других испанцев. В доме пахло этими живыми натюрмортами, копченой ветчиной, скипидаром, масляной краской, кожей, дегтем.
Дед жил как русский мелкопоместный дворянин конца XIX века: разводил свиней, окапывал сирень и яблоки, брал мед. У нас была лошадь, "Звездочка", я умел ее запрягать. Была телега. Были две коровы, бараны. Уклад жизни был суровый, но добротный, основательный.
У деда есть картина "Окно поэта": свеча, столик, окно, за окном тот самый двор, только заваленный снегом. Не знаю, почему именно такое название. Но в доме все дышало Пушкиным, дед его обожал, знал всего наизусть.
Свой знаменитый портрет Мейерхольда с трубкой, на фоне ковра, дед писал, когда у того уже отняли театр. То есть, по сути, вместо портрета Сталина, он писал портрет человека, над которым уже был подвешен топор, которого все чурались, от которого бегали. Думаю, в этом был политический вызов. Хотя диссидентство деду никак не было свойственно, человеком он был достаточно мягким, на принципы не напирал - просто это был в лучшем смысле этого слова русский художник, что само по себе системе уже ненавистно.
Дед очень ценил Прокофьева. Забавно, но в доме сдержанно относились к Шостаковичу. Казалось бы, сейчас обстоит наоборот: Шостакович возведен на пьедестал, Прокофьева считают конъюнктурщиком. Мне кажется, Прокофьев мировой музыкальной критикой недооценен.
Когда дед писал портрет Прокофьева, тот сочинял "Мимолетности", подходил к роялю, наигрывал куски. Однажды во время такого музицирования дед сказал:
- Сергей Сергеевич, вот тут бы подольше надо, продлить бы еще...
- В том-то и хитрость. Как раз потому, что вам хочется здесь подольше, я и меняю тональность.
Моя старшая сестра от маминого первого брака Катенька тогда была еще совсем маленькая. Однажды, когда дед с Прокофьевым ушли обедать, она подошла к портрету и стала его пачкать - внизу, где могла дотянуться. Дед вернулся, увидел пачкотню, махнул рукой и нарисовал там, где она нагрязнила, сосновые шишки на земле. Этот портрет Прокофьева очень известен, тем более что живописных его портретов крайне немного. Никто не знает, что у Петра Петровича был соавтор - Катенька.
К занятиям внуков и детей в доме относились несерьезно. Серьезным считалось только занятие деда. Нам запрещалось рисовать
Своим главным и единственным судьей во всем, что касалось живописи, дед считал бабушку, Ольгу Васильевну. Если она говорила: "Здесь переделать", он переделывал. Ни одного холста не выпускал без ее одобрения. Если она говорила "нет", он мог спокойно взять нож и холст разрезать, выбросить. Чаще в таких случаях он просто перенатягивал его на другую сторону. Бабушкин вердикт был окончательный.
У деда был интересный характер. Он никогда не входил ни с кем в конфликт, обо всем говорил иронически, в первую очередь - о советской власти. Конечно, больной раной было, что у него ни одной его персональной выставки, а у Александра Герасимова - чуть не каждые полгода. Когда после смерти Сталина его выставка, наконец, состоялась, он улыбался, посмеивался: "Ну, да, вот так вот..." Понимаю, сколько за этим было спрятано. Ведь он же был очень крупный художник!
http://andreikonchalovsky.com/my_lif.../ded/ded.phtml

Сайт Андрея Кончаловского http://www.andreikonchalovsky.com/

[Ninni]

Сообщение от Евгений

Андрей Кончаловский.
Дед- Петр Петрович Кончаловский.

... прадед выгнал Льва Толстого. Забавно, но мои предки вдобавок ко всему знамениты и тем, что выгоняли не менее выдающихся своих современников.

http://www.andreikonchalovsky.com/
[/SPOILER]

Оказывается Лев Толстой НЕ МЕНЕЕ ВЫДАЮЩИЙСЯ чем Петр Петрович Кончаловский .....
Господи... "скромность" нескрываемая...

Спасибо Андрею что просветил...

[dedulya37]

Ninni, Вы невнимательно прочли. ПРАдед выгнал Толстого, а не дед - Пётр Петрович.
Дед выгнал Маяковского. Последний уж не сильнее "выдаётся" чем Пётр Петрович.

[fross]

Прадед наверное Суриков.

[Art-lover]

Сообщение от fross

Прадед наверное Суриков.

Точно Суриков. Максимилиан Волошин так это описывает (со слов Грабаря):

Про разрыв Сурикова с Толстым я слыхал такой рассказ от И.Э.Грабаря: "Он Вам никогда не рассказывал, как он Толстого из дому выгнал? А очень характерно для него. Жена его помирала в то время. А Толстой повадился к ним каждый день ходить, с ней о душе разговоры вел, о смерти. Так напугает ее, что она после целый день плачет и просит: "Не пускай ты этого старика пугать меня". Так Василий Иванович в следующий раз, как пришел Толстой, с верху лестницы на него: "Пошел вон, злой старик! Чтобы тут больше духу твоего не было!". Это Льва Толстого-то... Так из дому и выгнал".

Андрей Кончаловский по этому поводу уточнял, что

Толстой приходил к его (Сурикова) умирающей жене, расспрашивал, что она чувствует, и описывал это в рассказе «Смерть Ивана Ильича»

.

[Евгений]

Есть сайт А.Кончаловского можно прочитать.
http://andreikonchalovsky.com/my_lif...ov/surik.phtml

[Eriksson]

Да и сам классик, судя по всему, особой сентиментальностью не отличался. Писал портрет критика Никольского. Тот от усталости потерял сознание. Петр Петрович не стал приводить своего биографа в чувство, пока не сделал наброска с лежащего на полу тела.
Эта история приводится как иллюстрация "беззаветного служения искусству". Нормально?

[uriart]

Эти творческие личности, сплошные загадки!
Вот ведь как! Не привел человека в чувства пока не написал!
????????????????????????????????

[kropotkina-o]

у Акутагавы есть гениальный рассказ на эту тему,если не ошибаюсь называется "Муки ада"

[Pavel]

Кончаловского представили Матиссу как его ученика и последователя на что Матисс,не любивший подражателей.не отреагировал. Прабильно было замечено - скучно.Подражание Матиссу и Дерену почти цитатное. Картины потемнели,потому что довольно густо мазал,не соблюдал технологию. Нигде кроме третьяковки не котируется. Картинки на сайте сильно улучьшены -Если бы были такими.