Здорово, молодец!
И сайт очень удобный.
Единственное, непонятно почему "институт", там есть научное подразделение или просто название звучит солидно?
Впрочем, "музей" звучит тоже солидно.
Надо сказать, собрание выглядит весьма серьёзно. Я хоть и не поклонник ( далеко не поклонник ) советского реализма, но вот - радуюсь. Есть вещи очень и очень приличные - Андронов, Васнецов, Обросов, Попков, Бритов, Юкин и др. ... Грабаря есть вещь 900-х - замечательная... Честно говоря, молодцы те, кто создал этот музей. Смотртится собрание, - очень даже смотртися, спасибо!
Это как два полюса - собрание Ананьиных и собрание Маркина:
«Гелий Коржев. Библия глазами соцреалиста»
Институт русского реалистического искусства
12 декабря 2012 – 26 мая 2013
Ходить на выставки в пятнадцатиградусный мороз – то ещё удовольствие. Вдобавок и место не центральное, новое, в стороне от привычных художественных маршрутов.
Выставочно-музейный комплекс «Институт русского реалистического искусства» (ИРРИ) открылся год назад, в декабре 2011 года, в одном из старых зданий Московской ситценабивной фабрики. В конце XIX века фабрика называлась Мануфактурой Цинделя, занимала почти девять гектаров на Дербеневской набережной в Замоскворечье и выпускала разнообразные хлопчатобумажные ткани. Теперь, после перепрофилирования и капитального евроремонта, она превратилась в бизнес-парк «Спасский двор». В восстановленных краснокирпичных фабричных корпусах поселились многолюдные офисы, а котельная с высокой кирпичной трубой волшебно преобразилась в музей.
Собственно никакого особенного волшебства это не потребовало, а вот деньги пошли наверняка немалые – здесь дорого, солидно и серьёзно.
Хозяин музея Алексей Ананьев (личное состояние 1,9 млрд. долларов, № 40 среди российских бизнесменов в списке Форбс) вместе с братом Дмитрием владеет Промсвязьбанком – одним из ведущих частных банков России – и, кроме того, собирает русскую и советскую реалистическую живопись ХХ века, для которой музеем и обзавёлся. Начинавший как переводчик с португальского в Комитете молодежных организаций СССР, Ананьев превратился теперь в православного мужа, который носит замечательную бороду, воспитывает троих детей и по воскресеньям прислуживает батюшке в Московском храме Живоначальной Троицы в Серебряниках.
Кроме того, он задумывается о славе знаменитых русских меценатов и свой музей определяет как одну из лучших на сегодняшний день коллекций живописи национальной реалистической школы XX века. Ананьев ощущает себя настоящим культуртрегером и одной из основных функций музея называет просветительство – «Важно, чтобы люди поняли, что термин “современное” отнюдь не является синонимом “абстрактного”, “концептуального” и любого другого, отрицающего классическую школу как основу художественного языка».
А, собственно, почему нет? Почему бы и не озаботиться богатому собирателю подобной задачей, ведь именно частный музей и может позволить хозяину проявить самобытный характер и особенный взгляд. Вот только эти громкие заявления совсем не поддерживаются живописью из коллекции. На трех этажах музея – почти 500 полотен (это лишь часть огромной коллекции Ананьева), которые явно принадлежат ушедшей эпохе, даже если вдруг и датированы двухтысячными годами. Там такой заповедник, где время остановилось, а мирового искусства ХХ века как будто и не было вовсе.
И в то же время это хорошее собрание, в нём есть первоклассные работы, и это часть истории российского искусства, достойная внимания и изучения. Коллекция очень пёстрая, экспозиция не добавляет ей порядка, но всё равно еёинтересно разглядывать. Большие многофигурные холсты Гаврилова, парад Лучишкина, портреты Самохвалова и Дейнеки, натюрморты позднего Кончаловского, этюды Сергея Герасимова и многое другое. Испорченному постмодернистским искусством глазу некоторые полотна хочется приписать кисти какого-нибудь соц-артиста или одной из реинкарнаций Ильи Кабакова.
Послевоенная живопись – самый представительный раздел собрания. Много громких имён и произведений – весь цвет официального советского искусства. Впрочем, ничего особенно нового ИРРИ не показывает, ведь есть Третьяковка, с её разделом искусства двадцатого века, и музею имеет смысл поискать какую-то свою специфику. Вот только не нужно так много агрессивного отрицания и пафоса в программных заявлениях – зачем самоутверждаться за счет кого-то, вместо того чтобы попытаться на собственном интересном материале разобраться в процессах, происходивших в русском искусстве на протяжении века.
Кроме постоянной экспозиции (которая будет обновляться время от времени) музей обещает показывать выставочные проекты. И первым из них стала выставка Гелия Коржева «Библия глазами соцреалиста».
Читать дальше...
Цитата:
Коржев – живописец, который создал свои лучшие работы и получил признание в шестидесятые годы прошлого века – оттепельное время, время сложения так называемого «сурового стиля». И хотя Коржева часто к этому стилю приписывают, сам он предпочитал называть себя «шестидесятником». Он действительно ориентировался на иные ценности, чем выступившие на знаменитой выставке «30 лет МОСХ» и получившие нагоняй от Хрущева художники. Они – модернисты, а Коржев последовательный реалист, верный выученик суриковской школы и к тому же искренний адепт советской идеологии. Талант и искренность сделали его знаменитый триптих «Коммунисты», серию «Опалённые войной», «Влюбленных» классикой советского искусства. А надрывный реализм на грани натурализма стал отличительным знаком его живописи, действующей не только на соотечественников – в 2005 году, на выставке «Russia!» в нью-йоркском Гуггенхайме, рядом с иконами Рублева, «Явлением Христа народу» Иванова и «Чёрным квадратом» Малевича не потерялся изувеченный войной солдат Коржева.
И всё-таки Коржев – фигура трагическая. Человек системы (народный художник, лауреат, академик, многолетний председатель МОСХ), постоянно повторявший, что абсолютно свободен и без свободы не мыслит ни жизни, ни творчества, он тяжело пережил распад Союза и не принял новой реальности. И свобода оказалась совсем не той, привычной.
Ощущение почвы, выбитой из-под ног, персонифицировалось в карикатурно-сюрреалистической серии 80-х годов «Тюрлики», где все пороки новой России принимают облик мутантов, некоего подобия персонажей Босха или Гойи. В 1993 году серию показывал Владимир Овчаренко в своей «Риджине». Следующим героем стал Дон Кихот, превратившийся у Коржева из «рыцаря печального образа» в сурового воина, предвидящего трагический конец. И наконец, последний крупный цикл – библейские сюжеты, первые этюды которого появились еще в конце 80-х годов.
Последние пять лет жизни Коржев готовился к выставке, на которую согласился после долгих и осторожных уговоров Ананьева, но в августе 2012-го умер. Выставка под авторским названием открылась уже без него.
Экспозицию обустраивал Юрий Аввакумов, всегда интересно работающий с пространством. И в этот раз всё получилось, разве что полы слишком блестят. Периметр зала задрапирован простым холстом и напоминает об атмосфере художественной студии (или мобильного храма, как уверяют в музее). За холстом спрятаны небольшие залы, где показывают фильм о художнике. Центральная часть в виде прямоугольника с двумя проходами выделена стендами сложного серого цвета. На внутренней стороне полтора десятка больших полотен на библейские сюжеты, а снаружи подготовительные этюды к ним.
Коржев часто повторял, что смотрит на библейскую историю глазами советского человека. Тогда почему Библия? Может быть, в вечной книге и вечных сюжетах художник пытался нащупать ушедшую из-под ног опору? Но без веры нет благодати.
Героям Коржева слишком по-человечески страшно, больно, тоскливо. Мария, услышав благую весть, в отчаянии сжимается на полу и совсем не ощущает выпавшего на её долю счастья стать матерью Спасителя («Благовещенье»), мёртвый курносый Христос не воскреснет («Оплакивание Христа»), и только Адам и Ева, лишённые рая, преодолеют всё и проживут долго-долго («Адам и Ева в старости»).
Цикл, растянувшийся на четверть века, неоднороден. Полотна 80–90-х годов («Лишённые рая») могли бы стать началом какого-то нового этапа, их стиль заставляет вспомнить о неонатурализме европейской и американской живописи середины прошлого века. Не случайно Коржева любят в Америке – в Миннесоте, в музее русского искусства TMORA, хранится хорошая коллекция его работ. Но к концу двухтысячных перед нами снова старый знакомый и его привычные инструменты – фрагментарная композиция, крупные планы, тяжелая фактура, сдержанный колорит. Только меньше фирменной трагической достоверности, а за выразительность часто отвечает пронзительный взгляд, брови домиком и мимическая гримаса.
Хочется говорить о Коржеве в контексте современного ему мирового искусства. Первые имена, что приходят на ум, – это Эндрю Уайет или, может быть, Люсьен Фрейд. И совсем не интересно читать материалы о художнике в ортодоксальной газете «Завтра», авторы которой пытаются повернуть время вспять и запереть мастера в склеп.
Свежего ветра, открытого мира и доброжелательной любознательности хочется пожелать и новой культурной институции в целом, ведь именно её владельцу, Алексею Ананьеву, принадлежат замечательные слова: «Навязывать свои ценности – самое вредное, что можно придумать». И тогда, возможно, у музея появится больше внимательных и активных зрителей, а то очень грустно бродить по нарядным залам и чудесным чугунным лестницам, оставшимся в наследство от фабриканта Цинделя, в полном одиночестве.
24.11.2012, 09:26
Комбинированный вид
Похожие темы