— Надо признать, что в последние годы искусство движется в сторону шоу. Я вижу в этом глобальную проблему, потому что художнику в этом случае не остается сектора, посвященного мышлению, думанию. Трезвой мысли, которая, как говорил философ Мераб Мамардашвили, как истина дороже родины, важнее государства. Это мысль, которую надо отважиться додумать до конца. Поскольку, если мы ее не додумаем, наша родина и государство будут оставаться в полной заднице. А это страшно. Ведь додумывание этой мысли до конца приводит к открытию, что нас-то практически нет.
— Но ведь мы же не можем просто взять и оторвать искусство от действительности?
— Нет, это невозможно, хотя бы потому, что искусство есть одна из составных частей этой действительности, и шоу — тоже одна из ее частей. Другой вопрос, что если в юности, в 1970-х годах, я воспринимал, к примеру, «456 градусов по Фаренгейту» Рэя Бредбери как грустную антиутопию, то сейчас все воплотилось, мы реально в ней живем. В общем, действительно, может, мои претензии к социуму бессмысленны?
— Но ты ведь ему оппонируешь?
— Я, скорее, оппонирую профанации смыслов. Ведь шоу фактически смыслы уничтожает. И тогда жизнь наполняется какой-то желеобразной пустотой. Вроде бы что-то вокруг есть, но опереться не на что. Ты что-то стараешься взять в руки, а оно сквозь пальцы просачивается. И становится непонятно, что к чему. Скажем так, ничего не превращается в форму. И снова вспоминается Мамардашвили. Он определял подобное состояние как инфантилизм. Философ говорил о советском обществе, но, полагаю, и в нашем обществе его позиции крепки как никогда. И проявляются они прежде всего в полном отсутствии ответственности. Доминирует желание, чтобы тебе все дали. Более того, желание что-то быстро и без особых затруднений получить насаждается как психология. Люди не успевают даже подумать о том, нужны ли им, в сущности, вещи, которыми они так рьяно и страстно стараются овладеть.
Читать дальше...
— А ведь соблазны людям буквально навязываются. И на этом стоит вся общественная система.
— Согласен. На этом зиждется вся философия и практика общества потребления. Пока есть, что потреблять, это будет потребляться. И наши разговоры о глубинных, а тем паче — божественных смыслах человеческого существования будут казаться неуместными в этой системе ценностей и координат. Приведу банальный пример. После карьерного и коммерческого успеха, когда мои работы продались на аукционе Sotheby’s, я получил от социума больше внимания и поздравлений, чем за все предыдущие годы. Это очень приятно, не скрою, но странно, что прежде ни покупка, к примеру, моих работ прославленными музеями вроде Третьяковской галереи, ни международные награды, которые я получал, не сопровождались подобным ажиотажем. Для общества, для медиа именно факт продаж на известном аукционе оказался определяющим. Как мне сказал один знакомый молодой бизнесмен: «Для моих коллег нет иной возможности объяснить, что то, что вы делаете, — это хорошо. Что это вообще имеет смысл. Главным должно быть понимание, что ваше искусство чего-то стоит». Поскольку в мире все измеряется именно деньгами.
— Но это свидетельствует о существенном изменении идеологии общества. Еще 20 — 25 лет назад поводом для признания являлся общественный поступок (символ 1960-х – ученые, горящие идеей, жертвующие собой ради человечества). Теперь мы живем в системе, где единственный фетиш — дензнак.
— Искусствовед Катя Деготь недавно хорошо сказала, что раньше, дескать, был термин «талантливый художник», а сегодня вступил в действие термин «дорогой художник». Цена определяет эстетические критерии. И попробуй протестовать. Общество сегодня так устроено, что спокойно проглотит и подаст твой жест как некую новую социальную инсталляцию или перформанс. Парадоксально, что мы дошли до того, что любую вещь и поступок можно мгновенно перевернуть, представив своей противоположностью.
— Убийственный символ этой тенденции — портрет Че Гевары на бутиковых футболках и брелоках дорогих автомобилей. А ведь он был человеком высокого духа и честного поведения, отрицающего модель сегодняшнего общество. Когда он с товарищами захватил власть на Кубе, то заявил: «Главное — не строить капитализм в социализме». Фраза, к слову, умещающая весь постсоветский период.
— А теперь Че Гевару адаптировали, сделав минус плюсом... В общем, если раньше я называл утопией мир, в котором мы живем, ту единственную реальность, в которой мы существуем, то теперь такая версия меня перестала устраивать.
— Поэтому последние годы ты культивируешь идею сада?..
— Да, так и есть, ведь она построена на колоссальном служении. Идея сада мне потому и близка, что базируется на каждодневном труде. Там нет возможности расслабиться — иначе будут джунгли. В этом смысле сад является некоей золотой серединой, символом гармонии человека и с самим собой, и с природой. Сад — идея, которая растянута во времени, пронзает и объединяет многие поколения. И ведь люди ухаживают за садом не для того, чтобы сохранить старое, они себя самих стараются сохранить внутри этого феномена. Сохранить себя вместе с садом.
— В этом и заключается идея служения, самоотречения...
— ...и идея постоянного, каждодневного труда. Человек должен научиться чувствовать ответственность за какую-то грядку или клумбу. Понимать, что без него ничего не расцветет и не заплодоносит, а попросту зарастет бурьяном. У нас же все спихивают ответственность. На кого угодно — президента, парламент, мэрию, жэк. Нет гражданской ответственности. А есть сформированный в СССР менталитет. И от этого никуда не денешься. И все же есть, пусть призрачное, но ощущение, что будет что-то по-другому.
— А каким образом? Вот был 2004 год. С активным действием людей, почувствовавших себя гражданами, нацией. И все ухнуло.
— Нет, не все. Разочарование, конечно, присутствует. Но все это было недаром. В социуме все же произошло некоторое осознание. И речь сейчас не о сторонниках той или иной политической силы. Просто люди и с той, и с другой стороны почувствовали, что они могут мыслить по-своему, а не единообразно. Пока мы, и я не устаю это повторять, живем в феодальном обществе, где отношения между людьми выстраиваются не по принципу кто ты и на что способен, а в первую очередь на том, кто является твоей крышей. Фактически у каждого ленд-лорда имеются вассалы, но и он, в свою очередь, чей-то вассал. И даже самый большой ленд-лорд — чей-то вассал. Все основано на том, кто тебя крышует. Да и сам этот термин «крыша» — очень феодальный. И в случае возникновения какой-то проблемы мы не ищем законы, а ищем покровителей, которые могут помочь решить нам проблему. А закон уже потом интерпретируется в зависимости от того, как его можно повернуть в твою сторону. Это схема. Безусловно, есть ситуации, когда твой покровитель бессилен и не может перейти границу, что, в общем, для общества приятно. Но границы эти, увы, очень и очень далекие. Однако 2004-й совсем уж напрасным не был. Он был небольшим шагом на пути осознания себя государством, нацией, личностями, гражданами. Гражданское общество выше государства. И об этом, кстати, тоже писал Мамардашвили, говоря, что в СССР государство поглотило общество, а общество и государство — это разные вещи. Государство — всего лишь один из инструментов общественной жизни. Сейчас видим, что в России государство снова отождествляется с обществом. И это — ступор для развития, поскольку движение, даже при видимом хаосе, обеспечивают усилия единиц.
— Значит, в каком-то смысле наше преимущество, по сравнению с той же Россией, в царящем у нас раздрае?
— Безусловно, это так. Другое дело, что этот раздрызг амбивалентен — опасность поглощения общества государством он не упраздняет, хотя дает вполне определенные шансы эмансипировать, отдалить граждан от государства. То есть наш раздрызг одновременно беременен как гражданским обществом, так и фашистской диктатурой. И вопрос, кого Украина родит, — это вопрос вынашивания плода. Просто надо осознавать, что времени на это уйдет чрезвычайно много. Нашей жизни, возможно, и не хватит.
17.02.2010, 01:06
Древовидный вид
Похожие темы