Рисунки Феликса Юсупова - убийцы Распутина

[tchaika]

А вот как описывает Александр Бенуа атмосферу традиционного русского дома:
«...Дима Философов пленил меня своим умом, да и самим его аристократизмом.
Через несколько недель я стал встречаться с Димой не только в гимназии. Как-то я его привел к себе, увлекшись беседой с ним на пути из гимназии, а через дня два он, в свою очередь, затащил меня на Галерную (д. No 12), где проживал.
Эти домашние посещения стали затем учащаться, и постепенно я совсем вошел в семью Философовых, в которой меня приняли с необыкновенным радушием.

…Мне очень нравился весь быт Философовых, нравился мне и каждый член семьи в отдельности. Состояла эта семья из отца и матери Димы, Владимира Дмитриевича и Анны Павловны (урождённой Дягилевой), из сестер Марии и Зинаиды, и из братьев Владимира и Павла. Все они, каждый в своем роде, были довольно характерные фигуры...
Был ещё один "член семьи" Философовых, к которому я сразу почувствовал большое расположение. То была ключница Дуняша.
За недосугом у Анны Павловны заниматься домашними делами (она активно занималась благотворительностью и делом женского образования), всё ведение хозяйства лежало на этой толковой, спокойной и безгранично преданной своим господам, уже довольно пожилой женщине. За то все Философовы и относились к Дуняше не как к прислуге, а как к родной, как к другу. Это выражалось уже в том, что Дуняша, бывшая крепостная, занимала за обедом председательское место во главе стола и она разливала суп, тогда как Анна Павловна садилась "куда попало". Самый стол у Философовых не отличался изысканностью и был самый что ни на есть домашний, но всё было очень вкусно и подавалось в чрезвычайном обилии...

С 1850-х годов В. Д. Философов успел сделать, если не блестящую, то всё же очень видную карьеру. Состоя прокурором в Военном суде, он даже стяжал себе славу сурового, неумолимого блюстителя закона. За последние годы он более не занимал столь ответственного поста и "заседал на покое" в Государственном Совете. Как раз в те же годы начала моей дружбы с Димой состоялся юбилей Владимира Дмитриевича, и он за свои заслуги был награждён особенно почётным орденом - Св. Владимира 1-й степени.
Владимир Дмитриевич был "весьма высокопоставленной" персоной, однако в его манерах это не сказывалось, ни в отношениях с родными, ни даже с такими двумя юнцами, какими были мы оба, друзья его сына. Напротив он проявлял в отношении нас какую-то изысканную любезность, охотно с нами шутил, а то, что он слегка заикался, придавало его речи какую-то, я бы сказал, своеобразную уютность. Нравилось мне в нём и то, что в его спальне, в комнате обширной, но лишенной окон, вечно горела лампада перед большим образом Нерукотворного Спаса (копия с Корреджио), и что его кот Васька был чем-то вроде ближайшего его друга...

Именно то, что у Философовых было родовое имение (Богдановское в Псковской губернии), что они были "люди от земли", что в основе это были помещики, что ещё совсем недавно, до 19-го февраля 1861 года, они владели крепостными, что об этом самом Богдановском то и дело вспоминалось в беседах, о жизни же в Богдановском говорили, как о каком-то Эльдорадо, - всё это сообщало в моих глазах особый колорит всему Философовскому быту.

В этом лежала, если и не сразу мной тогда осознанная, но всё же глубокая разница между их домом и нашим. Ведь мы, Бенуа, были чисто городскими людьми; мои родители не владели ни единым клочком земли, если не считать территории под нашим домом. Помещичья же природа Философовых давала всему их быту своеобразную прелесть. Несмотря на давность своего рода (считалось, что родословная их доходит до времён Владимира Святого и до Крещения Руси), несмотря на то, что многие предки их занимали высокопочётные места при древних князьях и царях, их нельзя было причислить к аристократии придворного круга. И вместе с тем это не была и буржуазия. Это был тот самый класс, к которому принадлежали все главнейшие деятели русской культуры XVIII и XIX столетий, создавшие прелесть характерного русского быта. Это класс, из которого вышли герои и героини романов Пушкина, Лермонтова, Тургенева и Толстого. Этот же класс выработал всё, что было в русской жизни спокойного, достойного, добротного, казавшегося утвержденным навсегда.
Он выработал самый темп русской жизни, его самосознание и систему взаимоотношений между членами одного семейного "клана". Всякие тонкости русской психологии, извилины типично русского морального чувства возникли и созрели именно в этой среде. Бывая у Философовых, я проникся особого уважения ко всему этому, столь своеобразному и до той поры мне ведомому лишь через книжки и "вымыслы" поэтов. С внешней стороны этот быт мало чем отличался от нашего, но по существу то были всё же миры различные.

Бывая в доме Философовых, я постепенно и незаметно для себя познавал его природу и, через это познание, стал лучше понимать и любить самую суть русской жизни. Мне кажется, что главная причина, почему я сошелся с Димой, а через него и с Сережей Дягилевым, лежала именно в этой атмосфере, через которую я открывал пресловутую "русскую душу".

Читать дальше... 

Эта атмосфера Философовского дома особым образом действовала и на самого Диму. Находясь в ней, он терял свою природную колючесть, вернее - она смягчалась, сглаживалась. Он становился проще, доступнее. Да и позже кузен Димы, Сережа Дягилев, попадая в неё, заметно менялся. Он переставал быть заносчивым, он терял значительную часть своего провинциального дурного тона. В этом доме, несмотря на полную непринуждённость, на царившее в нём почти непрерывно веселое настроение, на массу молодежи, на временами очень разношерстное сборище людей, всегда царил "хороший тон", который не надо смешивать с рецептами светского приличия, а который естественно рождался и процветал. И во мне действие этого хорошего тона выражалось, между прочим, в том, что я, не переставая веселиться у Философовых, не корчил из себя шута, не ломался и не фиглярничал - чем я грешил (из вящего самолюбия, из желания обращать на себя внимание) с раннего детства.

…Обстановка Философовых не отличалась роскошью и не содержала, кроме нескольких картин, художественных редкостей, но это была добротная и вполне комфортабельная обстановка на старомодный лад. Единственным свидетелем прежнего великолепия у Философовых был десяток старинных картин - остатки собрания деда Димы, и несколько фамильных портретов.
Среди последних особенно примечательны были портреты Дмитрия Ивановича писанный О. Кипренским и изображающий этого круглолицего, в бачках, курчавого брюнета с затейливым чубуком в руке, и другой, работы А. Венецианова, портрет бабушки Димы, дамы уже не совсем молодой, в чепце, томно склонившей голову набок. Меня ещё более, нежели эти два портрета, притягивал большой портрет самого Владимира Дмитриевича - ребёнком трёх лет, висевший в простенке между окнами Диминой комнаты.
Тихенький пай-мальчик в красной русской рубашке был изображен сидящим на высоком детском стуле, на фоне деревьев сада под колоннадой домовой террасы. Он был занят своими, лежащими на полочке, прилаженной к стулу, игрушками, среди которых особенно обращала на себя внимание вырезанная из игральных карт карета, запряженная парой лошадей. Самое замечательное в этой очень старательно и не без мастерства исполненной картине было то, что она являлась произведением крепостного художника Философовых, который был и автором каретки и других разбросанных игрушек.
Этому же ученику Венецианова принадлежали и два интерьера того бревенчатого дома, который был наспех домашними средствами построен в Богдановском после того, как сгорел великолепный прежний, украшенный колоннами дом...
О просвещённости этого деспота свидетельствовало как то, что он создал из холопа художника, так и те очень недурные старинные картины, которые, спасённые от пожара, всё ещё украшали стены гостиной Анны Павловны.
Среди этих картин была большая "Клеопатра" во вкусе Гвидо Реню и несколько "маленьких голландцев"; я не уставал любоваться "Пирушкой" в духе Дирка Хальса, которую я охотно приписываю мастеру более изысканному и интересному Бейтевеху. В кабинете висел ещё один портрет Дмитрия Ивановича Философова, писанный художником Гольпейном и изображавший его уже в старости, стоящим спиной к зрителю, но отражающимся лицом в зеркале. Кроме того, там же висела прелестная картина одного из лучших учеников Венецианова - Крылова, изображавшая деревенскую кухню и в ней сидящую прямо на полу перед топящейся плитой кухарку. Этот перл раннего русского реализма был впоследствии, при моём посредстве, приобретён Русским музеем Александра III». http://readr.ru/aleksandr-benua-ghiz....html?page=45#