Sell: А.Н.Самохвалов, Портрет жены художника

[bykinist]

Продаю:

А.Н. Самохвалов, Портрет жены художника - Екатерины Петровны Самохваловой, холст/темпера, 50,5 х 38,5 см., 1940 г.


Александр Николаевич Самохвалов (1894 - 1971) стоит в ряду крупнейших русских художников советского периода. И в некотором роде он художник уникальный, ибо первые образы новых, советских людей создал именно он. Самохвалов не только запечатлел черты их внешности, но он, прежде всего, воспел их, увековечил. О советском периоде нашей истории можно много спорить, но задача художника во все времена одна - передать свое время, проникнуть в его глубину, выразить его чаяния и надежды. Другое дело, что в одном и том же времени разные художники видят разное. Самохвалова увлекла стихия новой жизни, в каком-то смысле его пронзила мечта о прекрасном будущем, которое начало строиться на его глазах. Его талант откликнулся на идеальную сторону социалистического строительства. Он пишет образы радостных и сильных людей: «Портрет маслодела Марии Ивановны Голубевой», «Портрет партшколовца Сидорова», «Девушка с граблями», «У тракторной молотилки», «У лебедки», «У крана», «Девушка в футболке», «Осови-ахимовка», «Портрет полевой работницы Анны Ульяновой», «Освоение трактора», «Спартаковка», «Физкультурница с букетом», «Делегатки», «СМ. Киров принимает парад физкультурников», «Военизированный комсомол». Названия основных работ художника прямо говорят о его позиции, о его тематике.

Читать дальше... 

Несколько лет назад рьяные перестройщики и демократы-неофиты безжалостно громили таких деятелей искусства, как Самохвалов, - называли их певцами тоталитаризма и т.д. Все это, конечно, полная глупость. Сейчас по прошествии даже небольшого времени после смерти Александра Николаевича видно, что он был, прежде всего, художник, мастер, а не политический маляр. Его картины в эстетическом отношении прекрасны, это замечательная портретная живопись, он внес много нового в мировую живопись наряду с другими советскими художниками - такими, как Петров-Водкин, Дейнека, Корин...

Народный художник СССР, академик Е.А. Кибрик пишет о Самохвалове: «Особенным я называю Самохвалова потому, что его художественная одаренность имеет универсальный характер, выходя даже за пределы многообразия форм изобразительного искусства, в которых он проявил себя широко и оригинально, создав удивительно много и в области станковой живописи, и в книжной графике, и в театре, и в прикладном искусстве, и в скульптуре малых форм. Может быть, эта универсальность натуры позволила ему создать свой стиль как некую оригинальную концепцию, естественно выражавшуюся во всем, что он делал. Сразу узнаешь Самохвалова и в рисунке, и в живописи, и в пластике, и в декоративных мотивах - во всем, чего касалась творческая рука художника». Так можно говорить только о большом художнике, оригинальном и сильном, поющем своим голосом. «Первое, что бросается в глаза, - художественная самостоятельность Самохвалова. Явление редкостное и драгоценное». «Ощущение встречи с чем-то новым и захватывающим сопровождало знакомство и с его знаменитой «Девушкой в футболке», и с его иллюстрациями к «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, и с его серией «Метростроевок» , и с его огромным панно для Всемирной выставки в Париже в 1937 году, и со многими другими его работами...»

Думаю, любому понятно, что знаменитая скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», с появления которой на экране начинались до недавнего времени все кинокартины «Мосфильма» и которая тоже десять лет назад подвергалась «гонениям», - на самом деле замечательная скульптура, прекрасное и выдающееся произведение искусства. И при чем здесь социалистический реализм. По пластике, по мощи замысла и выражения эта скульптура - по мнению серьезных специалистов - одна из лучших Работ в мировой истории скульптуры. Этого же порядка и живописные работы Самохвалова. «Девушку в футболке» можно поставить рядом с лучшими портретами женщин всех времен... И не просто так этому портрету присудили в свое время золотую медаль на международной выставке в Париже. Так же, как, кстати, и скульптуре Мухиной.

Александр Самохвалов родился в Бежецке в 1894 году. Кто прочитает книгу его воспоминаний и раздумий «Мой творческий путь», тот безусловно увидит, что творчество для художника началось именно здесь. Начиная с его самой ранней мечты - дойти до радуги, прикоснуться к ней, к ее замечательным краскам. За радугой он ходил на Всполье. «На Всполье были валы и стрельбища. Солдаты шли со стрельб и пели:

Три деревни, два села,
Восемь девок, один я».

Мальчик никак не мог дойти до радуги. А потом он стал замечать, что радуга, «маленькая радуга есть везде. У мамы была звездочка с бриллиантиками на длинной булавке с пружинкой. Когда она уходила в гости, то втыкала эту булавку со звездочкой. Звездочка вздрагивала и играла, в ней сверкала радуга. Я вспомнил еще, как рано утром я ворвался в мокрую от росы листву яблонь и около меня вдруг засверкала радуга. Тут, совсем близко. Вот удивительно! Значит, она скрывается везде. Надо только, чтобы это видело солнце». Вот так начинался на бежецкой земле подлинный художник. «Радуга - дуга радости и утверждения - уже с тех ранних лет стала для меня основным творческим стимулом».

Из раннего детства художнику очень сильно запали в душу «поля ржи, море ржи, мягкие волны ржи». Он видел, как рожь жали, складывали в копны, видел, как работали серпами. На всю жизнь он запомнил, как красиво, когда жнут серпами. «Я помню женщину, загорелую и статную, на шее у нее голубые бусы - я думал, что она приплясывает, а она жнет. А рядом с нею молодая, красивая - она жнет так красиво, что у меня в груди заиграла музыка. И я не мог оторвать от нее глаз, все смотрел, и вот сейчас, когда об этом пишу, я думаю: сколько раз пытался нарисовать красоту этих движений - так и не нарисовал. И мне тогда же сказали, что жать - это труд, и труд очень тяжелый. И верно, я видел жнеца - он, здоровенный, мокрый от пота, посмотрел на меня так, что мне захотелось спрятаться, убежать». Таких воспоминаний, таких событий в детстве было очень много, они благотворно напитывали будущего художника впечатлениями, пробуждали его талант.

Художник помнит, как в детстве семья переезжала на Большую улицу. «Близко была площадь, собор, базар, ярмарка, балаганы, городской сад, цирк, карусель, река, лодки, плоты, дрова, мост, кузница, за мостом - штаб и деревня. На том берегу пасутся коровы. А наш новый сад, большой, чудесный, спускается по косогору к реке. А по улице народ. Едут к площади и обратно... Я просыпался рано и бежал в сад, чтобы умыться росой, добегал до реки, и там открывались мне дали и вправо и влево. А далеко за мостом на горизонте, кружево -мост железнодорожный, и по нему время от времени к нашему берегу - поезд с коротенькими вагончиками, как цепочка, продергивается через кружево моста или как ожерелье из больших пассажирских вагонов. Для меня это было чудо и переполняло мою душу радостью познания». Почему-то больше всего с самого раннего и нежного возраста художник замечал девичью красоту. Он потом по сути и будет всю жизнь писать эту самую красоту, только она будет запечатлена в советском антураже, но это вечная красота молодости, силы, счастья. Это как раз и запечатлелось на его прекрасной картине «Девушка в футболке». А в детстве он просто обалдевал, когда видел, как в одной из комнат их дома переодевались девушки. «А девушки запылились в дороге и гремят ведрами у нашего колодца. У нас на дворе. Они умываются, и в улыбках и вскриках сверкают их глаза и зубы. Они заполняют одну большую комнату в нашем доме. Я пробрался туда. И здесь был потрясен, буквально потрясен тем необычным, что здесь происходило. Комната набита была до отказа. Каскад юбок, сверкавших всеми цветами радуги, вздымался к потолку и падал обратно на белые рубахи девушек. Шум юбок, как водопад, перекрывал вскрики и визг. Их волосы, то распущенные, как дым, перебрасывались с одного плеча на другое, то заплетались в косы. А платья, красные, розовые, синие, зеленые, желтые и разноцветные, то вскипали, то красиво укладывались на их юных и крепких фигурах. Они были веселы и ласковы. Я помню это, как чудо». Так рождался художник.

Надо сказать, что в конце XIX - начале XX века в среде художественной интеллигенции в ходу было слово «бабы», образ этаких «баб», крестьянок. Вспомним картины Малявина, Архипова, стихи Ахматовой: «И осуждающие взоры / Спокойных загорелых баб». Это слово вбирало в себя все здоровое, народное, полноту жизни, многолюдство российское - эти «бабы» рожали по пятнадцать детей. Одним словом, был это символ России, которую потом подрубили войны и революции, России полнокровной и устремленной к жизни. Теперь это слово номинально еще употребляется, но в нем уже нет того света, энергии, той полноты, того символа, который был в начале прошлого века.

Женские образы Самохвалова - это продолжение той мощной волны женских образов, которую как бы сама Россия выплеснула на обозрение людей, сама Россия показала самое свое главное богатство. В 20-е и 30-е годы художнику казалось, что это начало небывалого подъема русской жизни, поэтому такой оптимизм в его картинах, в лицах его девушек и женщин... Кто скажет нам, что в это время начинались репрессии, самые крепкие крестьянские семьи высылались на гибель чуть ли не на берег Ледовитого океана, будет прав. Оптимизма в этом мало. Но прав и тот, кто скажет, что значительная часть народа уверовала в новую жизнь, с оптимизмом смотрела вперед - а впереди будет небывалая война, которую было бы не одолеть без этого оптимизма.

Самохвалов учился в церковноприходской школе. «Школа была наполовину городской, наполовину крестьянской. Зимой дети крестьян оставались ночевать в школе, так как возвращаться домой было далеко... В это время шла война с Японией. Мы плакали, когда узнали, что так трагически погибли два замечательных наших корабля - крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец»... Теперь я рисовал только корабли...» Школа эта была рядом с кладбищем, и мальчик видел как строилась колокольня. «Я видел рабочий люд, возводивший гигантскую башню. Потом эту башню оснащали колоколами, и я видел множество народа, принимавшего участие в подъеме колоколов».

После окончания церковноприходской школы отец отвез мальчика в Калязинское техническое училище имени Полежаева. В Бежецке на каникулах Александр впервые увидел альбом репродукций, который привез из Кашина его брат Боря. «Таких альбомов я еще не видел. Наиболее поразили меня репродукции с картины Сорола и Бастидо «Рыбаки», затем Игнацио Сулоага - «Гитана Лола», «Майя» Цорна. Я до сих пор видел только иконы весьма среднего качества, копии с Рафаэля в Никольской церкви в Бежецке».

В Калязине учитель рисования Горячев советовал Александру учиться на художника. Отец везет его в Москву. Там Самохвалов впервые побывал в Третьяковской галерее, в Румянцевском музее. «Мы проходили через Кремль, и отец рассказывал мне, что будучи солдатом, он вместе с другими солдатами-сослуживцами залезал в Царь-пушку или в Царь-колокол и там они играли в карты. Рассказывал, как они еще изображали толпу в спектаклях Большого театра». Отец показал работы сына нескольким московским художникам. Они посоветовали поступать в художественное училище, но только сначала получить среднее образование.

В Бежецке в это время было создано новое реальное училище. Директором был Измаил Матвеевич Максаков - человек большой культуры. Репетитором Самохвалова стала жена Максакова. Все-таки Самохвалов-отец был купцом и мог платить за образование сына. Таким образом Саша стал часто бывать в доме Максаковых. В их библиотеке он прочитал много интересных книг «...о египетской литературе и истории, об африканской поездке Петрова-Водкина, о Сезанне, о Пикассо и о других мастерах мирового искусства». Здесь он познакомился с поэзией Блока. «У Измаила Матвеевича оказалась большая книга стихов Александра Блока, и он мне дал ее. И Блок в какой-то мере стал моим учителем жизни и восприятия явлений жизни».

В реальном училище произошла встреча Самохвалова не просто с учителем рисования, а с вдохновенным наставником и вдохновителем талантов - Иваном Малаховичем Костенко... Началось с этюдов. Костенко приглашал желающих с собой на этюды, которые сам он любил писать и создавал их неимоверное количество. «Мы выходили за город, и там, где было интересно, останавливались. Усаживались на пеньки и на небольших кусочках загрунтованного полотна или картона, как бог на душу положит, писали этюды. Потом сравнивали их - у кого лучше, что и как сделано. Иван Малахович показывал свой этюд, и мы приравнивали свои этюду к его достижениям. Конечно, его этюд всегда был законченным и вернее нашей мазни нарисованным. Но в мазне наших неопытных кисточек проявлялась иногда какая-то особенность, более близкая к природе и характеру того, кто это написал. Иван Малахович всегда это отмечал. Когда наступал вечер, он советовал сделать наброски вечернего неба и горизонта, далей, деревьев, лесов, лугов, хлебов тогдашней чересполосицы. Все, что мы видели, становилось для нас как бы книгой, которую, хотя и по складам, мы прочитывали. Уж в сумерки входили в деревню и простили у кого-нибудь пристанище. Обычно его давали в каком-нибудь сарае, или на сеновале, или в баньке, куда нам разрешали взять сена. Утром мы рано убегали в поле, чтобы увидеть восход солнца. Обычно в городе никто не видит и не знает, где и как оно восходит...» Зимой тоже были этюды, но зимой работалось труднее. Не было места, где работать. Но на этюдах мерзли, но писали снежные пейзажи. Позже, когда Самохвалов уже учился в Академии художеств, то с аукциона проданы были два его зимних этюда Жоховской рощи. «В 1914 году я выдержал экзамен и поступил на архитектурный факультет Высшего художественного училища при Академии художеств. Это установило полную уверенность в моей семье - отец регулярно посылал мне деньги».

Теперь Александр каждое воскресенье посещает Эрмитаж или Русский музей императора Александра III (так назывался тогда Государственный Русский музей). «Меня потрясли, прежде всего, Рембрандта «Титус в шлеме», «Блудный сын», «Отречение Петра» и многое другое. Эль Греко «Два апостола», Тициана «Венера с зеркалом» и «Себастьян», Леонардо «Мадонна Лита» и Микеланджело «Мраморный мальчик». Фрески Рафаэля, Веласкеса «Инокентий» и «Оливарес», взволновавшие меня до глубины души. И статуи Египта, и эллинская скульптура...» А в мире совершалось невиданное. «Революция в России, как гигантский маяк, определяла курс хода истории... Облик революции, трагический и утверждающий, покоряющий пафос творения новой жизни, образы людей, отдавших себя великому служению, захватили и меня вместе со многими товарищами по академии». Александр перешел на живописный факультет, «чтобы быть ближе к живой жизни». «Надо было учиться. Из живописцев я мог довериться только Петрову-Водкину».

Несколько слов о Кузьме Сергеевиче Петрове-Водкине (1878 - 1939). Это один из самых крупных и оригинальных русских художников первых десятилетий XX века. В его искусстве были стянуты в узел, казалось, далекие друг от друга художественные тенденции. Его произведения вызывали яростную полемику, страстные столкновения. Это была личность сложная и в то же время цельная. Выдающийся живописец, самобытный теоретик, прирожденный педагог, талантливый литератор... Революцию он встретил с открытым сердцем, как выражение очевидной воли народа. Поэтому активное сотрудничество с новой властью было для Петрова-Водкина естественно. Он, автор знаменитых уже картин - « Купание красного коня », «Мать», «Девушки на Волге», «Богоматерь. Умиление злых сердец», «На линии огня», Утро купальщицы», -всем своим творчеством словно бы шел к некой великой новизне, как и многие тогда, кто революцию принял именно как великую новизну жизни. Кузьма Сергеевич говорил, что исходит в своем творчестве из концепций древнерусской живописи Рублева, Дионисия и творческого выражения Александра Иванова. Все это было очень близко устремлениям Самохвалова. А самое главное - Петров-Водкин был для него авторитетом номер один как живописец.

Вот как вспоминает Александр Николаевич о своем впечатлении от одной из картин Петрова-Водкина: «В Третьяковке висела его картина «Девушки на Волге», замечательная, воистину народная вещь...» И тут же Самохвалов размышляет об одиночестве большого художника, которое он обнаружил, познакомившись с Петровым. «Да, он уже был одинок. А разве Матис не одинок? А разве Сезанн не одинок, несмотря на обилие сезаннистов? Но это особое одиночество. Это одиночество означает в то же время глубочайшую связь со временем, с современностью, с народом». Самохвалов берет бесчисленные уроки у Петрова-Водкина. Едет с ним в длительную экспедицию в Среднюю Азию. Где-то под Самаркандом к нему приходит примерно такое же состояние восхищения миром, какое было нередко в детстве в Бежецке, когда он искал радугу или смотрел на восход или закат солнца в полях или на Мологе... «Действительно, это было красиво. Персики, абрикосы, какие-то овощи на грядках. Но главное - это таинственная музыка, которой был наполнен сад. Она шла откуда-то из земли, тихая, успокаивающая и покоряющая этим изумительным покоем произрастания. В ней как бы слышались раскрытие цветов и вызревание плодов этого райского сада. Никто не играл. Не было видно никаких инструментов и никаких музыкантов. Музыка шла из земли по всему саду». Я думаю, что только такой человек, тонко понимающий красоту мира, его музыку, цвета, его ритмы и тайны, мог написать изумительные картины, которые вошли в золотой фонд русской живописи.

Петров-Водкин, естественно, принял новую жизнь. Принял ее и Самохвалов. Есть, правда, некоторая разница между ними в воспроизведении современности. Вот даже сравним две-три работы Петрова 20-х годов и Самохвалова. Посмотрите «Портрет Анны Андреевны Ахматовой» или «Автопортрет» Петрова и картины Александра Николаевича этой поры. У Петрова-Водкина более сложный взгляд на жизнь, в них больше философии, он видит и трагизм новой жизни, хотя и преодолевает его верой. Самохвалов более декларативен в своих ранних работах, может быть, поверхностен, но многому он учится у Петрова-Водкина и прежде всего - мастерству. А о своем восприятии современности он пишет: «Я художник, живущий взволнованной жизнью, современностью. Ничто не проходит мимо моего внимания. В особенности то, что обладает чертами, смыслом и значением сегодняшней действительности. Чувство современности — очень сложное чувство. И в пейзаже, хотя он просуществовал столетия, все же проявляются, в конце концов, те черты, которые примут на себя выражение современности. И они уловятся, эти черты. Кроме объективно существующего явления, есть еще профессиональные особенности отражения этого явления в современной живописи. Современный язык. Попытки игнорировать эту сторону творческого процесса приводят к отсутствию воздействия произведения на зрителя. Поэтому поиск современности, современных ритмов, современного цветосложения и цветовыражения обязательны для художника... В те годы на Печатном Дворе печатались мои агитационные плакаты, и я там в цехах встретился с совершенно новыми для меня образами советской женщины-работницы. Они казались мне настолько новыми, иногда поражающими, что я в течение нескольких лет работал над образами женщин-работниц 20-х годов. Их отстраненность от домашнего быта, их новый, иной труд, иные волнения придавали им ореол романтики совершенно нового, небывалого порядка. Вот я вижу женщину, на лице ее - суровость и тревога. В ее руках - напильник. На секунду она отвлеклась, опираясь на него. Она встала у тисков и подгоняет детали станков, она взяла в руки напильник, потому что ее муж-рабочий взял в свои руки винтовку и там, на фронтах гражданской войны, сражается с врагом... В эти годы формировались новые, утверждающие независимость черты советской женщины и девушки. Физкультура, ставившая своей задачей воспитание здорового жизнерадостного человека, тесно связанного с коллективом, приводила меня к таким образам, как «Спартаковка» и образы серии «Радость жизни».

Самохвалов пишет очень своеобразную картину «Кондукторша» (1928 год). Кондукторша обыкновенного трамвая, как говорил сам художник, «чем-то похожа на Оран-ту. Если бы ей навстречу попалась Афина в своей колеснице, то удивлена была бы не кондукторша, а Афина. Так я думал тогда. Мне казалось все ясным. Пафос «Кондукторши» остается пафосом той эпохи». Богиней, царственной богиней новой эпохи изобразил художник обыкновенную кондукторшу. Но ведь это эпоха давала ему такое право - так изобразить. «Особой радостью для меня представлялось осуществление в живописи образов моих современников тех лет, формировавшихся людей социалистической эпохи. Долгое время это формирование я видел, главным образом, в труде, в подвиге и тут вдруг увидел его в торжестве достигнутого. «Девушка в футболке» - прекрасная современница, девушка, каких не было раньше. На ней - футболка. Это одежда времени, недорого стоящая, изящно облегающая фигуру, придает девушке вид современный. Ее облик - простой и ясный. Смелый, открытый в будущее, в мечту взгляд и сброшенная в сторону копна волос придают ей черты человека - участника по-новому открывшейся, богатой новыми мотивами жизни. И это не сразу разгадали даже мои друзья... (Н.З. Стругацкий, писавший тогда монографию о Самохвалове, с предубежденностью отнесся к этому образу, он считал, что только в труде раскрывается советский человек. - И.Г.) ...Я увидел такую девушку, которая могла стать символом, и написал ее. Я принес эту работу на открывающуюся выставку и поставил у стенки, на которой собирался ее повесить, но надо было получить санкцию жюри и выставкома. И.Э. Грабарь (он был глава жюри - И.Г.) проходил через наш зал, и я обратился к нему с просьбой, показывая на «Девушку в футболке», найти возможность собрать жюри и просмотреть мою работу. Мне очень хотелось включить ее в экспозицию. Грабарь оборачивался то на меня, то на «Девушку», ни слова ни говоря, и я волновался, что же это будет. А он смотрел на меня удивленным взглядом, смысла которого я не мог разобрать. Но вот он с некоторой восторженностью высказал: «Для этого не нужно никаких жюри! Это брависсимо!» — и обеими руками пожал мою руку. Так была принята «Девушка в футболке». Ее прозвали «советской Джокондой»... Возник спор между Москвой и Ленинградом - кому отдать эту работу. Решено было все же отдать ее Государственному Русскому музею, так как я художник-ленинградец. В 1937 году «Девушка в футболке» была включена в экспозицию Международной выставки в Париже. Получила там золотую медаль».

Для Самохвалова-художника физкультура была радостью бытия, той радостью, которая накапливала потенциал преодоления трудностей в борьбе за построение новой жизни, той радостью, которая воспитывала любовь к человеку и ко всему человеческому, любовь к солнцу, к природе, к миру для всех. Поэтому у него так много работ, посвященных спортивным праздникам, спортивной молодости.

И опять вернемся к Бежецку, куда нередко приезжал Самохвалов и после окончания Академии, и потом. Проникновенные слова оставил он о родном городе: «Теперь, когда я узнал много городов нашей Родины, мне стали понятны те ценные особенности нашего Бежецка, которых я тогда не то что не замечал, нет — я их чувствовал и воспринимал, но не придавал им того значения, которое они имели вообще и для меня - в частности. И это значение я понял и оценил именно тогда, когда утратил связь со своим городом. А в те времена я преимущественно тосковал той провинциальной тоской, когда тянет к проходящим мимо дальним поездам. Там можно было видеть много интересного и поучительного, и нас с мальчишеских лет влекли эти двадцатиминутные остановки. Остановки тогда были длительней, так как нужно было запастись и водой, и топливом.

Молчали желтые и синие,
В зеленых плакали и пели.

А когда императрица Мария Федоровна проезжала через нашу станцию из Кашина, где открывали мощи Анны Кашинской, на перроне присутствовал «весь свет», и к сановникам, которых изобразил Репин на своей огромной картине, присоединилось великое множество нарядных светских дам, так что мы - мальчишки, - ухитрявшиеся высмотреть все, узнали и запомнили, что такое «свет». И это мне пригодилось, когда я работал над иллюстрациями к «Анне Карениной». Это и не только это. В то же время наш город таил огромный материал для иллюстраций к «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. Но и это не все. В нашем городе я познакомился с носителями высочайшей по тому времени культуры в лице директора реального училища Измаила Матвеевича Максакова, который познакомил меня с поэзией Блока, символистов и поэтов Запада - Бодлера и Верлена, - он же познакомил меня с творчеством Ван Гога и Гогена и со всеми течениями искусства Запада, с журналами «Аполлон», «Старые годы», «Золотое руно». А Николай Иванович Рюриков - преподаватель реального училища - сообщил мне о многих современных русских писателях: Кузмине, Ремизове, Сологубе и других. Сообщил критически».

В дни, когда страна была потрясена смертью Л.Н. Толстого, очередной урок Николая Ивановича был посвящен великому писателю. Рассказ о своей любви к нему он начал с того, что назвал Толстого учителем своего сердца. Самохвалов вспоминает, как он приезжал в Бежецк с известным поэтом Сергеем Городецким, как они целую ночь гуляли в городском саду. Городецкий написал тогда на своей книжке «Цветущий посох» шутливые стихи и подарил Самохвалову:

Большие чудеса творятся нынче.
Совсем иной в уездах стал фасон,
Завелся в Бежецке сторонник Винчи
И с «Посохом цветущим» ходит он...

Был большой литературный вечер, на котором Городецкий читал стихи, воспевающие мельницу в Жохове. В одну из годовщин Октября Самохвалову поручили возглавить оформление города к празднику. С поручением он справился блестяще. «Демонстрация прошла невиданно торжественная». Потом Самохвалову поручили исполнить проект Дворца Советов в Бежецке с залом собраний на две тысячи человек и театральной сценой. Проект был сделан довольно быстро. Его возили в Москву на утверждение, и в целом он был утвержден, но в силу разных причин не осуществлен.

Творчество Самохвалова называют еще выражением поэзии советской жизни. Что тоже правильно. Его очень поэтичное, но при этом и очень советское панно, выполненное к международной выставке в Париже, тоже получило Гран-при. Работы художника всегда охотно покупали за рубежом. Но главные его полотна находятся в Русском музее и Третьяковской галерее.
До и после войны Александр Николаевич жил в Ленинграде. Во время войны был эвакуирован в Новосибирск.
Умер художник и похоронен в Ленинграде.
(По материалам книги Геннадия Иванова - "Знаменитые и известные Бежечане")