Художники свободы. Анатолий Зверев и Владимир Яковлев в «Доме Нащокина»

[alexvadim]

В 1985 году в Лондоне, напротив Гайд-парка, выставкой «Три русских экспрессиониста: Зверев. Яковлев. Воробьев» открылась галерея Виктории Миро. Сегодня хозяйка одной из главных галерей мира о своем русском прошлом предпочитает не вспоминать, зато московская коллега Наталья Рюрикова, последовательно выставляющая в «Доме Нащокина» шестидесятников, решила повторить лондонскую затею, отбросив отчего-то живого и не менее талантливого Валентина Воробьева. Идея выставки «Художники свободы» лежит на поверхности: Анатолий Зверев и Владимир Яковлев связаны страстью к свободному творчеству, общностью судеб и устоявшейся богемной мифологией.
Выставок обоих гениев за прошедшую четверть века было много, от подвальных до музейных, проблема в отборе: экспрессионисты рисовали спонтанно и много, пользовались огромной славой, еще при жизни (Зверев умер в 86-м, Яковлев – в 98-м) часто подделывались коллегами, да и сами, спьяну или в безумии, подмахивали чужие работы. Существует и проблема экспертизы: количество сделанного обоими исчисляется десятками тысяч, отличить подделку от подлинника чрезвычайно сложно, а людей, заставших художников в лучшее время и имеющих точный глаз, становится все меньше.
Чтобы выйти из тупика, Наталья Рюрикова сделала гениальную и простую вещь: отобрала сто работ только из знаменитых в прошлом собраний, от врача Александра Мясникова до поэтессы Аиды Сычевой, перешедших ныне в новые, рублевские руки. Среди автопортретов, портретов друзей и почти абстрактных пейзажей Зверева выделяются его лучшие, программные вещи, написанные летом 1968 года на даче поэтессы Оксаны Асеевой на Николиной горе, «Лесной пейзаж» и «Портрет Асеевой», а также серия тушевых иллюстраций к поэме любимого им Лермонтова «Мцыри». У Яковлева, впервые показываемого «Домом Нащокина» (вместе со снятым филологом Николаем Котрелевым фильмом, где перед нами предстает не безумец, а эрудированный и влюбленный в живопись человек) – восхитительная, лучшая серия ранних пуантелей «Портрет Ветра» конца 50-х, собиравшихся Айги, Васильевым, Гробманом.
Лондонская выставка особого успеха не имела, как и другие показы нашего искусства до появления на Западе Булатова и Кабакова. Зверев, Яковлев, Воробьев слишком напоминали лирический экспрессионизм тридцатых годов, словно развитие русского искусства возобновилось с того самого момента, когда было искусственно прервано. Зверев не был первооткрывателем ташизма (как считал его меценат Георгий Костаки), впервые увидев приемы ташистов на знаменитом фестивале 1957 года, Яковлев - чистый интуитивист, и его творчество – «память искусства», которую питали метафизика, примитивизм и экспрессионизм.
Однако, если сравнить рисунки Поллока и де Кунинга с рисунками Зверева и Яковлева той поры, может показаться, что это одна и та же школа. А если учесть сходство американского и советского художественного официоза, при огромных различиях в возможностях художников (у наших не было больших холстов и хороших красок, выставочных залов и мастерских), работа Зверева и Яковлева была едва ли не важнее, а уж иcкренней – точно. Кроме того, миру просто не нужны были новые легенды о гениальных людях из России, варьирующие многочисленные и хорошо знакомые мифы о классиках западного искусства.