Вы любите актуальное искусство? Ну, так и я тоже не люблю!

[LCR]

Этот текст Мишеля Тево немало меня позабавил, и мне заходелось ознакомить с ним и вас. Он был написан уже несколько лет назад, так что данные с момента его опубликования изменились, но мне кажется, что эти изменения как раз соответствуют тому, что описывает Мишель Тево, несмотря на его отказ выступать в роли порицателя. В общем, читайте и судите сами.

Вы любите актуальное искусство? Ну, так и я тоже не люблю!

http://www.archipress.org/ts82/thevoz.htm

Мишель Тево – хранитель коллекции «Грубого искусства» в Лозанне, профессор истории искусства в университете Лозанны.

Колюш (известный французский актер, автор комических скетчей, умер лет 15 назад) рассказывал анекдот, который отлично описывает нынешние социальные отношения. Это история об одном фермере на севере Канады, который рубит дрова на зиму. Мимо него идет индеец. Фермер спрашивает его, какя будет зима в этом году. «Шибко холодная», - отвечает индеец. Тогда фермер решил нарубить вдвое больше дров, чтоб не замерзуть зимой. На следующий день он все рубит свои дрова, а индеец снова проходит мимо него и говорит «Да, в этом году зима будет необычайно суровая!». Когда на третий день индеец сказал ему, что зима в этом году будет просто катастрофически холодной, фермер рассердился и спросил его, не издевается ли он над ним, на что тот ответил: «Да что Вы, никогда в жизни! Но дело в том, что у нас в племени есть такая примета: если ты видишь бледнолицего фермера, рубящего дрова, значит, зима будет очень суровой!».

Читать дальше... 

Рэймонда Мулен, социолог искусства, отметила, что в наше время интернационализации и все убыстряющихся торгового и информационного обменов современные художественные ценности все больше нуждаются в международном культурном, рекламном и финансовом продвижении. Разумеется, центрами такого продвижения являются прежде всего модные галереи Нью-Йорка и Мадрида, Мюнхена и Кельна, находящиеся в тесном контакте друг с другом и занимающие практически монопольную позицию. Но эти галереи-лидеры зависят от поддержки финансистов-любителей искусства, которых им удается убедить в значимости художников, продвигаемых ими. Однако банкиры и коллекционеры пойдут на риск инвестировать значительные капиталы только если они будут уверены, что более официальные организации – музеи, ярмарки искусства, а также государственные учреждения, определяющие национальную культурную политику - тоже поддержат этих художников. В свою очередь, все эти организации, которым свойственно стыдливо отворачиваться от рынка, основывают свой выбор на мнениях интеллектуальной элиты, художественных критиков и историков искусства. Ну, а эти последние составляют себе мнение, посещая модные галереи Нью-Йорка, Берлина и Парижа. Вот он, анекдот Колюша! В нашем варианте больше действующих лиц, но их самостоятельно сформированные мнения и личные убеждения так же немногочисленны.

Может показаться, что роль художественных критиков более значительна, что при выборе художников они руководствуются своими личными вкусами. Но не нужно забывать, что вся работа их состоит в том, что они стараются уловить последнюю тенденцию, и, соответственно, их репутация покоится на их способности предугадать и ускорить процесс, а иногда – просто «официализировать» его. Эти эксперты чувствуют, что слишком личностная оценка искусства с их стороны – как и со стороны любого действующего лица этой сети - будет неуместной и контрпродуктивной. Посмотрите, как Беат Вюсс, профессор истории искусства в университете Бохума, написавший книгу «Современная художественная сцена в Швейцарии», понимает свою роль: «В этой книге нет никаких открытий. Она предназначена для ознакомления с существующими художественными направлениями, получившими признание публики. Отбор на основании критерия признания публики более демократичен, чем попытка показать «настоящий мир искусства», пробившись через «проклятую стену торговцев искусством», так как такая попытка была бы отображением личных вкусов автора, его привязанностей и неприязней».

Под таким выбором объективности и беспристрастности можно было бы подписаться, если бы он не смешивал демократию и признание публики со вкусами поверхностного и пресыщенного микро-мирка, а также если бы автор ограничивался перечнем существующих направлений и искусстве, не «узаконивая» их. Решив последовать примеру Беата Вюсса, хранитель музея, желающий пополнить свое собрание, пожертвует своими личными субъективными привязанностями и сделает закупки в соответствии с перечнем, указанным в «Современной художественной сцене в Швейцарии», которая таким образом получит объективную нормативность задним числом. Но можно ли предположить более спекулятивную или тавтологическую систему – ведь «ответственный сотрудник», принимающий решения (Беат Вюсс сам является портретом-роботом такого «ответственного сотрудника» - и в прямом смысле этого слова) делает выбор не на основании своих собственных суждений, а на том, что, как он предполагает, думают другие «ответственные сотрудники», которые тоже стараются приспособить свой выбор к выбору других, и миметизм каждого звена в этой цепи замыкает ее?

Этот феномен замкнутого круга характеризует не только художественную среду и даже не только социальный миметизм. В квантовой физике существует понятие «бутстрэп», который можно перевести как «вытащить себя самого, тяня за свои сапоги», обозначающее так называемые «самодостаточные» энергетические отношения, так как в них отсутствуют даже элементарные частицы материи, как в классической физике. Так может быть, система замкнутого круга в художественной среде имеет право на существование, именно по своей самодостаточности? В конце концов, может быть, эта туманность, существующая исключительно за счет всеобщего делегирования власти и, соответственно, лишенная каких бы то ни было референций, текучая, как плазма, пребывающия в состоянии невесомости, обладает способностью притягивать в свое гравитационное поле все, абсолютно все действительно значимые произведения искусства, в каком бы глубоком подполье они ни создавались, подобно фермеру и индейцу Колюша, каждый из которых наверняка в глубине души предчувствовал, что зима будет суровой, но, не веря в собственную интуицию, нуждался в подтверждении другого, «человека, который должен знать»?

Возможно. Но мыслить таким образом – это означает верить в то, что где-то существует «подлинное произведение искусства», то есть нечто, служащее образцом, эталоном, на что можно ссылаться, объективная ценность, существующая вне системы и, следовательно, способная вызвать реакцию этой системы. Человек, мыслящий таким образом, остается в плену романтической концепции непонятого и страдающего гения, к которому слава приходит только после смерти.

Однако в наше время художник не остался незатронутым феноменом замкнутого круга, описанным выше. Напротив, он вписался в него, более того, может статься, он является его самым ловким и самым беззастенчивым участником. Я воздержался от того, чтобы включить его в перечень действующих лиц этой цепи, но теперь предоставляю слово художественному критику Марку-Оливье Валеру, художественному директору Центру искусства в Нёшателе, которого никак нельзя заподозрить в недоброжелательности – наоборот, его выступление направлено в защиту актуального искусства и его распространения: «Приходится признать, что любой художник, какоим типом деятельности он бы ни занимался, руководит своим собственным малым предприятием. Он никуда не ездит бед каталогов, пригласительных билетов, подборки ксерокопий и записной книжки. На каждом вернисаже разыгрывается пантомима обмена данными: вот мой пригласительный! спасибо за каталог! отличное у тебя досье! Нужно уметь разработать и использовать на практике свою стратегию, выбрать правильные решения, планировать, производить, быть физиономистом, любезным и убедительным, как какой-нибудь президент кампании. Каждый продвигает свои пешки на шахматном поле мира искусства, в котором соседствуют пародия и обмен-обман. И никто, при всем своем желании, не может избежать этой игры» (собственно говоря, в этой игре нет ничего нового: еще Мольер говорил: «кто отдается двору, укрывается от искусства»).

Рэймонда Мулен отмечает: «Все больше художников, окончивших университеты или высшие школы искусства, понимает художественную деятельность как профессию, в которой нет места презрению к деньгам. И у художников, и у коллекционеров одна цель – поднять цены». Короче говоря, художник использует свое чутье, чтобы предугадать, что будет востребовано этой сетью, в которой он участвует с большим энтузиазмом.

Жан Бодрийар говорил, что ныне не событие создает информацию, а информация создает событие, и это позволяет информации избежать критерия правдивости, так как сами последствия распространения даже бездоказательной в момент своего появления информации придают ей некую тавтологическую реальность. Точно таким же образом актуальное искусство избегает критерия качества, потому что оно начинает существовать только в силу своего виртуального принятия сетью - и в момент этого принятия. Многие произведения официальной живописи конца 19 века, не предствляющие художественной ценности, вошли в историю живописи лишь по той причине, что они соответствовали вкусам своей эпохи или социальной среды, и тем самым получили широкую известность. Но в наши дни, с развитием всепланетной коммуникации, время, требующееся для «узаконивания» практически сведено к нулю: информация распространяется так быстро, что произведение, так сказать, едва успевает создаться, оно тут же становится предметом распространения в СМИ, фактически, оно само является этим распространением, как во сне, когда достаточно подумать о чем-нибудь – с вожделением или отврящением, со стразхом или с любовью – чтобы это что-то тут же и подтвердилось.

Но может быть, это уничтожение реальности виртуальностью спасает актуальное искусство от незначительности, иронически позволяя ему все-таки предшествовать информации, моде, рекламе и т.д.

Во всяком случае, говорить об «арт-бизе», берущем пример с «шоу-биза», чтобы раскручивать художника, как новую марку мыла, было бы неэлегантно и скорее всего неправильно. Во-первых, потому что раскручивать мыло или песенку-одноминутку, особенно при нынешней конъюнктуре – дело вовсе не легкое. Эдди Баркли (известный французский продюссер варьете) сказал в одном из своих интервью: «Из 10 попыток продвинуть певцов, в которых я верил, 8 позорно провалились, несмотря на мои инвестиции и деньгами, и энергией. Но я возместил все убытки на двух успешных раскрутках». Во-вторых, потому что продвижение актуального художника не зависит от энтузиазма многочисленной поблики – его прославляет специализированный микрокосм.

Да, я думаю, что замкнутый круг актуального искусства – это, может быть, единственное движение, достойное нашего пост-модернистского мира. Совершенно неважно, каково качество произведений, рождаемых этим кругом, так как настоящим произведением искусства является он сам. Ему даже не нужно саморазрушаться, как в «Исследовании для конца мира» Тенгели, так как у него достаточно вкуса, чтобы оставаться виртуальным! Этот замкнутый круг - последний шедевр, великолепное и ироническое воплощение принципа МакЛуана: «сообщение – это средство».

В принципе, теперь я должен бы вынуть из рукава список художников, несправедливо отстраненных системой, которую можно назвать системой противохудожественного разоружения. Увы, чуда не будет! Если бы наряду с современным искусством внутри системы существовало современное искусство вне системы, об этом уже давно было бы известно, Конечно, все еще создаются в порядке исключения интересные и новаторские произведения, способные быть понятыми и принятыми многочисленной публикой. Но совершенно ясно, что такие произведения создаются как бы по инерции, что их время кончилось. В наше время Пикассо, Матиссов, Клее, Дюбюффе, Уорхолов больше нет. В сравнении с семью первыми десятилетиями 20 века, перенасыщенными гениями, конец века и начало нового пустынны. Поэтому так впечатляет контраст между почитанием на грани обожествления, которым окружены творцы первых 70 лет 20 века и все большее падение интереса широкой публики к актуальному искусству.

В чем же причина? Может быть, это всего лишь временное депрессия, которая вскоре пройдет? Делая предсказания, можно быть уверенным только в одном – что они будут опровергнуты в самом скором времени, так что не ждите от меня прогнозлов – не хочу давать лишнего повода смеяться надо мной. Но я попытался сформулировать несколько гипотез о причинах нынешней художественной стерильности и охотно поделюсь ими с вами.

1. Самая неприятная, но и самая маловероятная гипотеза состоит в том, что, подобно публике, восхищавшейся произведениями официальной живописи второй половины 19 века, мы поражены слепотой или какой-то бесчувственностью, не позволяющей нам выявить Монэ и Сезаннов нашего времени, несмотря на то, что современные средства всепланетной информации дают нам возможность ознакомиться с ними. Эти шедевры смотрят нам в лицо и смеются над нашей наспособностью опознать их. Но кто сможет сказать, что мы были бесчувственными чурками? Потомки, в непогрешимость которых мы должны уверовать? Ну что ж, мы сами с блеском играли роль потомков, прославив вполне впечатляющую серию гениев, не оцененных своими современниками. Можно даже сказать, что играя роль потомков, мы выставили такие требования качества, мы так окружили эту роль таким престижем, что нашим потомкам придется туго, если они захотят не ударить лицом в грязь! Из-за этого престижа потомков, не лишенного элементов шантажа, первой жертвой которого стали мы сами, многие из нас чувствуют себя виноватыми в безразличии, с которым мы относимся к нынешней продукции (даже если она ничего другого и не заслуживает), и, чтобы искупить эту вину, проявляют чрезмерную терпимость к актуальным творцам, причем просвещенности в этом всеприятии ничуть не больше, чем в самом ожесточенном отрицании. Мне кажется, есть смысл объявить, что потомки – это мы, окончательно и бесповоротно, то есть навсегда!
   
   
2. В одном из своих эссе Клод Фрошо утверждает, не без провокационного умысла, что в истории человечества было две основополагающие даты: неолитическая революция и 1960 год. Спустя тысячелетия ожесточенной борьбы против враждебных стихий, которые всегда принимали некую сверхъестественную форму, человек одержал решительную победу если не над природой, то во всяком случае над своим представлением этих стихий. И вот в 1960 году началась эра развенчания священного и разочарования, которую Герберт Маркузе назвал «репрессивной десублимацией». Нынешние писатели, художники, музыканты не менее талантливы, чем прежде, но трудностей, которые приходилось преодолевать их предшественникам, более не существует, и это отсутствие противника обрекает их на нерешительность, на мягкотелость, на беспредметность, чтобы не сказать просто на никчемность.
   
   
3. Есть и другой взгляд на вещи, более оптимистичный. Жан Дюбюффе уже в 1946 году предсказывал исчезновение генией и радовался вырождению этой вредной и страшной породы динозавров: «Великих людей, гениев больше нет. Наконец-то мы избавились от этих манекенов с дурных глазом , которых, наряду с кентаврами и гиппогрифами, нам на голову выдумали древние греки. Гениев нет, как нет единорогов. И подумать только, что в течение трех тысячелетий мы так боялись их!». Ему вторит граффити, сделанное в Париже в 1968 году: «Искусство будет жить, когда умрет последний художник». Судя по всему, эта ситуация распространяется и на мир мысли – молчание интеллектуалов, если не их исчезновение, представляется многообещающим признаком, если учесть, что общественное мнение уже давно переложило все этические вопросы на плечи профессиональных мыслителей. Может статься, это молчание возвещает нашествие эпохи, где никто не будет ругаться друг с другом, эпохи без гуру, без надменности, без Маркса и Иисуса, проходящей под знаком женственности (осторожно, не путать женственность с феминизмом!). Такое изменение условий жизни может найти социо-экономическое обоснование в сокращении рабочего дня, переживаемом пока что как фатальность, когда оно принимает форму безработицы, но имеющее освободительный потенциал. Все мы рождаемся художниками, нужно только создать условия, чтобы мы оставались ими всю жизнь. «Если ты хочешь прочитать книгу, напиши ее!» - говорил Жюль Ренар. Тебе хочется иметь картину? Так нарисуй ее.
   

Надеюсь, что я правильно очертил круг гипотез, и какая бы из них ни восторжествовала, теперь я могу поставить вопрос выживания системы пластических искусств. Вполне возможно, что модный галерист, банкир, принимающий себя за Лоренцо Медичи, маркизик-эстет, директор Кунстхалле в поисках свиты, художник с атташе-кейсом, короче, этот микрокосм, такой закрытый, такой антипатичный, малокоммуникативный и расточительный, может уйти в небытие, и никаких драматических последствий для человечества от этого не будет. Но желательно ли это? В конце концов, капиталисты, инвестирующие в актуальное искусство, потенциально являются крупными загрязнителями среды. Каждый Армледер, каждый Федерле, каждый Мозер и т.д., повешенный у коллекционера не стенке или хранящийся в запаснике музея, означает, что в мире появится на несколько километров автострады, несколько лимузинов или несколько уродливых административных зданий меньше. С эстетической точки зрения уже эта выгода несомненна!