[Vladimir]

О московской художнице Гаяне Каждан сегодня известно, пожалуй, лишь весьма узкому кругу знатоков или непосредственных участников культурно-художественной жизни конца 1950-х-начала 1970-х годов. При этом, воскрешая в памяти ее образ, люди, знавшие Гаяну, склонны, скорее, говорить о ее эпатажной богемной жизни или бытовой и личной неустроенности, нежели увлеченно рассуждать об ее искусстве. Между тем, возникая перед нами как натура цельная, страстная и бескомпромиссная, Каждан прежде всего интересна как художник. К сожалению, творческому наследию Гаяны не слишком повезло: сохранившиеся на сегодняшний день в Москве у родственников, знакомых и почитателей ее таланта порядка пятидесяти живописных работ вряд ли способны стать объектом пространных монографических исследований и серьезных научных трудов. К тому же досадно короткий жизненный путь художницы спрессовал время ее активной творческой деятельности до размеров чуть больших, чем всего лишь одно десятилетие. И, тем не менее, организованная галереей «Г.О.С.Т.» первая персональная выставка Гаяны Каждан дает удачную возможность более пристально сосредоточиться на ее искусстве. Важно подчеркнуть, что творческое развитие Гаяны тесно связано с деятельностью студии Элия Белютина, вписавшего одну из самых заметных страниц в историю неофициального отечественного искусства 1950-х-1960-х годов. Выделяясь в ряду белютинцев (П. Валюс, Н. Воробьев, Д. Громан, Б. Жутовский, И. Снегур и др.) своей яркой индивидуальностью, отчасти даже непохожестью на других участников студии, Каждан весьма последовательно и выразительно раскрывает основные художественные принципы, провозглашаемые ее руководителем. Самый важный из них – это принцип «контактности» в искусстве, который Белютин понимает как «перевод жизненной реакции человека в некое материальное качество, способное раздражать, воздействовать, будоражить, передавая людям тот контакт с миром, который испытал художник». В этом смысле живопись Гаяны исключительно «контактна», поскольку она предельно эмоциональна, экспрессивна, доверительна, даже исповедальна. Это искусство, если можно так выразиться, «открытого типа», способное поведать зрителю о самых сокровенных тайнах своей души. При такой установке «картина не должна рассматриваться зрителем, она должна обрушиваться на него как потолок во время землетрясения». Эти слова, сказанные итальянским профессором Франко Миеле по поводу творчества Белютина, вполне уместны и для характеристики работ Гаяны Каждан. Отсюда естественно вытекает и такое ключевое качество искусства Гаяны, как автобиографичность, которое, однако, не стоит понимать буквально. Оно отнюдь не подразумевает творческий эгоцентризм и самовлюбленное переживание в живописи собственного образа в различных его ипостасях. Хотя основной жанр, в котором работала Гаяна, это портрет и часто автопортрет, но глубинные смыслы и образные интонации, сокрытые пеленой, на первый взгляд, камерного «женского» творчества, на самом деле способны поведать нам о боли и страдании в масштабе отнюдь не сиюминутного человеческого измерения. Так, вполне конкретный психологический и социальный срез ее образов оборачивается неким универсальным духовным пространством. Подобные качества живописи Гаяны во многом обусловлены своеобразным пониманием и переработкой предложенной Белютиным для воплощения «теории контактности» системы кодов, связанных с категориями формального порядка. Например, в живописи особую роль играют пространство, цвет, фактура, весомость, поверхность и т.д. Реализуя эту систему в рамках не абстрактного или знаково-символического как большинство белютинцев, а фигуративного искусства, Каждан с завидной непосредственностью и мастерством изображает крупномасштабные наивно упрощенные фигуры и предметы, смело допускает анатомические и фактические алогизмы («сломанные» формы, клетчатая кошка), нивелирует иллюзорную глубину пространства, максимально оттесняя его на периферию картинной плоскости, сгущает, подчас утрирует цвет, смело «наращивает» фактуру поверхности благодаря вязкому почти рельефно скульптурному мазку краски. Так, оказывается, что внешне незатейливые, подчас окрашенные наивной романтикой живописные образы Гаяны Каждан являют нам почти хтоническую по степени своего внутреннего напряжения борьбу предмета и пространства, пятна и «линейного» ван-гоговского мазка, вязкой, словно живой красочной массы и инертной картинной плоскости. Отсюда работы Гаяны сполна обладают той степенью «весомости», которая в соответствии с теорией Белютина сообщает «символический импульс изобразительному пространству» и «говорит об экспрессивном весе пространства в общей конструкции». В итоге, не удивительно, что, пожалуй, именно Гаяна Каждан из числа учеников студии наиболее откровенно воплотила ту предельно честную и страстную творческую позицию, которую Белютин еще в юности усвоил у своего наставника Лентулова: «Искусство – это не ремесло, не эстетическая категория, а переживание всего кошмара жизни. Искусство – это духовное общение людей». В этом смысле, Каждан, всецело принадлежа своему времени, закономерно продолжает устойчивую в мировой практике и, видимо, наиболее сильную «страдательную» линию в искусстве и литературе, связанную с именами и Достоевского, и Ван-Гога, и Древина, и Фалька, и др. Один из своих наиболее гнетущих по настроению и драматичных автопортретов с изображением как бы сдавливающей женское горло руки анонимного персонажа Гаяна назвала с оттенком печальной иронии «Селяви» - такова жизнь. Однако, сегодня, когда творчество Гаяны Каждан закономерно и справедливо возвращается к нам из исторического забвения, хочется задать вопрос: а, может, и не правда, что селяви?.. Елена Грибоносова-Гребнева