Показать сообщение отдельно
Старый 03.05.2010, 19:11 Язык оригинала: Русский       #4
Гуру
 
Аватар для Тютчев
 
Регистрация: 19.09.2008
Сообщений: 5,529
Спасибо: 4,883
Поблагодарили 11,835 раз(а) в 2,947 сообщениях
Записей в дневнике: 8
Репутация: 22524
По умолчанию

«Забытый поэт Серебряного века»

Борис Розенфельд


Продолжение...

С началом 1-й мировой войны патриотические чувства захватили поэта. В 1915 г., оставив университет, Большаков поступает в Николаевское кавалерийское училище, после окончания которого попадает в действующую армию. После военной службы, длившейся 7 лет, Большаков демобилизовался в 1922 г. уже из рядов Красной Армии.

Правда, будучи уже на службе, в 1916 г., он готовит к печати ряд своих поэтических и прозаических сборников, издание которых, к сожалению, так и не было осуществлено. Это: «Земная смерть. Повесть грядущих дней» - должна была выйти осенью 1916 г., «Дьявол из мрамора. Лирическая драма», «Королева мод. Лирические диалоги» и «Ангел всех скорбящих. 3-я книга стихов».

Читать дальше... 
В рецензии на последнюю Валерий Брюсов писал: «В эпоху зарождения нашего футуризма, лет 10 тому назад, Константин Большаков был отмечен критикой как один из наиболее талантливых представителей этого движения. С удовлетворением должно отметить, что молодой поэт не остановился на первых своих достижениях. Его новые стихи значительнее ранних и по содержанию, и по форме. Во многом поэзия Константина Большакова еще остается в пределах технических «исканий» и, как таковая, нужна и интересна лишь для ограниченного круга читателей. Но отдельные стихотворения уже являются вполне завершенными созданиями, имеющими право на общее внимание. Такова, например, «Тихая повесть», с описанием современной казармы, где —


и рассказ о выигранной казначейше
Не кажется старым, --

И с восклицаниями –
А вам, мечтатели - о знойных мулатках,
О странах лучших солнц на свете,
Понять ли, что сердце в груди босоногой солдатки,
Как солнце, светло и радостно светит!

В наши дни вряд ли есть необходимость спешно печатать книгу Большакова, но автор заслуживает поощрения. 21 октября 1920 г. Валерий Брюсов».

Однако 17 мая 1921 г. на основании отзывов И.Касаткина и И.Аксенова, сборник «Ангел всех скорбящих» был принят в ЛИТО к публикации, но издание его, как уже было сказано, так и не осуществилось. Несколько позднее, в альманахе «Из батареи сердца» 1922 года, были напечатаны из него два стихотворения: «Еще и сердце будет биться» и «В ночную гладь, в колодце чьих-то глаз».

Среди собрания автографов моей библиотеки имеется папка, где подобраны материалы, имеющие отношение к К.Большакову. В числе прочих несколько машинописных, откорректированных автором стихотворений: «Когда, как в радующем сладком сне..», «Славься, убийца час…» и др., с его пометками, из так и не увидевшего свет сборника «Ангел всех скорбящих».

Здесь же его поэтический сборник «Солнце на излете» с теплым автографом Николаю Михайловичу Церетели, известному актеру Московского Камерного театра (театра Таирова), с которым Большаков был дружен многие годы. «Николаю Михайловичу Церетели душевно к нему устремленный и им восхищенный. Автор. 1/ХП 22. Москва». После 1922 г. Большаков более не возвращается к поэтической стезе, тем самым литературный путь его распадается как бы на два этапа. Первый – до армейский, включающий в себя, в основном, поэтическое творчество автора, и второй – после армейский, куда вошли его прозаические работы.

Но путь в среду прозаиков не был для Константина Большакова усеян розами, ему пришлось преодолеть многие препоны, предшествующие этому переходу. Позднее он писал об этом нелегком для себя периоде: «…расставшись с литературой поэтом, возвращался к ней прозаиком… довольно тяжким и неинтересным путем – через работу в газете…»

Путь этот, длиной в 5 лет, закончился в 1927 г. выходом в свет 2-х сборников повестей и рассказов о советской жизни, о событиях Гражданской войны, участником которой был автор. Это «Судьба случайностей» и «Путь прокаженных». Последняя была издана «Московским товариществом писателей». В том же 1927 г. московское издательство «Никитинские субботники» печатает его роман «Сгоночь».

В 1928 г. в Москве начало выходить собрание сочинений Большакова, успели выйти только тома 2, 3, 4. К концу 1928 г. писатель закончил свой исторический роман «Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова», который и вышел в начале 1929 г. в Харькове в издательстве «Пролетарий». Роман этот получил широкое признание читающей рублики и неоднократно переиздавался еще при жизни автора.

В течение нескольких лет писатель трудился над обширным романом «Маршал сто пятого дня», в который включил некоторые элементы своей жизни.\

Большаков имел намерение выпустить его в 3-х книгах. Первая – «Построение фаланги» – была опубликована Гослитиздатом в 1936 г., а 17 сентября того же года Константин Аристархович Большаков, бывший корнет царской и командир Красной армии, замечательный поэт и прозаик, был арестован.

Рукопись второй части романа, как и прочие бумаги архива писателя, были изъяты при аресте представителями органов и пропали в подвалах Лубянки. К работе над третьей книгой Большаков так и не успел приступить.

21 апреля 1938 г. вместе с группой писателей и поэтов, в которую входили Борис Пильняк, С.Буданцев, И.Касаткин и другие, Константин Большаков был расстрелян.

В годы хрущевской «оттепели» в 1956 г. он был реабилитирован, а 10 декабря 1956 г. посмертно восстановлен в Союзе писателей СССР.




Стихотвореня 1914-го года:

Читать дальше... 
Автопортрет

Влюбленный юноша с порочно-нежным взором,
Под смокингом легко развинченный брюнет,
С холодным блеском глаз, с изысканным пробором.
И с перекинутой пальто душой поэт.

Улыбки грешной грусть по томности озерам
Порочными без слез глазами глаз рассвет
Мелькнет из глаз для глаз неуловимо-скорым
На миги вспыхнувший и обреченный свет.

Развинченный брюнет с изысканным пробором.
С порочными без слез глазами, глаз рассвет,
Влюбленный юноша с порочно-нежным взором
И с перекинутой пальто душой поэт.

1914


Вечер
Ю. А. Эгерту

Вечер в ладони тебе отдаю я, безмолвное сердце.
Шагом усталых трамвай на пылающий запад
Гибкую шею дуги не возносит с печальным упорством.
Рты дуговых фонарей белоснежно оскалили зубы.
Вечер – изысканный франт в не небрежно помятой панаме
Бродит лениво один по притихшим тревожно панелям,
Лето, как тонкий брегет, у него тихо тикает в строгом
Кармане жилета. Я отдаю тебе вечер в ладони,
Безмолвное сердце.

апрель 1914, Москва.



«Огни портовой таверны...»

Огни портовой таверны,
Бриллианты улыбок и ругань.
В волосы звуков вечерних.
Пыль вплетена. Сон запуган.

Дремлют губами на ругани люди.
Вечер, как узкий рельеф.
Безмолвно-окунутый спит в изумруде
Кем-то потерянный гнев.

Кокетки–звёзды вдоль гавани.
Мёртво за стражею парусов.
Над молом фонарь в белом саване
Задвинул безмолвья засов.

Ночь, женщиной ещё не причёсанной,
Морю склонясь на плечо,
Задумалась, и, тысячу поз она
Принимая, дышала в лицо горячо.

июль 1914, Одесса



Осененочь

Ветер, небо опрокинуть тужась,
Исслюнявил мокрым поцелуем стекла.
Плащ дождя срывая, синий ужас
Рвет слепительно фонарь поблеклый.

Телеграфных проволок все скрипки
Об луну разбили пальцы ночи.
Фонари, на лифте роковой ошибки
Поднимая урну улицы, хохочут.

Медным шагом через колокольни,
Тяжеля, пяты ступили годы,
Где, усталой дробью дань трамвай-невольник
Отбивая, вялые секунды отдал.

<1914>


Осень

Под небом кабаков, хрустальных скрипок в кубке
Растет и движется невидимый туман,
Берилловый ликер в оправе рюмок хрупких,
Телесно розовый, раскрывшийся банан.

Дыханье нежное прозрачного бесшумья
В зеленый шепот трав и визг слепой огня,
Из тени голубой вдруг загрустевшей думе,
Как робкий шепот дней, просить: «возьми меня».

Под небо кабаков старинных башень проседь
Ударом утренних вплетается часов.
Ты спишь, а я живу, и в жилах кровь проносит
Хрустальных скрипок звон из кубка голосов.

<1914>



Осень годов

Иду сухой, как старинная алгебра,
В гостиной осени, как молочный плафон,
Блудливое солнце на палки бра,
Не электричащих, надевает сияние, треща в немой телефон.

И осыпаются мысли усталого провода,
Задумчивым звоном целуют огни,
И моих волос бесценное серебро водой,
Седой обливают хилые дни.

Хило прокашляли шаги ушедшего шума,
А я иду и иду в венке жестоких секунд.
Понимаете? Довольно видеть вечер в позе только негра-грума
Слишком черного, чтоб было видно, как утаптывается земной грунт.

<1914>





После...

Юрию Юркуну

Сберут осколки в шкатулки памяти,
Дням пролетевшим склонять знамена
И на заросшей буквами, истлевшей грамоте
Напишут кровью имена

Другим поверит суровый грохот
В полях изрезанных траншей,
Вновь услыхать один их вздох хоть
И шёпот топота зарытых здесь людей...

Осенний ветер тугими струнами
Качал деревья в печальном вальсе:
«О, только над ними, только над юными
Сжалься, о, сжалься, сжалься».

А гимн шрапнели в неба раны,
Взрывая искры кровавой пены,
Дыханью хмурому седого океана
О пленник святой Елены,

Теням, восставшим неохотно
Следить за крыльями трепещущих побед,
Где ласково стелется треск пулемётный
На грохот рвущихся лет...

октябрь 1914, Москва


Романтический вечер

Вл. Маяковскому

Вечер был ужасно громоздок,
Едва помещался в уличном ридикюле, –
Неслышный рыцарь в усталый воздух,
Волос вечерних жужжащий улей,

Отсечь секунды идёт панелям,
И медлит меч по циферблату.
Пролетая, авто грозили, – разделим, разделим...
Закован безмолвием в латы,

Закрыв забралом чудесной грусти
Лицо, неведомый один,
Как будто кто-то не пропустит,
Не скажет ласково «уйди».

апрель 1914, Москва.


Стихотворения 1915-го года:

Читать дальше... 
Le chemin de fer

«Выпили! Выпили!», — жалобно плачем ли
Мы, в атласных одеждах фигуры карт?
Это мы, как звезды, счастью маячили
В слезящийся оттепелью Март,
Это мы, как крылья, трепыхались и бились
Над лестницей, где ступени шатки,
Когда победно-утренний вылез
Черный туз из-под спокойной девятки.
А когда заглянуло в сердце отчаянье
Гордыми взорами дам и королей,
Будто колыхнулся забредший случайно
Ветерок с обнажающихся черных полей,
Это мы золотыми дождями выпали
Мешать тревоги и грусть,
А на зеленое поле сыпали и сыпали
Столько радостей, выученных наизусть...
«Выпили! Выпили», — жалобно плачем ли
Мы, в атласных одеждах фигуры карт?
Это мы, как звезды, счастью маячили
В слезящийся оттепелью Март.

<1915>


Бельгии

Владиславу Ходасевичу

Словно тушью очерчены пальцы каналов,
Ночь – суконная, серая гладь без конца,
Здесь усталое сердце в тревогах устало,
Соскользнула спокойно улыбка с лица.

Чёрный город заснул безмятежной гравюрой
На страницах раскрытых и брошенных книг,
И уходят, уходят задумчиво хмуро
За таящимся мигом таящийся миг.

Спи, последняя ночь! Эти хрупкие пальцы
Так пронзительно в плечи земные вплелись,
Эти чуткие дети, минуты страдальцы
Навсегда в этот серый покой облеклись.

И для вечного сна пусть построят легенды
Как ажурные башни суровых дворцов,
И стихи заплетутся в нарядные ленты,
Зазвенят, как набор золотых бубенцов.

Но сегодня, как завтра, сражённый не болен...
Эта кровь, эти пятна не брызги же ран,
А просыпанный звон из твоих колоколен,
Как кровавые маки, в бесцветный туман.

Спи последняя ночь! И не будет двух Бельгий,
Сон колышат раскаты грохочущих битв.
Этот месяц и год! Даже в детской постельке,
Как узор, были вытканы слёзы молитв.

октябрь 1915, Москва




Зима

Боре Нерадову

Вечер заколачивает в уши праздник
Тем, кто не хотел в глаза ему взглянуть,
Потому что все души тоскующие дразнит
Протянувшийся по небу Млечный Путь,

Потому что неистово и грубо
Целый час рассказывал перед ними,
Что где-то есть необыкновенные губы
И тонкое, серебряное имя.

Дразнил и рассказывал так, что даже маленькая лужица
Уже застывшая пропищала: – Ну вот, –
У меня слеза на реснице жемчужится,
А он тащит в какой-то звёздный хоровод.

И от её писка ли, от смеха ли
Вздыбившихся улиц, несущих размеренный шаг
Звёзды на горизонте раскачались и поехали,
Натыкаясь друг на друга впотьмах.

И над чёрною бездной, где белыми нитками
Фонарей обозначенный город не съедется,
Самым чистым морозом выткано
Млечный Путь и Большая Медведица.

февраль 1915


Польше

Михаилу Кузмину

Июльское солнце печёт и нежится,
Следя за суетой тревог,
Как пыльным облаком беженцы
Катятся лентой дорог.

День разгорится и будет, будет
Жечь и пылить земную грудь,
А сейчас уходят и уходят люди
В пристально стелющейся путь.

А за ними, как праздник, в лентах и ризе
Взором ясным и кротким следишь,
Как следила шаги многих сотен дивизий
Твою колыхавших тишь.

И звенели глухо шпоры и сабли
Звон рассыпался, как кокетливый смех
Будто хрупкие пальцы, зябли
Вётлы, обступившие бег твоих рек.

Шли, и задушенный, ржавый
Лязг раскуёт железные кольца
Видишь сердце сгорело Варшавы
Горячей слезой добровольца.

Чёрной птицей год пролетел, как нагрянул,
Полями Польши дымится кровь,
Только сковано сердце в оковах тумана,
Только мукою сдвинута бровь.

Будет, будет... И где бы
Вздох сражений пронёсся, – собираются все
Под палящие взоры июльского неба
Громоздить телегами и говором шоссе.

июль 1915


Стихотворения 1916-го года:

Читать дальше... 
И еще

В час, когда гаснет закат и к вечеру,
Будто с мольбой протянуты руки дерев,
Для меня расплескаться уж нечему
В этом ручье нерасслышанных слов.

Но ведь это же ты, чей взор ослепительно нужен
Чтоб мой голос над жизнью был поднят,
Чья печаль, ожерелье из слезных жемчужин
На чужом и далеком сегодня.

И чьи губы не будут моими
Никогда, но святей всех святынь,
Ведь твое серебристое имя
Пронизало мечты.

Не все ли равно, кому вновь загорятся
Как свеча перед образом дни.
Светлая, под этот шепот святотатца
Ты усни...

И во сне не встретишь ты меня,
Нежная и радостно тиха
Ты, закутанная в звон серебряного имени,
Как в ласкающие вкрадчиво меха.

<1916>


Сегодняшнее

Маме

Кто-то нашёптывал шелестом мук
Целый вечер об израненном сыне,
В струнах тугих и заломленных рук
Небосвод колебался, бесшумный и синий.

Октябрьских сумерек, заплаканных трауром
Слеза по седому лицу сбегала,
А на гудящих рельсах с утра «ура»
Гремело в стеклянных ушах вокзалов.

Сердце изранил растущий топот
Где-то прошедших вдали эскадронов,
И наскоро рваные раны заштопать
Чугунным лязгом хотелось вагонам.

Костлявые пальцы в кровавом пожаре вот
Вырвутся молить: помогите, спасите,
Ведь короной кровавого зарева
Повисло суровое небо событий.

Тучи, как вены, налитые кровью,
Просочились сквозь пламя наружу,
И не могут проплакать про долю вдовью
В самые уши октябрьской стужи.

октябрь 1916


Стихотворения 1918-го года:

Читать дальше... 
Аэромечта

Взмоторить вверх, уснуть на пропеллере,
Уснуть сюда, сюда закинув голову,
Сюда, сюда, где с серым на севере
Слилось слепительно голубое олово.

На шум шмеля шутки и шалости,
На воздухе стынущий в меха одетые
Мы бросим взятой с земли на землю кусочек жалости
Головокружась в мечтах кометами.

И вновь, как прежде, уснув на пропеллере,
На шуме шмеля шутки и шалости,
Мы спустимся просто на грёзном веере
На брошенный нами кусочек жалости.

август 1918


«Вы носите любовь в изысканном флаконе...»

Вы носите любовь в изысканном флаконе,
В гранёном хрустале смеющейся души.
В лазурных розах глаз улыбка сердца тонет.
В лазурных розах глаз – бутоны роз тиши.

Духи стихов в мечту, пленительных в изыске,
Пролив на розы глаз в лазурных розах глаз,
Вы прошептали мне, вы прошептали близко,
То, что шептали вы, о, много, много раз.

Вы носите любовь в изысканном флаконе.
В гранёном хрустале смеющейся души.
И запах роз мечты моей не похоронит,
Что прошептали вы, что сказано в тиши.




Последний раз редактировалось Тютчев; 03.05.2010 в 20:05.
Тютчев вне форума   Ответить с цитированием
Эти 3 пользователя(ей) сказали Спасибо Тютчев за это полезное сообщение:
sur (03.05.2010), раскатов (05.05.2010), Ухтомский (23.06.2010)