[LCR]

Вот статья, опубликованная в швейцарской газете «Ле Тан» в 2007 г. (у меня нет точной даты). Честно признаюсь, прав на эту статью я не покупала, а должна бы, но все-таки помещаю ее в надежде, что швейцарцы до этого форума не доберутся, а если и доберутся, то по-русски ничего не поймут.
Что касается автора статьи, то я с ним знакома и уверена, что он будет только рад тому, что его драгоценные русские получат возможность почитать его опус – при случае, не премину ему об этом сказать.
Ее написал Арри Белле, журналист, художественный критик и писатель детективных романов, сотрудник газеты «Ле Монд». Статья написана в прошлом году, но события, происшедшие после ее написания, только подтверждают правоту его выводом, стало быть, она не устарела.

Читать дальше... 

Арри Белле – частый гость в России. Первый раз он приехал в Москву на 1-ое Бьеннале современного искусства, в начале 2005-го г., и ему очень там понравилось, во-первых, потому его водили по кругам московской творческой интеллигенции, и некоторые из ее представителей, например, поэт Всеволод Некрасов (которого я и сама очень люблю), произвели на него такое сильное впечатление, что он ввел его в свою последнюю книгу «Черный квадрат» (надо сказать, довольно дурацкую), под прозрачным псевдонимом Прекрасов. Вторая причина – это то, что наш журналист не дурак выпить (или, как говорят французы, он «охотно поднимает локоть»), а в Москве, как вы знаете лучше меня, с этим делом налажено.


Новые коллекционеры не пугаются цифр

Выход рынка искусства на мировой уровень и его крепчайшее здоровье породило актеров несуществовавлего доселе типа. Что представляют собой новые покупатели искусства? Каковы их побуждения? Чем объясняется головокружительный рост цен и громкая слава некоторых художников? Попытка типологического исследования.

От такой ситуации захватывает дух – крупные коллекционеры современного искусства, по определению французского социолога Реймонды Мулен, создают вкусы нашего времени по своему образу и подобию: «Они сотрудничают с торговцами искусства, которые занимаются раскруткой художников. Они являются и первыми крупными покупателями. Покупают они рано, по относительно низким ценам, большое количество работ каждого художника, представляющего интересующее их художественное направление.

Крупный коллекционер выступает также в роли лидера общественного мнения. Как только он приобретает произведение какого-то художника, другие собиратели, доверяющие его суждениям, покупают этого художника в свою очередь, причем этот «первый эшелон подражателей» раскупает все имеющиеся у автора в наличии работы очень быстро после покупки их лидера, вызывая таким образом появление списков покупателей, ожидающих своей очереди, что сразу обеспечивает художнику ореол славы. Все происходит так, как будто у крупных коллекционеров имеются в запасе большое количество произведений данного художника, и они вступают с торговцами искусства в коалицию, имеющую возможность контролировать рынок.

Персонажи эти не имеют ничего общего с описанным Бальзаком кузеном Понсом. Коллекция уже давно не является простым собранием произведений. Некоторые относятся к ней как к предприятию. Франсуа Пино начал свое восхождение в Бельгии, осознав архаизм конкурентов – оптовых продавцов дерева и неповоротливость посредников. Он избавился от этих последних, а затем поглотил (проглотил?) конкурентов, придав таким образом традиционной торговле, не выходящей за пределы региона, международный размах. В момент, когда им овладел демон собирательства, он стал действовать на рынке искусства точно таким же образом.

Случалось, что любители искусства инвестировали в художественные галереи, но никто из них никогда не был владельцем крупнейшего в мире аукционного дома. Купив в 1998 г. Christies, Пино показал сенбя настоящим финансовым гением: 7 миллиардов французских франков того времени за предприятие, объявившее 12 миллиардов франков годового оборота за 1997 г., уступавшее в продуктивности своему конкуренту, второму в мире аукционному дому Sotheby's. Покупка Пино объяснялась расчетом на расцвет (уже подтвердившийся с тех пор) в то время совершенно апатичного рынка искусства.

В то же время это приобретение оказалось очень эффективным с точки зрения коммуникации и ПР: француз – хозяин символа высшего света, общества «jet-set», это давало Уолл стрит почву для размышлений!

Однако, самым важным было то, что для коллекционера Christies является незаменимым источником информации, особенно когда этот коллекционер впоследствии обзаводится собственным музеем. А Пино поступил именно так – он основал свой музей, правда, не в окрестностях Парижа, как это предполагалось изначально, а в Венеции, где он приобрел большинство долей Палаццо Грасси и получил концессию на «Стрелку Таможни».

Такая концентрация вызывает страх. В досье дебатов, опубликованном газетой «Ле Монд» (16.12.2000) бывший галерист Стефан Корреар писал (и для этого требовалось определенное мужество): «Между аукционными домами, с одной стороны, и частными фондами, устав которых разрешает им продавать принадлежащие им произведения, с другой, разница скоро будет в толщину сигаретной бумаги. /.../ Учитывая то, что они являются основными инстанциями, «узаконивающими» то или иное направление в искусстве, эти фонды должны быть основаны святыми подвижниками, чтобы удержаться от соблазна воспользоваться такой довлеющей ситуацией. /.../ В тот день, – а это день очень близок – когда одни и те же люди будут управлять самыми продуктивными аукционными домами и самыми престижными и богатыми частными музеями, самым болезненным этическим вопросом для этих людей будет: какая из этих двух единиц должна выписать счет-фактуру?»

Стомиллионный порог

А счет все увеличивается – рынок искусства никогда на знал такого расцвета. Причина такого положения – появление новых актеров этого рынка, которые не боятся цифр. А между прочим, напрасно: отныне сделки заключаются на уровне 100 миллионов! Установив мировой рекорд продажи на публичных торгах в мае 2007 г., британский художник Дэниэл Херст, родившийся в 1965 г., нашел покупателей для своего черепа, покрытого бриллиантами. Именно «покупателей» во множественном числе, так как, по словам представителей художника, они составляют группу инвесторов. Но какие инвесторы могут надеяться на быструю прибыль, когда речь идет о произведении, проданном за 100 миллионов долларов? Может быть, те, кто уже является собственником произведений Херста - включая самого художника, который, по слухам, входит в эту группу инвесторов - и рассчитывает, что под влиянием такого рекорда (кстати сказать, этот рекорд невозможно проверить, так как речь идет о частной сделке) они поднимутся в цене.

В число новых активнейших участников рынка искусства входят управляющие спекулятивных фондов (hedge funds). Покупка произведений искусства призвана придать некое благообразие деньгам, заработанным методами, от которых содрогаются сердца слабонервных экономистов. Но в то же время они вполне способны применить на рынке искусства рецепты, которые позволили им заработать огромные деньги на Бирже, без каких бы то ни было колебаний спекулируя на предметах искусства, как если бы это была валюта или фьючерсы.

Иногда они проигрывают в этом покере: в ноябре 2006 г. один из них, Адам Сендер, решил продать свою только что собранную коллекцию на аукционе Phillips de Pury в Нью-Йорке. Несмотря на несколько хорошо проданных предметов, торги провалились. Объясняется это тем, что, в отличие от спекулянтов, о которых писала Реймонда Мулен, покупающих произведения искусства по низкой цене в надежде вызвать ее рост, новые покупатели платят за свой «входной билет» в клуб коллекционеров очень дорого. Об этом говорит и история Стивена Коэна. Еженедельник «Ле Пуан» пишет, что гений Уолл стрит платит своим трейдерам в зависимости от их результатов по формуле: «Вы едите то, что вы убиваете!». Может быть, именно по этой причине он приобрел знаменитую акулу, погруженную Дэниэлом Херстом в аквариум с формолом? Этот аквариум обошелся ему в 8 миллионов долларов – но может быть, у него хватило здравого смысла войти в состав вышеупомянутой группы инвесторов?

Денежные водопады

Стив Коэн – человек скрытный. Этот пятидесятилетний делец не разрешает публиковать свои фотографии и предпочитает Манхэттену свой дом в Гринвиче (Коннектикут), окруженный – по словам «Ле Пуан» - стеной высотой в четыре метра. Однако каждое из его приобретений тут же становится всемирно известным. «Супермен Уолл стрит» был приобретен за 25 миллионов долларов, такая же сумма была отдана за «Портрет сидящей женщины» Пикассо и, наконец, самое главное – знаменитый Де Кунинг, купленный в прошлом для Тегеранского музея и выменянный муллами на очень редкий персидский манускрипт: по некоторым источникам, «Женщину III» ее предыдущий покупатель, Дэвид Геффен, уступил Коэну за 137,5 миллионов долларов. По этому поводу, заметим, что, во-первых, ни одна из этих цен не может быть проверена, так как речь идет о частных сделках, и, во-вторых: какой интерес такому скрытному человеку громогласно объявлять о своих покупках?
Поднять цену на все другие предметы, находящиеся у него в коллекции – таков самый правдоподобный ответ на этот вопрос, ответ, который немедленно придет в голову торгашам. Но может быть, в этом «денежном водопаде» следует учесть и влияние человеческого фактора. По этому поводу полезно почитать книгу Жоржа Бернье, одного из лучших знатоков рынка искусства «Искусство и деньги» («L'Art et l'argent», Paris, Ramsay, 1990). Там он цитирует биографа торговца искусством Джозефа Дювина (1869 – 1939), который пишет о клиентах этого последнего, знаменитых «баронах-бандитах», которые собрали значительные коллекции в Америке начала ХХ века: «Они были достаточно богаты, чтобы поехать куда угодно и сделать что угодно, но они не знали, куда ехать и что делать, они даже не умели не делать ничего с элегантностью. Накупив яхт, домов, лошадей, американцы исчерпывали свои возможности – они не могли ни заслужить, ни унаследовать титул, позволивший бы им вести жизнь европейских аристократов. Жить праздной жизнью в Америке было трудно по причине устоявшихся пуританских и демократических традиций страны, согласно которым безделье приравнивалось к греху». Жорж Бернье делает из этого заключение, что «торговцы искусством открывают этим мультимиллионерам мир роскоши и обещание приключений, которые никто не может осудить».

Не обособляться в своем комфорте

Давно прошедшее время? Да нет, если верить словам одного из крупнейших собирателей мира, девелопера Эти Броуда: «Я начал собирать из любопытства», - сказал он в беседе с журналисткой Джаклин Льюис, - «но постепенно собирательство стало для меня способом усовершенствоваться, и мне ужасно понравилось общаться с людьми из мира искусства, кем бы они ни были – художниками, маршанами или музейными работниками. Это общение расширило мой кругозор, такие знакомства совсем не походили на мои обычные контакты с деловыми людьми...». Объяснения другого коллекционера, Франсуа Пино, близки к словам Броуда: «Художники не позволяют Вам обособляться в своем комфорте. Они постоянно заставляют Вас задавать себе различные вопросы /.../ Их чувствительность, их способность уловить особенности эпохи, в которой мы живем, сильнее, чем у остальных людей. Изучение их произведений позволяет иногда предвосхитить грядущие изменения». А может быть, богатые собирают коллекции, чтобы бороться со скукой деловой жизни?