[Кирилл Сызранский]

Книга британского искусствоведа Розалинд Блейксли "Русский холст. Живопись в императорской России 1757-1881" удостоена Книжной премии независимого центра русской культуры Пушкинский дом в Лондоне.

С лауреатом беседует обозреватель Русской службы Би-би-си по вопросам культуры Александр Кан.

АК:Теперь вы, западный специалист по истории русского реалистического искусства, как никто другой, должны знать ответ на этот сакраментальный вопрос: почему живопись передвижников, Репина, Крамского, Левитана, Айвазовского, Шишкина при том, что в России она стали частью не только национальной культуры, но и национального сознания, так малоизвестна на Западе? Ведь их современники в других областях русской духовной жизни - Пушкин, Толстой, Достоевский, Чайковский, Мусоргский - широко признаны как вершины мировой культуры XIX века.

РБ: Ответов на этот очень хороший вопрос может быть несколько. Один находится в элементарной практической сфере. Литературе и музыке для пересечения границ не требуется перевозить оригиналы - роман Толстого можно напечатать в тысячах экземпляров, оперу Мусоргского можно исполнять по всему миру. Чтобы по-настоящему оценить произведение живописи, нужно видеть оригинал. А русское искусство того периода, которым я занимаюсь, не так уж много путешествовало по миру и не так уж хорошо представлено в зарубежных собраниях.

Это, в свою очередь, было обусловлено историческими причинами. C середины XIX века в русской критической мысли того времени, воплощенной в первую очередь в работах [Владимира] Стасова, господствовала идея о русской живописи как явлении уникальном, обособленном и мало связанном с тем, что происходило за пределами страны.

Эта теория укрепила ощущение инаковости, убеждение в том, что для понимания русского искусства нужно быть русским. Таким образом Стасов, постоянно подчеркивая уникальность русских художников, оказал им медвежью услугу, возведя вокруг них стену, отгораживающую от остального мира. И на Западе постепенно сложилось ощущение, что все происходящее из России искусство ему по определению непонятно и недоступно.

Далее, в советские годы толкование русского реалистического искусства было в высшей степени политизированным, оно было откровенно поставлено на службу политическим целям. Передвижники рассматривались не иначе, как предшественники и предвестники соцреализма, все остальные были попросту забыты.

Так, в силу всех этих причин, русское реалистическое искусство оказалось оторвано, обособлено от остального мира, и моя книга во многом и ставит перед собой задачу преодолеть все эти предубеждения.