[Евгений]

Айк Григорян совсем не соответствует образу армянского художника. У него не увидишь ярких солнечных красок, ложащихся на холст щедрыми мазками. Он график. Облюбованная им ниша — малая графика. Наверное, поэтому он пока гораздо более популярен в Европе, чем в Армении.
-----------------------------------------------------------------
Интервью Анна Лоренц
Айк, когда вы поняли, что быть вам художником?
— Кажется, я это всегда знал. Не знаю как. У нас в семье художников нет. Все — врачи. Правда, мое увлечение рисованием с детства поощрял дед. И потом меня, кроме этого, ничего и не интересовало. Помню, как-то моя прекрасная и очень строгая учительница по физике Вера Львовна вызвала меня к доске. Я говорю: «Вы же знаете, что я ничего вам не отвечу по физике». — «А кто сказал, что я с тобой о физике буду говорить? — ответила она. — Сегодня мы поговорим о Ренуаре». Вот таким она была мудрым педагогом и просто так ставила мне тройки. Словом, когда я сказал родителям, что пойду не в медицинский, а в художественный, никто не возражал. Наверное, к тому времени этот выбор был уже очевиден.
И оказались вы в Академии изящных искусств.
— И проучился там в самые тяжелые для Еревана годы — с 90-го по 96-й. Я топал туда пешком несколько километров и в дождь, и в снег. А зимой в институтских помещениях был страшный холод. Мы-то для согрева пили. А вот натура — бедная бабулька, которой платили какие-то гроши, — минут через 15 примерзала к стулу. Но как я любил то, чем за- нимался!
Все дети рисуют разноцветные картинки. Как случился переход к графике?
— С самого детства я ушел в графику сразу и полностью. Иногда, конечно, рисовал и красками, но любил карандаш и перо.
Однако армянская живопись традиционно пестрит яркими красками.
— Цвет есть у любой картины — хотя бы черный и белый. Вообще, для книги это идеальные цвета — белый лист бумаги, черная краска и миллион ее оттенков.

Читать дальше... 

Мои друзья часто смеются надо мной, говорят, сколько бы красок я не намешал, все равно в результате получаю какой-то болотный цвет. Я понимаю, что графика и, в частности, печатная графика малой формы, в которую я углубился, не очень у нас популярна. Ну, есть несколько художников, но нас так мало, что мы даже не можем организовать в Ереване международную выставку. Ведь для этого принимающая сторона должна представить хотя бы 10—15 своих мастеров. А их нет. В 2007 году мы организовали выставку эстампа. Так вот, в ней участвовало всего 6 армян. Но это мой выбор. Каждый человек должен прожить свою жизнь, свою собственную, не навязанную никакими обстоятельствами. И в этом нет протеста. Жизнь не может быть протестом, она — дар, понимаете? И человек в ней, как вода, всегда находит свою дорогу.
Может, дело в том, что эти работы требуют большой скрупулезности, что нам не свойственно?
— Не думаю. Тем более что в графике есть все и не всегда она предполагает прорисовку мельчайших деталей. Посмотрите на работы мастеров современной европейской графики. Там есть и настолько тонкие, детализированные, что мои по сравнению с ними просто детский лепет, просто «мальчик, отойди, ты мешаешь». А есть и, с позволения сказать, монументальные вещи. Ведь в том и заключается прелесть искусства, что в нем нет предела ни разнообразию, ни совершенству. И хороший художник не тот, не тот, кто сделал лучше всех, — так просто не бывает, — а тот, кто создал свой мир и был абсолютно честен. Так вот, в моем мире нет ярких красок. Есть штрихи, точечки…
Представляю, как бы вам возражал Мартирос Сарьян.
— Тем люди и прекрасны, что не похожи друг на друга. Я вообще не похож на распространенный образ армянского художника. Все напачкать, разбросать краски и сидеть среди всего этого в позе мыслителя. Это не по мне. Но, думаю, это не самое важное в нашей работе.
А что самое важное?
— У художников, по-моему, действует тот же принцип, что у врачей, — не навреди. Во всяком случае, когда я беру в руки лист хорошей бумаги, меня охватывает именно это чувство — как бы его не испортить. Ведь чистый лист может оказаться лучше, чем то, что на нем появится. Знаете, сколько у меня хранится чудесной бумаги, к которой я не рискую прикоснуться?! В этом году моя жена подсунула мне большую подлянку — заказала и подарила великолепный альбом. Так вот, я его периодически открываю, думаю: «Боже, какая бумага!» — закрываю и откладываю. Это напоминает мне старый фильм о скульпторе, которому учитель, умирая, завещал глыбу каррарского мрамора со словами: «Я не смог создать из этого камня великого творения, сделай это ты». Тот уходит на войну, возвращается, женится, заводит детей, начинает подрабатывать, делая могильные плиты. Глыба мрамора все это время где-то пылится — не до нее. А перед смертью он завещает ее своему ученику… Это история моего альбома. Я бы хотел заполнить его исключи тельно достойными работами. Но не всегда получается так, как ты задумываешь. Посмотрим, как выйдет.
http://yerevanmagazine.com/vse_ottenki_chernogo/