Прекрасный текст Милы Бредихиной, искусствоведа, члена AICA (международной ассоциации искусствоведов, базирующейся во Франции).
Некоторые эксперты говорят, что текст будет заявлен как экспертная оценка в деле.
------
"Начиная с середины прошлого века contemporary art, или «искусство после философии», занято кардинальным вопросом о границах и критериях искусства. Примеры радикального пересмотра эстетических представлений и деструктивные жесты в современном искусстве не единичны. Особенно актуальны они в акционизме, или искусстве перформанса (performance art), которое максимально размывает границы искусства и реальности, искусства и философии, искусства и политики. Время от времени ревизия привычных понятий становится пунктом острой общественной дискуссии, а радикальные жесты - этической и юридической проблемой. Но то и другое продиктовано внутренней логикой акционизма, его максимальной открытостью в социум и его рабочими категориями, такими как «институциональная критика», «проективность», «социальное конструирование» и т.д.
Чаще всего этические и юридические проблемы возникают в связи с публичным нарушением художниками норм социального поведения, которые (это следует признать) не поддаются тотальному регламентированию и в авторитарных обществах с низким уровнем толерантности приобретают уродливые формы.
Инструментом и материалом искусства в акционизме чаще всего является тело художника/ицы, зачастую подвергаемое серьезным испытаниям, а также сугубо «нематериальные» вещи, такие как механизмы коммуникации, инфильтрация медиа, общественный договор, политический протест и так далее. Не стоит удивляться, что уважение к материальным ценностям (в частности, к «произведению искусства») программно не входит в круг рабочих понятий искусства перформанса. Не удивительно и то, что многие славные страницы современного искусства (как modern, так и contemporary art) уходят корнями в разные художественные и политические разновидности анархизма. Здесь, безусловно, дадаисты с их «бешеной ненавистью к правительствам своих стран» (Richard Huelsenbeck), Флуксус с их революционными хепенингами, уличными акциями и антитеатром, Ситуцианистский Интернационал Ги Дебора (Guy Debord) с их «революцией сознания», идеи интеллектуалов круга журнала Тель-Кель (Tel Quel) и длинный-длинный список культовых фигур и текстов. Отдельно стоит упомянуть Антонена Арто (Antonin Artaud), самую утопическую и самую влиятельную фигуру современного театра и современного искусства. Традиция многоликого анархизма, по-прежнему, одна из самых заметных в мировом акционизме сегодня, начиная, скажем, с Бойса (Joseph Beuys) и кончая, скажем, Banksy.
«Московский радикальный акционизм» 90-х определил специфику местного протестного искусства как безоглядный поиск новых выразительных средств, склонность к максимализму и утопии. Принципы справедливого мироустройства всегда и везде находятся в противоречии с их реализацией, но в России опыт последних ста лет обрел вид катастрофы исторического масштаба и крушения идеалов мировой значимости. Это во многом объясняет, почему художники в России оказались столь отчаянны и трансгрессивны в своих поисках. Олег Кулик сделался «бешеным псом» и впервые на территории искусства посягнул на зрителя, покусав его. История индивидуального анархистского бунта Александра Бренера против мировой арт-системы сделалась легендой. «Fuck», лихо показанный ФСБ группой Война при помощи петербургского моста, восхитил арт-мир, а заключение в тюрьму на два года девушек из Пусси Райот, всего-навсего спевших в церкви панк-молебен против Путина, потрясли весь цивилизованный мир. Петр Павленский замыкает этот значимый ряд.
Читать дальше...
Павленский стал известен после первой же акции, а через год он уже открывал список «самых влиятельных фигур в современном искусстве» по версии журнала «Артгид» (Москва). За четыре года он восемь раз был освидетельствован на предмет психического здоровья с неизменным выводом «здоров». Шесть арестов и столько же освобождений – так выглядит «карьера» этого художника. Все его акции имели невероятный общественный резонанс: Шов (против решения суда над Pussy Riot), Туша (против карательной юриспруденции), Отделение (против карательной медицины), Фиксация (уникальная метафора политической апатии российского общества), Свобода (реконструкция Майдана в Петербурге) и Угроза (поджог двери исторического здания КГБ/ФСБ на Лубянке). Параллельно судебным разбирательствам снимались документальные фильмы и присуждались премии (в частности, денежная премия Вацлава Гавела). В экспертном сообществе и социальных сетях предметом бурного обсуждения сделалась возможность быть политическим художником в отсутствии публичной политики.
После акции Угроза художник и его гражданская жена Оксана Шалыгина (соиздатель журнала «Политическая пропаганда») были бездоказательно обвинены в насильственных действиях, демонстративно не связанных с их художественной и пропагандистской деятельностью, и вынуждены были с двумя детьми бежать из страны.
Поджог фасада французского банка с призывом к новой Французской революции выглядит наивным жестом. Однако визуально этот поджог в деталях повторяет акцию Угроза, и в этой «серийности» его смысл – одинокий и беззащитный человек способен противостоять безграничной власти государства, быть реальной угрозой.
Революционные идеи Франции и России так долго взаимодействовали друг с другом, что Франция вполне может казаться российскому художнику идеальным местом для анархистской «революции сознания». Бежав из страны, где публичная политика превращена в циничную и жесткую игру камуфляжных идеологий, Петр Павленский, возможно, рассчитывал найти в Париже близкую по духу, независимую аудиторию. Расчет этот выглядит неожиданно и несвоевременно, если учесть, что семье Павленского только что дали вид на жительство. Расчет этот выглядит неосторожно и нерационально, если учесть, что семье художника дали временное пособие, от которого он отказался, готовясь к решительной критике мирового капитала. Однако в рамках той контркультурной стратегии, которой художник неукоснительно следует, этому выбору не откажешь в логике. Для анархиста банк – символ безграничной власти капитала, кровеносная система неолиберализма, объект анархистской «бешеной ненависти».
Возможно так же – неожиданно, нерационально и неосторожно – прозвучал в свое время выкрик сюрреалиста Мишеля Лериса (Michel Leiris) «А bas la France!» (Долой Францию!) в поддержку Абд эль-Крима (Abd el-Krim) «убийцы французских солдат», или вождя освободительного движения рифов в Марокко. Полицейские тогда спасли его от расправы толпы, хотя не отказали себе в удовольствии поучить по-своему в участке. Антрополог и писатель Мишель Лерис, соратник Сартра, друг Пикассо, Джакометти и Фрэнсиса Бэкона прожил долгую жизнь и умер всеми почитаемым интеллектуалом. Контркультура со временем так тесно переплетается с культурой, что их становится невозможно отличить друг от друга. Современное искусство особенно богато примерами этой обратимости. Ответить на утверждение Йоко Оно “No one can tell you not to touch the art”и подправить ее работу в музее, пописать в писсуар Дюшана, облевать картины Дюфи (Raoul Dufy ) и Мондриана– ни одному из этих художников-вандалов не было предъявлено обвинение. Более того бакалавры продолжают защищать дипломы на этом материале, а «вандализированные» образы становятся предметом экспертной оценки. Марк Бриджер (Mark Bridger), налив чернил в прозрачный раствор формальдегида с белоснежной овцой Дэмиана Хирста (Away From the Flock, 1994), ощутил себя автором новой, непрозрачной работы, а увидев ее изображение в каталоге Хирста, подал на него в суд за нарушение авторских прав. Этот любопытный кейс с интересом обсуждался экспертным сообществом.Искусство перформанса настаивает на своем праве на трансгрессию, без чего искусство ограничится музейной зоной, сферой life-style и дизайном. Однако быть художником – это не алиби, и каждый случай нарушения норм социального поведения с целью художественного высказывания ставит общество перед трудным вопросом о границах радикального жеста и допустимом риске для всех участвующих сторон. Александр Бренер, который изображением доллара нанес работе Малевича невосполнимый ущерб (след доллара остался заметен после реставрации) был приговорен в Голландии к пяти месяцам заключения. Отсидели свое анархисты музыканты-художники Драммонд (Bill Drummond) и Коти (Jimmy Cauty) (проект KFL), которые сожгли свои записи и заработанный миллион фунтов стерлингов с изображением королевы на каждой банкноте. Уничтожать изображение королевы запрещено британским законодательством. Серж Генсбур был наверное более успешен, когда, артистично протестуя против налогов, сжег в прямом эфире 500 франков - он скандализировал общество, но не пострадал.
Парижская акция Павленского выглядит радикально, хотя речь и не идет о нанесении серьезного, тем более невосполнимого материального ущерба. Более осторожный перформер позаботился бы заранее о поддержке какого-нибудь фонда, типа Burning Man в Неваде или фестивале Falla в Валенсии, иначе говоря, позаботился бы о рroduction costs на ремонт банковского фасада. Более того, потрясающая воображение фотодокументация его перформансов вполне может украсить залы ФСБ или французского банка – именно так работает протестное искусство в условиях арт-рынка. Но это ровно те стратегии, с которыми не готов мириться художник Петр Павленский, даже вырванный из собственного проработанного контекста и сильно рискующий быть не понятым.
В пропагандистском арсенале Павленского есть важная фраза: «Нам уже необходимо усилие, чтобы оставаться на месте, но чтобы хоть немного сдвинуться, нужно сделать сверхусилие». Похоже, он изо всех сил пытается сделать это героическое сверхусилие, но сегодня трудно сказать, чего больше в «угрозе» Павленского, надежды или безнадежности.
------