В 1926 году в декабрьском номере газеты «Русский голос» в Нью-Йорке был публикован очерк Бориса Гигорьева «Моя встреча с Сергеем Есениным»:
Сергея Александровича Есенина я никогда не встречал раньше; в марте месяце 1923 года я услыхал, что поэт со своей женой Айсадорой Дункан прибыл в Париж из поездки по Америке.
Как раз в это время и состоялось мое первое свидание с С.А.Есениным.
В Париже проживал тогда брат босоножки Дункан; малый отличался причудами — носил хитон греческого покроя и часто и по улицам босиком шпарил.
Этот-то брат знаменитой танцовщицы в своем театрике (был у него таковой) устроил вечер в честь своих родичей.
Я был в числе приглашенных. Народу там вообще была масса — даже Милюкова видел в толпе вокруг Есенина и Айсадоры Дункан, которая в неизменной, как говорили, своей красной тунике поочередно всех водила в уголок и потчевала хорошим французским вином.
Вечер окончился. Центром его было — несомненно, чтение С.А.Есениным его стихов.
Он их читал бесподобно, неподражаемо.
После театра Айсадора Дункан повезла к себе нескольких приглашенных на дом. В числе их оказался и я.
Дорогой предложил С.А. написать портрет с него.
— Завтра начнем, приезжайте в 11 часов дня.
На другой день в 11 час. приехал во дворец Дункан.
Читать дальше...
Сергей Александрович оказался в ванне. Скоро он вышел; на нем на голое тело был надет голубой халат. В нем он мне и позировал; но я всегда видел С.А.Есенина — в красном; так и изобразил его в красном халате, хотя модель позировала мне в ярко-голубом.
Выразительнее!
С.А.Есенин сидел предо мной. Лицо его было очень бледно, под глазами были синяки — он был сильно пьян, и ванна не помогла…
Но он не хотел показать мне, что он пьян.
Для меня был не важен его чисто внешний вид, я желал написать С.А.Есенина таким, каким я его чувствовал, и не таким, каким был он предо мной, в натуре.
К С.А.Есенину я ездил семь дней. Через неделю портрет был готов.
Я написал Есенина — хлебным, ржаным. Как спелый колос под истомленным поздним летним небом, в котором где-то уже заломила свои руки жуткая гроза...
Волосы я С.А.Есенину написал цвета светлой соломы, такие они у него и на самом деле были.
В С.А.Есенине я видел так много, до избытка, от иконы старорусской — так и писал.
Особая дерзость отмечена в прожигающей, слегка от падшего ангела (!), улыбке, что сгибала веки его голубых, васильковых глаз.
Во время сеансов С.А. много говорил, читал стихи.
А потом я услыхал, что его посадили в парижский сумасшедший дом…
Я громко заявил:
— Есенина не в сумасшедший дом надо отослать, а в Россию…
Потом я услыхал о его ужасной казни над собой…
Я подумал: Есенин погиб потому, что не мог ни понять, ни принять Европы.
Все, кто не смогут сделать этого, — погибают.
* * *
Вспомнил последние фразы, когда расставались…
Я сказал С.А.Есенину:
— Вы побывали в Европе, теперь вам трудно будет без нее жить…
Мне передавали позже, что С.А.Есенин в разговоре с друзьями в Советском Союзе — потом вспоминал мою фразу.
Есенин сказал:
— Не хочу Европы, не понимаю ее… Вы здесь все ошибаетесь!..
Радовался, что возвращается в родную страну, на родину.
Утрата всеми нами С.А.Есенина — свежая, тяжкая утрата.
Сегодня уже год, как С.А.Есенина, одареннейшего поэта — не стало.
Нью-Йорк, 27 декабря 1926».
P.S.
Вполне естественно, что сначала художник предложил купить портрет самому поэту, но тот отказался…
Тогда работа была выставлена на выставке Бориса Григорьева в New Gallery в Нью-Йорке в 1924 году. И продана…
В письме Е. Замятину в июле 1924 г. Борис Григорьев писал: «Кстати Есенина портрет продан за 1000 $ в New York Osborn в хорошие руки, а он не хотел его купить за 3000 fr всего, когда я еще был бедняком. Конечно, все случай и чепуха!»
А дальше история превращается в загадку со многими неизвестными:
Сам Борис Григорьев называет покупателем члена New Gallery Сидни Осборн (Sydney G. Osborn). Но Давид Бурлюк, часто помогавший художнику продавать его работы в Америке в 1929 г. сообщал в письме к С.А. Толстой-Есениной, что портрет Есенина приобрел американский миллионер Адольф Левисон (Adolf Lewisohn).
С той достопамятной выставки портрет нигде не выставлялся и нигде не публиковался. Сохранилась только его выставочная фотография. И сейчас, как принято говорить, местонахождение работы неизвестно.