Этот придуманный и несколько сентиментальный эпизод может стать ключом к пониманию сложного творческого пути Вруйра Галстяна, которого периодически не принимали, не понимали, затем принимали и понимали, а он постоянно усложнял задачи, и так... до конца жизни. Важно, что здесь совершенно отсутствует стремление к оригинальничанию. Шла труднейшая мучительная работа самопознания и бесконечное проникновение в тайны живописи, в мир неповторимый, вечно обогащающийся и расширяющий владения мастера.
...Он пришел в искусство не сразу, не вдруг, хотя и трудно было впоследствии представить его в иной ипостаси. Как и многие дети, сначала он рисовал просто для удовольствия, затем проявились первые проблески "профессионализма" - наколки, татуировки, которыми исколол всю ближайшую ораву сверстников, мне довелось и на нем самом видеть фантастические "автотатуировки". На уроках ему было скучно, неинтересно, он менял школы так же часто, как и подруг. Его мысли витали в облаках, уводили далеко-далеко от учебников и школьных парт. Чего только он не перепробовал: техникум мелиорации, сельхозмеханизации, горно-металлургический, спецшколу военно-воздушных сил. Наконец, казалось бы, случайно попал на подготовительные курсы Художественного училища имени Ф.Терлемезяна. Здесь-то и произошла его встреча с замечательным художником и педагогом Ваграмом Гайфеджяном. Это была уже судьба. Вруйра приняли сразу на второй курс, что стало первым признанием его незаурядных способностей. Учился он с увлечением, но характер его не менялся: весь его путь усеян поисками и метаниями, и не всегда связанными с искусством.
При всем желании обойти некоторые мрачные, темные факты биографии Вруйра невозможно, ибо многое останется недосказанным, недопонятым. Так или иначе, странность необычных полотен Вруйра требует некоторых разъяснений. Как-то кинорежиссер Жан Ренуар задал своему отцу, известному импрессионисту Огюсту Ренуару, вопрос: верит ли он в сумасшествие Ван Гона, Ренуар ответил, что нужно быть чуть сумасшедшим, чтобы заниматься живописью...
Но что было, то было. С 1947 по 1957 год - ровно десять лет - Вруйр проходил курс лечения в иджеванской и других психиатрических клиниках либо в домашних условиях. В клиниках Вруйр испытал на себе всю мощь страшных электрошоков, инъекций, всевозможных препаратов. Чрезмерные процедуры вышибали из него память настолько, что он забыл даже буквы.
Но надо было завершить учебу, жить было не на что. "Странные" работы никому не были нужны. Одиночество его ужасало. Вруйр женился в очередной раз. Вторая жена, Эмма, была доброй, отзывчивой женщиной, но отношения у них никак не складывались. Отчаявшись от всевозможных трудностей, в порыве депрессии Вруйр принял большую дозу снотворного. Брат Гамлет, постоянно опекавший его, заподозрив недоброе, взломал дверь. Вруйра еле спасли. Это был 1960 год. К счастью, рецидивы больше не повторялись. В 1964 году в 40-летнем возрасте Вруйр окончил Ереванский художественно-театральный институт. Через семь лет он женился в третий и последний раз на окончившей профтехническое художественно-прикладное училище молоденькой Вард, с которой прожил всю оставшуюся жизнь. Со слов жены, его здоровье поддерживали американские таблетки со странным названием "Сезанн". Странно, что они назывались не "Ван Гог"...
Многие годы назад, впервые столкнувшись с произведениями Вруйра Галстяна, я сразу же интуитивно почувствовал абсолютно индивидуальную, необъяснимую творческую личность, удивительно несхожую с другими коллегами. Истоки его творчества были чистыми, не имеющими аналогов, тогда как многие, даже известные наши мастера долго нащупывали свой путь, пускаясь в бесконечные подражания, выпутываясь из-под влияний, пытаясь найти свое лицо.
Искусство Вруйра внешне непривлекательно ни каким-то внешним прочтением сюжета, ни претензией на новаторство, но оно ценно той подлинностью, которая не очень часто встречается и в конечном итоге одерживает победу над временем. Каждый мазок художника содержит в себе нерв переживания, стремление полнее выразить себя. Под каждой картиной Вруйра несколько картин завершенных и приемлемых для нас, зрителей, но не для него - невозмутимого, чрезвычайно требовательного к себе и своим коллегам. Постоянно недовольный результатом, он соскабливал мастихином плотные пастозные слои красок. Но его невозможно было остановить. И, видимо, прав был художник, постоянно требующий от себя большего. Это немаловажный факт. Цельность натуры, необычная сосредоточенность и огромная вера в искусство - отличительные черты его характера.
Вруйр был неинтересным собеседником, но уникальным практиком в сфере живописи - на ней единственной сфокусировались вся его воля, мощная энергия, умение, талант. Вруйр был естествен до крайности, лишен малейшей фальши, прост в общении, никогда не становился в позу, выглядел нереспектабельно, неряшливо, с некоторой ленцой, но при этом что-то необычное, весомое ощущалось в его внешности. Даже по фотографиям можно почувствовать значительность его внешности. Он был истинным тружеником, мастеровым, как Сезанн, Ван Гог, Пикассо и Брак, далеким от франтоватых опереточных пижонов, выдающих себя за художников, основное время проводящих в кафе и разглагольствующих о новейших течениях, направлениях и концепциях.
Вруйр не был в числе хрестоматийных героев времени, в котором жил, и незаметно стал героем на все времена. Перед мольбертом он преображался в рыцаря, завоевывающего новые замки и бастионы. Он никогда не стремился быть лидером, оставаясь одиноким рыцарем. Образ печального идальго сопровождал его всю жизнь. Он и сам в каком-то смысле был Дон-Кихотом. Ему легче было общаться с героями своих полотен, нежели со многими современниками, коллегами, относящимися к нему в лучшем случае снисходительно. Редкие люди при его жизни чувствовали и ценили этого уникального человека и художника...
Я с самого начала понимал и, успокаивая Вруйра, часто повторял, что при жизни его не удостоят того внимания, которого он заслуживает. Искусствовед Вильям Мейланд с возмущением отмечает: "Ни один из его многочисленных автопортретов не был представлен в Государственной Третьяковской галерее на выставке "Автопортрет", его вообще мало знают за пределами Еревана, и никто, кроме Сарьяна и Сикейроса, не сказал пока о нем добрых и точных слов. Но все эти обстоятельства ничего не отменяют в его искусстве, которое сегодня живет и развивается".
В 1995 году, за год до смерти Вруйра, в Бохуме состоялась обширная выставка армянского искусства. Это происходило уже в годы независимости, без команды "извне" и "сверху". В разделе современного искусства наряду с достойными произведениями экспонировалось немало ерунды, якобы представляющей новую волну независимой Армении. Новоиспеченные оракулы, нигилисты поспешили хотя бы на миг внедриться в историю национального искусства, разместили свои опусы в каталоге, творчеству Вруйра и на этой выставке не нашлось места.
Вруйр никогда не гонялся за славой, ему было не до этого. Создавая превосходные полотна, он постоянно сомневался в себе. Как это не похоже на поведение некоторых самоуверенных "гениев", захлебывающихся в пене самовосхваления. Показывая новые полотна, он наивно, каждый раз со смущенной улыбкой, с неизменной едкой армянской сигаретой за чашкой кофе вновь и вновь спрашивал: "Как ты думаешь, у меня получится?" И так до конца жизни. И мне очень хочется, чтобы он услышал меня: "Да, у тебя получилось, ты достиг больших высот и состоялся как личность, мой прекрасный, добрый, верный друг!"
Частые сравнения Вруйра с Ван Гогом не случайны. "Не сотвори себе кумира", по-моему, это для простых смертных, Вруйр не был простым смертным, он выстрадал право на любовь. Он преклонялся перед Ван Гогом, но никогда не пытался подражать ему. Дело вовсе не сводилось к некоторым биографическим фактам. Их прежде всего сближают неистовый темперамент, умение сосредоточиться в любой хаотической ситуации на главном, на собственной миссии и, конечно, при глубочайших трагических жизненных перипетиях, оставаться самим собой, не изменять своим принципам и то, что ни тот ни другой при жизни не видели успеха, даже и после пришлось ждать долго. И то, что ни тот ни другой не имеют аналогов - оба богоизбранники.
В произведениях Вруйра Галстяна - начиная с наиболее ранних и до последних - нетрудно заметить полнейшее отсутствие аналогии не только в армянской живописи, но и вообще в известных нам фактах искусства. Творчество Вруйра Галстяна замкнуто в себе и сохранится таковым. Отсюда и естественное непонимание многих процессов, которые постоянно прогрессировали и видоизменялись. Он был совершенно уникальной, загадочной личностью, художником сложным, восприятие произведений которого требует не столько творческой подготовки зрителя, сколько открытых клапанов ощущения, готовности не закрываться непробиваемым щитом очередного неприятия. Мы имеем дело с тем редким типом живописи, раскрытие тайны которой во многом предопределит время. Творчество В.Галстяна эволюционировало до тех пор, пока он держал кисть в руках. Недаром великий Сарьян отозвался о нем как о явлении, достойном особого внимания.
--------------------------------------------------
ОДИНОКИЙ РЫЦАРЬ
Автор Генрих ИГИТЯН
Thursday, 11 September 2008
http://www.golos.am/index.php?option...4141&Itemid=53