Вот бы им, Лужкову с Матвиенкой, хотеть одного — тогда бы и у меня в воззрениях была целостность. Посмотришь на них — одно ведь и то же, даром что разнополые. А по вкусам такое досадное расхождение. Желание Лужкова не пускать в город современную архитектуру — что это было? Это была программа архитектурного постмодернизма начала 1980-х годов. Тогда в Европе и Америке наступило разочарование в модернизме, показалось, что людям плохо жить в одинаковых коробках и нужно возвращаться к старым улочкам исторического города. Юрий Михайлович реализовывал эту идею с лагом в 15 лет, отчего между ним и профессиональной элитой возникли эстетические расхождения. Теперь о Валентине Ивановне. Ее желание возвести небоскреб с извивами, который демонстрировал бы путь к прогрессу, — это уже программа неомодернизма начала 1990-х. Тогда в Европе и Америке возникло разочарование уже в постмодернизме, показалось, что если создавать современную архитектуру на уровне современной инженерии, то возникнут уникальные вещи, от которых людям уже будет хорошо. Мативенко тоже стала реализовывать эту программу с лагом в 15 лет.
Художественные течения, как все помнят, сначала зарождаются, потом у них случается зрелость, расцвет, потом наступает маньеристическая стадия, потом стиль умирает. Я никогда не мог понять, отчего они себя так ведут. Они ведь неживые. Пока я учился, кругом был социализм, и поэтому представить себе, что это как-то связано с социологией и экономикой, было невозможно за отсутствием таковых. Теперь дело изменилось, но, к сожалению, вместе с социализмом исчез и интерес к подобным предметам. Иначе модели, которая пришла мне в голову, хватило бы на научную школку. Суть идеи проста. Надо только начинать не с зарождения стиля, а с расцвета. Предположим, какой-то стиль расцвел, и рождаются грандиозные творения человеческого гения. По определению они элитарны — художественная элита их производит, элита общества оплачивает. Проблема в том, что стиль в состоянии расцвета норовит себе подчинить все вокруг. И довольно быстро элита обнаруживает, что рядом с ней развился чрезвычайно на нее похожий, выражаясь современным языком, бизнес-класс. Сама-то элита более или менее способна разобраться, где шедевр, а где бизнес-класс, но остальные путают одно с другим. А это означает, что стиль в состоянии расцвета перестает выделять элиту.
Элита отвечает на это резким усложнением художественной системы, так, чтобы массовое не могло за ней угнаться. Так возникает маньеристическая стадия стиля. Сложность языка здесь является пропуском в элитарность. Но это плохо работает, потому что те, от кого элита отделяется, должны как-то отличать простоту от сложности, а это требует элитарных навыков. И тогда элита резко меняет галс. Она выдвигает новый стиль, который трудно имитировать, потому что правила имитации еще не выработаны. Мне страшно нравится это объяснение художественного цикла, но тут есть проблема, которая скрыта в понятии элиты. Предполагается, что элита художественная и элита заказчиков — это одно и то же. Но они могут не только различаться, а даже конкурировать. Лужков и Матвиенко — это случай конкуренции властной и культурной элиты за право определять эстетическую повестку дня. Они сознательно отталкиваются от того, что им навязывает культурная элита, отстаивая право на то, что именно их вкус является определяющим и никто им не указ.
Это возвращение к советской модели, где власть пыталась определять художественный эталон и била им по культурной элите, чтобы та подчинялась. Но советская власть была идеологической, ее вкус определялся нестандартными логиками. Не то теперь. Теперь власть избирает себе в качестве эстетической программы то, что художественная элита выдвигала в качестве актуальной повестки дня 15 лет назад (это как раз время, за которое идея из элитарной превратилась в массовую и дошла даже до Лужкова), после чего лупит этим дежавю по площадям с целью выставить себя законодательницей вкуса.
Это забавная ситуация. До известной степени это абсурдно, это все равно как если бы Валентина Матвиенко одевалась по моде 15-летней давности, а всех дам, одетых в коллекции этого года, травили собаками, чтобы показать, кто тут законодатель моды. Но абсурд не означает невозможности. За последние полгода Владимир Путин раскритиковал «Горе от ума» в постановке Галины Волчек, встрял в проблемы кинематографа, пришел к господину Глазунову, а также справил свой день рождения с писателями. Вертикаль занялась культуркой, я думаю, описанный механизм будет действовать не только в архитектуре.
Это ценный ресурс. У Орхана Памука в книге «Стамбул. Город воспоминаний» есть рассказ о турецких художниках-авангардистах. Они увлекались Парижской школой, пробовали и импрессионизм, и фовизм, и кубизм, и хотели передать с помощью этих течений свои турецкие смыслы. Их судьба грустна. Турки их не ценят, потому что не понимают французских аллюзий, европейцы их не ценят, потому что не понимают турецкого подтекста и считают глубоко вторичными. Вообще-то, когда смотришь в Третьяковке залы художников-шестидесятников и дальше, видишь то же самое — вторичную школу, пытающуюся выразить языком «авиньонских девиц» ценности русской бани. Но судьба русских художников совсем не та, что у турок. Их покупали западные коллекционеры, хранили диссиденты, и теперь они наше национальное достояние.
Их вытянул Хрущев, когда пришел на выставку «ХХХ лет МОСХ» в Манеж в 1962 году. Художник Леонид Рабичев так описывает эту сцену. Hикита Сергеевич входит, молчит пару минут, затем громко, с ненавистью говорит: «Говно!» Подумав, добавляет: «Пидарасы!» Стоящий рядом с Рабичевым Суслов кричит: «Задушить!» «Арестовать их! Уничтожить! Расстрелять!» — кричат другие члены правительства (Шелепин, Мазуров, Фурцева). Хрущев подходит к автопортрету Бориса Жутовского. «Hа два года на лесозаготовки», — приказывает он. Вдруг кто-то обращает внимание на художника Алексея Колли и кричит: «Вот живой педераст!» Члены правительства окружают его и кричат: «Живой педераст! Живой педераст!» Неприятно, конечно. Но какой эффект! Когда глава государства так орет на художника, сразу ясно, что это серьезный мастер, что он за свободу.
Раньше нельзя было и мечтать, чтобы Владимир Владимирович пришел на выставку и наорал на художников: «Посадки где? В сортире замочу! Обрежу!», хотя это невероятно повысило бы капитализацию искусства. Теперь ситуация изменилась. У власти появилась своя эстетическая повестка дня. Надо бы научиться с ней работать.
http://www.artchronika.ru/item.asp?id=1735