Если большинство советских художников 1920-1930-х годов стремились создавать полотна больших размеров, призванные отвечать "величию революции" или "строительству новой жизни", то холсты, оставшиеся от Лобанова — в своем большинстве небольшие пейзажные этюды — своеобразная "живописная скоропись".
Лобанов был не только серьезным искусствоведом (в 1925 году он выпустил брошюру о Поленове и Левитане, а в 1935 году удостоился степени кандидата наук), но и завзятым театроманом. В 1924-1925 годах, пользуясь знакомствами среди театральных художников, он превратится в "гражданина кулис" Большого театра, исполнив "триста рисунков на темы балета". Это наброски с балерин, готовящихся к выходу, с рабочих сцены или гримирующихся актеров. Заметим, что даже под беглыми зарисовками, почти намеками на рисунок, где едва различимы фигуры танцоров, Лобанов, оставлял рядом с монограммой "СЛ" весьма обстоятельную запись — "Сильфида. 6/IV 925" или "Тихомиров. Баядерка. 31/V 925".
Но означала ли сугубая приватность художнических занятий Лобанова его выпадение из эволюции искусства 1920-1930-х годов? Разумеется, нет.
Можно сравнить творческое развитие Лобанова в период обучения в Училище живописи с его эволюцией в советское время. В конце 1900-х годов от серо-охристых, почти "серовских" тонов ("Мужской портрет", 1908) Лобанов переходит к фовистски напряженному цвету ("Холодное солнце", 1909; "Женский портрет", 1910). На "Бубновом валете" 1912 года он выступил с группой близких друг другу фовистских пейзажей ("Водоем вечером", 1911; "Белый дом в саду", 1911). Ранний Лобанов тяготел к немецким участникам "Бубновых валетов" (А. Явленскому и Г. Мюнтер) с их приверженностью к фиолетовым, лиловым, холодно-зеленым, к интенсивному "обнажению цвета", к сопоставлению чистых "цветовых эманаций".
(По тексту Глеба Поспелова)
|