[раскатов]

Он не получил профессионального образования и сложился как художник под влиянием творчества Л.Бакста и К.Сомова, а также О.Бердсли и Г.Климта.
Наверное, апофеозом славы Калмакова стал в 1908 году личный запрет «за непристойность» Николаем II в театре Веры Комиссаржевской спектакля «Саломея» по пьесе Оскара Уайлда в постановке Николая Евреинова. Великий режиссер и ниспровергатель, к слову, очень ценил талант художника.
Некоторые искусствоведы даже называли Калмакова «Русским Бердслеем». Действительно, у легендарного англичанина и таинственного мастера из России было много общего. Более чем откровенные любовные видения, игра с мифами и потрясающая фантазия объединяли обоих мастеров. Сам Калмаков беспрерывно устраивал из своей жизни феерию. Ведь у мастера, запросто беседовавшего с демонами, все должно было быть не совсем так, как у обычных людей.
Одевался он, к примеру, так словно ему надо было выходить на сцену. Как и его друг Николай Евреинов, появлялся в изысканных и необычных нарядах. Стильные маленькие усы и эспаньолка делали его похожим то ли на миниатюру с изображением Петра I, то ли на героев картин Веласкеса. Пальто всегда было сшито по собственному фасону, обязательным атрибутом костюма также были гетры.
И еще его все время окружали слухи и легенды. Которые он, естественно, обожал создавать сам. Может быть, не давал покоя ему бурная кровь – мать его была итальянка и пела в опере, отец, исправник и статский советник, покинул свою темпераментную жену вскоре после рождения сына. Сам художник, правда, намекал, что отец был армейским генералом, но дальнейшие изыскания подтвердили, что Константин Николаевич Калмаков лишь служил в Петергофском уездном полицейском управлении. Говорили, что огромное влияние оказала на будущего мастера гувернантка – немка, погружавшая своего воспитанника в мир сказок Гофмана и братьев Гримм. Не здесь ли следует искать корни мрачных фантазий Калмакова, ставшего своего рода знаменем русского символизма.
Все у него было не так. К примеру, он никогда не покупал красок, но приготавливал их сам из трав и растений. Жил уединенно в домике у большого Петергофского парка, где были очень высокие узкие окна. Гостям и знакомым рассказывал, что беседовал с чертом, только никак не мог зарисовать. То удастся набросать копыта, то хвост. И показывал эскизы, и посетителям становилось жутко, словно действительно их накрывала волна какого – то неземного холода.

В 1920 художник покинул Россию и эмигрировал во Францию (по одной версии, через Константинополь, по другой — через Латвию или Эстонию); с 1924 обосновался в Париже, где в 1926–1947 жил на улице Ларошфуко. В эмиграции Калмаков вел замкнутый образ жизни, избегая общения с кругами бывших соотечественников. Если в первые годы эмиграции он устраивал выставки своих работ, которые не вызвали большого интереса, то в конце жизни мастер фактически был предан забвению. Единственным его другом был художник С. П. Иванов. Умер Калмаков в 1955 в старческом доме города Шелль.
В 1964–1970-х коллекционеры Жорж-Мартин дю Нор и Бертран Коллэн дю Бокаж, обнаружившие на «блошином» рынке 40 картин художника, организовали серию его персональных выставок в Париже и Лондоне, заново открыв творчество мастера публике.
(Виктор Леонидов .Ангел бездны. Первая книга о «Русском Бердслее».)