[LCR]

Мне захотелось поместить здесь главу «Связь с Россией, русской живописью (от иконы до Врубеля) и византийским миром» из книги Жан-Клода Маркаде «Николя де Сталь. Живопись и графика», опубликованной во Франции в 2008 г. и купленной мною несколько часов назад.
Признаюсь: мне ужасно приятно, что де Сталь – один из самых замечательных и, может быть, самый одаренный художник 20 в. – русского происхождения. Надеюсь, что это не будет сочтено проявлением квасного патриотизма, который был бы в моем случае и вовсе неуместным, если я скажу, что я рада, что де Сталь сохранил связь с русской культурой, историей, традициями.

Что же касается изображений, то это работы последних лет (я указала год создания) – ню и натюрмотры, которые мне безумно нравятся.



В замке де ля Монтань, где в 1933 г. он провел октябрь в гостях у одной подруги семьи Фрисеро (бельгийско-русская семья, взявшая де Сталя и его сестер на воспитание после смерти его родителей), маркизы д’Эспений, Сталь пометил в своей записной книжке: «Я нашел в библиотеке великое множество альбомов о России, а особенно – о венчании Александра II на царство. Сам маркиз д’Эспений, в то время лейтенант, присутствовал на коронации. Он привез программу фантастических празденств, гравюры всей императорской семьи, панораму Москвы – вид на Кремль со всеми соборами, дворцами, выкрашенными в яркие цвета, золотыми куполами так хорошо нарисованными на карте, похожими на детские игрушки. Кроме того, сохранились разные маршруты, паспорта. Репродукции нового императорского дворца в Москве. Фантастика. Александр II все придумал сам – ни один архитектор, сказано в брошюре, не осмелился бы предложить такие грандиозные проекты. Невероятно интересная книжка о русской кавалерии эпохи Турецкой войны...».

Читать дальше... 

Всю свою жизнь Николя де Сталь испытывал ностальгию по этой России, которую он мало знал, ведь ему было 5 лет, когда в 1919 г. его семья покинула Россию и осела в Польше. Но все его детство и юность проникнуты русской атмосферой. В начале книги мы уже указывали на важную роль, которую сыграла няня де Сталя, Домна Трифоновна в жизни Сталя – это она сохранила Россию в сердце подростка, жившего в Бельгии. Младшая сестра Сталя Ольга, которую он очень любил, подчеркивала, что любовь детей к России была основана не столько на их личных воспоминаниях, сколько на «рассказах няни и моей тети Любимовой».

В брюссельском доме Фрисеро, «благодетелей русских детей», к которым в 1923 г. были отправлены трое сирот – Марина, Николай и Ольга – жило не менее десяти детей, так или иначе связанных с Россией. Все в доме говорили по-русски, в доме постоянно находились гувернантка или учитель, которые учили их читать и писать на их родном языке. Присматривал за детьми лакей Терентий. Дети пели хором многоголосные русские песни, писали по русски благодарственные письма, ходили по воскресеньям на службу в православную церковь – «ужасно утомительное занятие /.../ - два часа стоя» - вспоминала Ольга двадцать лет спустя. Православные праздники составляли важную часть жизни детей: «На Рождество – банальный праздник – мы едва ходили в церковь. На Пасху – полуночная служба, христосование, свечи, крашеные яйца – возвращение поздно ночью – и взрослые уходят на бал, а дети организуют подпольное пиршество».
Так, все детство и отрочество Николя де Сталя прошли под знаком русского этоса. В его письмах, написанных по-французски, часто встречается фонетическая транскрипция русских слов, в которой смешиваются латиница и кириллица – по-русски он пишет плохо. В 1937 г. он написал одной знакомой четы Фрисеро: «Я уверен, что Вы не настолько враждебны гению моей родины, чтобы я не мог поздравить Вас с русской Пасхой», а своего приемного отца он поздравил так: «Мне кажется, сейчас Пасха. Христос воскресе! Я трижды целую Вас – как полагается».

Нужно заметить, что до самой смерти своей подруги Жаннины Гийу в 1946 г. Николя де Сталь оставался «апатридом», что для русских эмигрантов означало «политический беженец». Он перемещался с нансеновским паспортом, позволявшим лицам, потерявшим гражданство в силу приячин политического характера, постоянно жить в принявшей их стране и путешествовать по всему миру. Говоря в одном из писем о «необыкновенно красивой» арабке, он уточняет, что «ей было очень любопытно посмотреть на иностранца, русского, громко декламировавшего стихи». Россия постоянно присутствует в его внутреннем мире. В своей статье «Нищие Атласа», опубликованной в брюссельской газете «Блок» в январе 1937 г., описывая разные аспекты жизни в Марракеше, он делает такое сравнение: «Несмотря на клаксоны машин, ругательства извозчиков, атмосфера удивительно гармоничная, и в поисках прекрасного мой взгляжд устремляется к светлым минатретам, подобно тому, как он устремляется к колокольне церкви «Ночи на Лысой горе»». И далее: «Когда арабский горожанин отправляется в путешествие со всей воей семьей, его караван наводит на мысли о русских боярах, направлявшихся на ярмарку. Это – очень важное событие». Описывая марокканскую конницу, он пишет: «Очень элегантный батальон, почти как русская гвардия».

Де Сталь очень интересуется русской литературой, философией (известно, что он много читал Шестова), музыкой. В 1936 г. он читает «Поэзию в русской революции» Вениамина Горелого – одну из очень редких книг, написанных об ававнгардистской поэзии Хлебникова и Маяковского, дающую полную и живую панораму художественного расцвета в России в 1910-1920 гг. В 1945 г. Сталь послал картину в Комитет помощи народам СССР, показав тем самым, что его неприятие советского режима не мешало ему чувствовать себя солидарным с людьми этой страны, любить ее несмотря на то, что она его отвергла.

Дружба Сталя с Ланским продолжалась до самой смерти Сталя, даже если они не подолгу встречались из-за перипетий личной жизни де Сталя. Валантина Маркаде описывает эту дружбу: «Встречи с Ланским позволяли Сталю сохранять контакт с Россией, которая всегда была очень важна для Николя, несмотря на то, что бОльшая часть его жизни протекала в общении с нерусскими. Его круг составляли французские художники: близкий друг де Сталя Брак, Робер и Соня Делонэ. Однако он был эмоционально очень привязан к православию – хотя обе жены его были француженки и соответственно, в его семейной жизни русский элемент не нашел себе места, он всегда водил свою старшую дочь от первого брака в церковь на все православные праздники; он любил поэзию Маяковского, которого он называл «наш поэт», музыку Стравинского и не пропускал ни одного советского фильма.

Продолжение следует. Помещаю, как всегда, неоткорректированный перевод, прошу не обращать внимания на всякие опечатки и другие неловкости.