Николай Евреинов в своей книге «Оригинал о портретистах» описывает момент, когда, рассматривая свои портреты (в том числе и этот, Репинский), он обнаруживает повсюду признаки автопортретов: то гримасу Маяковского на своем лице, то экзальтированную утонченность Сорина, то мощную стать Репина в своей осанке «И вот я вдруг увидел (да, да! – отчетливо увидел), что это, строго разбираясь, не мои портреты, не портреты с меня, что я здесь только материал, канва, трамплин, дорожка! что лицо мое только рамка, а в рамку-то втиснут кто-то иной, совсем иной, чем я, хоть знакомый, более или менее знакомый... Это были все ... автопортреты, если только портрет в искусстве понимать не как фотографию, чертеж или декалькоманию, а душевный снимок».
(Портрет приведен в предыдущем посте)
Александр Моравов написал портрет Льва Толстого всего за год до смерти писателя. Здесь граф не пашет, не позирует, как у Репина или Крамского; он неловко примостился у круглого столика в своём кабинете... Софья Андреевна, посмотрев на законченный в красках вариант сказала «Как вы точно подметили буржуазную обстановку его кабинета»... Через год Лев Николаевич Толстой бежит из дома и умрёт в дороге, вдали от этих заставленных комнат.
(Портрет приведен в предыдущем посте)
Борис Снежковский с портрета Сомова появился в доме художника, когда тот готовился к иллюстрациям истории Дафниса и Хлои. «...Нашел одного русского, очень хорошо позирующего и хорошо, но слишком атлетично для Дафниса сложенного, и подговорил его на 10 сеансов. ... Три раза уже рисовал его и вижу, как трудно будет мне справиться... А мой натурщик, русский, 19 лет, оказался очень умным, образованным и славным»... В дневниках и письмах Сомова молодой натурщик так и остался «Дафнисом», с начала 30-х гг. он становится главной мужской моделью Сомова и его частым компаньоном в светской жизни.
Портрет приведен ниже. Также на выставке будет еще один изумительный женский портрет работы К.Сомова (изображение опубликую чуть позднее)
|