[Victor_art]

Писатель Ролан Доржелес — впоследствии признанный литератор, а в то время полунищий художник — был известен всему Монмартру своим черным узким сюртуком, который он натягивал поверх красного свитера (за что получил прозвище «Кузнечик в трауре»), а также озорными проделками. Однажды он решил «поставить на место» кубистов, которые время от времени заглядывали в кабаре «Проворный кролик». Доржелес счел, что кубисты, пожалуй, слишком о себе возомнили; к тому же их главный идеолог, Аполлинер, демонстративно игнорировал критиков, подвергавших сомнению ценность его течения. Дабы высмеять кубистов, а заодно показать всем, как легко прославиться в падком до ультрамодных тенденций Париже, Доржелес придумал мифическую фигуру некоего художника по имени Боронали и объявил его лидером «эксцессивизма» — нового течения в искусстве. С легкой руки Доржелеса, Боронали — судя по фамилии, итальянец — даже опубликовал манифест, в котором изложил свое художественное кредо. Манифест этот оказался настолько удачной пародией на футуристскую прозу, что парижская публика «проглотила» его не поморщившись. После чего Доржелес, развернув бурную полемику о сомнительных достоинствах разнообразных художнических «измов», отправился искать подходящего кандидата на роль «итальянца».

Читать дальше... 

У хозяина «Кролика» Фреде жил ослик по имени Лоло. Вот на этого ослика, который и заведен-то был скорее ради сельского антуража, нежели для дела, и пал выбор Доржелеса. Определившись с кандидатурой «художника», Доржелес тут же заключил пари со всеми, кто в этот момент оказался в «Проворном кролике», что на следующем «Салоне независимых» (Salon des Indépendants) он выставит картину, которая по своей оригинальности и революционности переплюнет все и всех.

На следующий день в присутствии судебного пристава, приглашенного в качестве свидетеля, к хвосту Лоло была привязана кисть, а рядом разложены тюбики с краской. Фреде, с беспокойством наблюдая за приготовлениями, умолял участников не причинить вреда ни в чем не повинной животине. Для начала осла как следует покормили — а вся богема знала, что после сытного обеда Лоло имел обыкновение благодарно размахивать хвостом. И вот, пока ослиный хвост летал из стороны в сторону, «ассистент» быстро выдавливал на кисть краску из разных тюбиков, а Андре Варно держал обширный подрамник с холстом так, чтобы широкие мазки ложились прямо на будущую картину. Художественный эффект оказался небезынтересным. Теперь новому творению надо было дать имя. После недолгих споров Доржелес выбрал название, которое, по его расчетам, должно было привлечь внимание парижских критиков: «И солнце садится над Адриатикой» (Et le soleil se couche sur l’Adriatique), художник Иоахим Рафаэль Боронали.

Шедевр Лоло поспел как раз к открытию «Салона независимых». Доржелес расположился неподалеку от полотна, чтобы слушать, что будет говорить публика. Самые смелые его ожидания оправдались! Правда, по части художественных достоинств работы Боронали мнения зрителей и критиков разделились, зато по своему характеру комментарии знатоков (а картина упоминалась почти во всех рецензиях) ничем не отличались от их же комментариев к висевшим рядом работам других авторов — Ван Донгена, Анри Матисса, Жоржа Руо. И тут Доржелес пустил в ход свою бомбу — выдал журналистам тайну «итальянского художника». Наутро газеты пестрели игривыми заголовками: «Осел возглавил новое течение!..» Лоло стал настоящей сенсацией. Никогда еще салон не собирал столько посетителей…

Но и в последующие дни, вспоминал потом Доржелес, многочисленные ценители искусства никак не могли разобраться, где висит полотно осла Боронали, а где полотна будущих гениев XX века. Тут же появились десятки желающих приобрести знаменитую картину — так несколько взмахов ослиного хвоста превратили Лоло в весьма состоятельного живописца. И вдобавок принесли ему бессмертие: упоминание об этом «итальянском художнике» попало даже в капитальный справочник Бенезита. Местные жители уверяют, что несколько лет спустя, уже после начала войны, деревенское уединение наскучило герою парижского бомонда: Лоло покончил с собой, и воды реки Сен-Сир-сюр-Морен сомкнулись над ним. Что делать, у всякого истинного художника может случиться приступ неврастении.

Мистификация Доржелеса, который посмеялся и над «тонкими знатоками», и над лицемерием современных модных течений, подтвердила, что яркая оригинальность в искусстве не всегда есть признак гения: и глупейший обман можно выдать за авангард. Эта история вновь показала, что даже к самым немыслимым причудам авангардистов — в искусстве или в жизни — следует подходить с особыми мерками.

подробнее здесь