[Игорь Гурьев]

Продолжим выкладалово избранных глав из трактата Анатолия Копейкина "Сухой док".

Эпатировать или забавлять

Оборачиваясь на бесславную историю модернизма, замечаешь, что главное в модернизме — это проблема способа воздействия на зрителя. Он пытался воздействовать примерно как лучики микропрожекторов на выступлениях вокально-инструментального ансамбля, которые крутятся во все стороны, слепят пританцовывающих слушателей, смещая у них всякое представление о том, где они находятся. Он пытался воздействовать по принципу петарды: неожиданный громкий хлопок, цель которого заключается в ошарашивании обывателя.



Вообще главный принцип воздействия модернизма на публику — это принцип эпатажа. Он еще в какой-то мере действовал в 10-е годы нашего века и в 20-е тоже. В провинциальной (в отношении пластических искусств) Америке он был действенным еще в 40-50-е годы. С 60-х же годов бывалую публику трудно стало чем-либо эпатировать даже в Америке, и поэтому то, что считается «современным искусством» 70-90-х годов, содержит в себе элемент эпатажа как бы ретроактивного свойства, как бы такой эпатаж, который хоть и не может эпатировать современную публику, но мог бы эпатировать прежнюю публику, начала века публику.

(Сама же публика, та часть ее, которая открыта воздействию модернизма, называет это состояние так: мы ошеломлены, мы поражены. Заметим, что русское «ошеломить» происходит от слова «шлем», «шелом» — когда дубиной били по шлему, то человек и бывал ошеломлен. Так и в модернизме).

Принцип эпатажа был положен в модернистское действо как главенствующий; беда же в том, что в силу своей однотипности он не может долго работать. Безусловно, элемент эпатажа всегда присутствовал так или иначе в искусстве прежних веков — но как один из элементов; когда же он становился единственным (как у странного художника итальянского Возрождения Арчимбольдо), то искусство сразу как-то стушевывалось, оставался лишь трюк, а трюк содержит в себе что угодно, только не загадку. А никто не будет отрицать, что всякое искусство нас манит какими-то своими загадками.

Эпатаж, конечно, был реакцией на нравоучительность предыдущего периода искусства, на его дидактичность, когда зритель и читатель должен был ощущать себя объектом воспитания.

Дело в том, что художники-модернисты (особенно призыва 20-60-х годов, а о 70-90-х годах и вовсе говорить не приходится) упустили из виду, что зритель очень быстро научается тому, чему хочет научить его художник. И поэтому если на протяжении 70 лет только и заниматься, что эпатировать зрителя, неприятно удивлять его, то это все равно что непрерывно делать перед лицом человека каратистские боевые движения или боксерские: сначала он инстинктивно отстранится, а потом перестанет замечать. А поскольку буквально бить по башке зрителя искусству запрещено, то модернистский перпетуум-мобиле так и крутился вхолостую, и художники делали вид, что они эпатируют, а зрители делали вид, что они эпатированы (или, наоборот, что поняли, что других, не таких умных, как они, эпатируют).

В сущности, мировые процессы происходят одновременно. В СССР в те же годы вожди делали вид, что они развивают марксизм-ленинизм, а население делало вид, что оно верит в этот марксизм-ленинизм (марксизм тоже был видом эпатажа, пока не приступили к его конкретному осуществлению на деле; с того момента он стал преступной доктриной). Разница, конечно, только в том, что модернизм не связан с насилием, а адепты марксизма-ленинизма имели увесистый ядерный потенциал и несколько миллионов под ружьем.

Модернизм культивировал состояние психологического дискомфорта; это, может быть, в наиболее разительной степени отличает его от всех других эпох в искусстве.

Теперь надо бы задаться вопросом: а чем же должно являться для зрителя (читателя) искусство? Неужели только распространителем отрицательных волн, источником неуюта и психологического дискомфорта, истошным криком и деструктирующим жестом? (А кто будет спорить, что таким оно было в нашем веке).

Искусство в нашем веке пыталось выйти в главные, стать эрзацем чего-то большего, от чего часть населения отказалась. Религии, возможно.

Но искусство никогда не было главным. Искусство всегда было нужным, красивым дополнением к чему-то уже имевшемуся: например, к религии или к внутренне комфортному состоянию общества.

Когда искусство не претендовало на нечто особенное, тогда оно и бывало наилучшим искусством. Тому примером — Голландия XVII века. Художники писали картины, граждане их покупали и украшали ими свои дома.

Альтернативой эпатажу следует, видимо, назвать забавность. Когда искусство забавно, это ему не мешает. Забавен Ватто, забавен Гварди, забавен Дега, часто забавен Пикассо; есть забавные элементы у Джованни Беллини, Тициана, Веронезе, Караваджо, Веласкеса, Хальса, Вермеера Дельфтского, де Хооха, Терборха, Метсю. Мы легко входим в их картины и легко выходим.

Забавен поэт Пушкин, Джон Донн, Бродский, забавны мыслители Сенека, Марк Аврелий, Монтень, Паскаль и ряд других, забавен писатель Рабле, Гоголь, Набоков. Причем забавность каждого не вредит самобытности, а скорее поощряет эту самобытность.