[tchaika]

Воспоминания старшей сестры Николая Рубцова Галины Михайловны Шведовой (по мужу), живущей в Череповце:
"Раньше про Колю неправду писали, теперь правду пишут. Писали, что меня не было, что один брат у него был только. Теперь я есть. Вот здесь Коля спал, когда к нам приезжал. Здесь, у батареи, раскладушечка стояла.
...В военные годы трудно жили, впроголодь. Есть-то когда нечего было. Сидим. "Галя, ести охота", - ребятишки плачут. А Коля на них: "Песни пойте и не будете ести хотеть".
"От порока сердца мама умерла. В больнице лежала". Ребят развели по детдомам, Галину не взяли - "больно старая", 14 лет. Жила с теткой Соней, сестрой отца, в Вологде - Рубцовы снимали квартиру. Время от времени на горизонте показывался постоянно убегавший из детдома Коля. Пьющая хозяйка квартиры, потерявшая или прогулявшая продуктовые карточки, обвинила в краже шустрого Колю. Тот после этого исчез и неделю пропадал - сбежал в лес и жил там под ёлкой.
"Как пропал, я сразу в милицию побежала, искали мы его. Как нашли, он мне стихи прочитал. Первые, он их в лесу сочинил, я их переписала: "Вспомню, как жили мы с мамой родною всегда в веселе и тепле. Но наше счастье распалось на части, война наступила в стране". А зубы черные-черные были, - дудками неделю питался". А ещё Галя услышала тогда от братика сквозь черные зубы, сжатые ещё не пережитой детской обидой, и такие строки:
"Прощай, моя дорогая сестрёнка,
Прощай, не грусти и не плачь.
В детдоме я вырасту, выучусь скоро,
И встретимся скоро опять.
Счастливой, весёлой заживём с тобой жизнью,
Покинем эти края,
Уедем подальше от этого дома,
Не будем о нём вспоминать".

Позднее Николай Рубцов написал: "Всё, что было в детстве, я лучше помню, чем то, что было день назад..."

Когда Галина завербовалась на строительство Череповецкого металлургического завода и жила в общежитии, Коля приехал к ней, откуда-то отчисленный. Десять лет не виделись, но долго пожить не разрешили. Общежитие женское все-таки. Сестра помогла, чем могла - купила ботинки, собрала нехитрый скарб и отправила в архангельскую мореходку учиться.

"Хороший парень Коля, хороший. Невысокий был и худощавый, весёлый, хоть на гармошке, хоть на гитаре сыграть мог. Стихи читал так, что и не понимаешь ничего, да хлопаешь. Много не пил, это наговаривают, а так, по закону столичной богемы, портвейн любил. Деньга у него водилась..." Однажды Николай привёл Галю в шикарный по меркам советской Вологды ресторан, вручил в руки меню - "выбирай, что хочешь, на цены не смотри". Она поступила скромно. Не матерился совсем, ни одного слова нецензурного в присутствии женщин, даже случайно, когда утюг упадёт на ногу. А драться так и вовсе никогда не дрался". Сестра припомнила один только случай, да и тот в детские годы: "В Красковском детдоме враждовали деревенские с детдомовскими: особо рьяному драчуну будущий поэт смазал однажды по лицу горячей печёной картофелиной..."

"В столицах он скучал, рвался домой, а дорвавшись, поучал земляков - мол, не там счастье, а здесь у вас".

Горевали с мужем, когда телеграмма пришла о смерти Николая. "В Вологду мы вместе ездили, он в Доме художника лежал. Народу-то, народу, цветов сколько..."