У меня все умерли в блокаду Ленинграда. Мне было 11 лет. В 16 лет я учился на первом курсе средней художественной школы Российской академии живописи, ваяния и зодчества. Там ступени скошены поколениями русских художников… Иванов, Суриков, Левицкий, Боровиковский… Там мы учились сразу после войны. В академии раньше была церковь, в которой, кстати, отпевали Врубеля – одного из моих любимых художников. Так вот мне было 16 лет, в 20 я должен был поступать в академию, если выдержу экзамены, и я сидел на ступенях этого здания. Вышло много девушек, безумно веселые, соцреализм. (Как и сейчас безумно весело смотреть многие наши передачи, если бы не огромное количество передач, в которых большое количество людей умирает, что соответствует действительности.) Эти девушки пели: “Время, время золотое,/ Шаловливая волна. / Время, время золотое,/ Двадцать первая весна”. Я сидел, мне было 16 лет, и я думал: “Боже мой, 21 год. Я уже старый буду”.
А сейчас. Я не верю, и мне стыдно этого дня. 80 лет… должно быть 10 июня. И я должен вам сказать, что никогда у меня не было такого натиска сделать столь многие работы, которые я должен был сделать и сделал. Поэтому это будет выставка новых работ.
Но самая главная для меня работа – “Раскулачивание”.
В 48-49 годах, помню, выезжал из Ленинграда в Москву, садился в Химках и ехал по Волге. И вылезал во всех городах. Даже страшно сказать… В Киев я ездил, чтобы поступить монахом в Киево-Печерскую Лавру. И вот мне в каждой деревне рассказывали о раскулачивании…
И я задумал эту картину “Раскулачивание” – уничтожение русского христианства. Когда-то довольно своеобразный человек Уинстон Черчилль сказал: “Я думал, что я умру от старости. Но теперь я понимаю, что я умру от смеха, после того как узнал, что Россия покупает хлеб”. Это результат сталинских реформ, большевистского, Коминтерновского завоевания России.
И мне давно хотелось выразить вот эту трагедию крестьянства – уничтожение тех, кто кормил полмира хлебом еще в Древней Скифии до рождества Христова. Но тогда мне сказали…
У меня за всю жизнь был единственный благодетель – Сергей Владимирович Михалков. Я ему всем обязан. Он тогда дал мне комнату, прописал меня – во время новогоднего вальса с Фурцевой попросил о моей прописке, – потому что после первой выставки мне не давали диплом и дали назначение учителем черчения в Ижевск, который потом заменили на Иваново. Но я оказался нигде не нужен и жил в Москве.
Как-то Сергей Владимирович мне сказал: “Слушай, если ты напишешь хреновую картину, ты ко мне не ходи, я в тюрьме навещать тебя не буду”. Он многим помогал.
И вот сейчас только я закончил, огромный холст 8 на 4, на котором около ста фигур. Картина “Раскулачивание” будет для меня главной на грядущей выставке, потому что мы видим пустые деревни, и это не только следствие войны. Ведь только товарищ Сталин не отпускал домой солдат и офицеров даже за подвиги, а немецкий летчик за сбитый советский самолет на две недели получал отпуск.
Я помню деревни под Ленинградом, где я жил до войны. Мне было 6-8 лет. Деревня Битково. Село было разворочено, женщины пахали на себе. Это была страшная послевоенная картина, когда 80% мужчин погибло на фронте.
Вот мне бы хотелось выразить эту трагедию, как лучших крестьян сажали, высылали на Север, в Сибирь. Сохранились страшные документы.
И чтобы закончить эту тему, я хочу пригласить вас 27 мая, в четверг, в 14:00 посмотреть картину “Раскулачивание” и около 50 других новых работ. Мне очень жаль, что я не успел сделать 2 работы, в том числе “Изгнание торгующих из храма”.
Я считаю, что искусство – это что и как. То, что хочет сказать художник, рождает его форму.
И сегодня произошла страшная катастрофа в Европе и, конечно, в России – обрезанной, уничтоженной, когда-то великой империи, переименованной коминтерновцами в СССР. Эта катастрофа – страшная бездуховность.
Когда один из архитекторов перестройки пришел к журналистам – мне рассказывали участники события, – и сказал, собрав руководство телевидения: “Забудьте слово “культура”. Есть искусство”. Это была страшная черная молния водораздела сегодняшней бездуховности и того ужаса в области искусства, в котором мы сейчас живем, когда у нас нет балета, нет МХАТа, а есть МХТ, нет живописи, а есть инсталляции, пачка Marlboro, перепоясанная соплей, называется “Воспоминание юности”. Я сам видел.
Я однажды пришел в Третьяковскую галерею, а там стоят ведра с чем-то непонятным, назовем это известкой, и в нее воткнута лопата, битое стекло, еще что-то. И я искренне сказал: “Извините, тут ремонт у вас”. А мне ответили: “Что вы, это выставка современного искусства”. Я говорю: “Как? И вот это ведро с воткнутой лопатой?” Мне говорят: “Да. Это инсталляция. Вы этого не понимаете. Это новое искусство”.
Дорогие мои друзья, если это искусство… Был у нас такой искусствовед Манин, который когда-то давно был директором Третьяковской галереи, так вот он назвал это дикодансом.
И вот это была страшная вещь “забудьте слово культура”. Потому что культ – это религиозное понятие. Автор этих слов Яковлев.
Я считаю, что каждый человек из мира искусств должен иметь тайну творчества. Как Достоевский, Пушкин и многие, многие другие. А второй его ипостасью должна быть активная гражданская деятельность.
Я тоже старался следовать этому принципу. Я принимал активное участие в Обществе по охране памятников. Двадцать лет назад создал Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, видя какой крах искусства, культуры движется к нам из Европы, где все разрушено. А я был в академиях художеств Токио, Меца, Мадрида, Рима, других городов. Полностью все разрушил авангард. Кубики и шарики – дурдом.
Два года назад я со своими студентами выходил из Венецианской академии, и с нами были два профессора. Я сказал студентам: “Если бы вы не побывали здесь, а я вам все это описал бы, вы бы мне поверили?” “Нет”, – ответили они. Тогда я подошел к профессору и спросил, есть ли у них программы для студентов, на что он мне ответил: “Мы свободны. У нас нет программ для студентов”. А мы видели: отсеки из ДСП; в одном из них сидит обнаженный натурщик, как Аполлон, и две девушки примостились и рисуют его половые органы, два парня рисуют мизинец. А я говорю: “А они могут нарисовать целиком фигуру?” И этот профессоре мне отвечает: “У нас нет задачи рисовать фигуры. Каждый свободен”. Кому ухо понравится, кому ноздря.
И вот эта болезнь постигла нас.
Еще хотел бы вас пригласить 30 мая на день открытых дверей в созданную мной Российскую академию живописи, ваяния и зодчества. Ведь Училище живописи, ваяния и зодчества было с треском закрыто в 1917 году. Гений Аполлинарий Васнецов был вышвырнут, и мне его дочка показывала кусок бумаги, знаете, как от кулька, на котором была надпись химическим карандашом: “Пролетариат в ваших услугах не нуждается”. Его вышвырнули, и там началось безобразие. Потом там было 22 советских учреждения.
Свет должен пойти от России, но мы должны бороться за этот свет. И как мог, я хотел помочь этому. Но у нас нет ни Павла Михайловича Третьякова, ни Рябушинского, ни Дягилева, ни Мамонтовых. Нет мощной государственной поддержки тех художников, которые хотят говорить правду о мире.
Я за все формы искусств, но Врубель сказал лучше всех: “Только реализм родит глубину и всесторонность”.
ВОПРОС: Где будет проходить выставка, приуроченная к вашему юбилею?
ОТВЕТ: Извините, забыл сказать.
Сегодня, к сожалению, все художники должны нанимать помещения, поэтому многие не могут выставить свои работы. Как было с одним всем вам хорошо известным писателем Валентином Распутиным. Лет 5 назад я его встретил и спрашиваю: “Валя, ты что такой грустный?”. А он мне говорит: “А мне сказали купить бумагу на 40 тысяч долларов, тогда моя книга будет напечатана”. Но у него нет 40 тысяч: он писатель.
А моя выставка будет проходить в Манеже.
ВОПРОС: Что для вас сегодня значит “русский художник”?
ОТВЕТ: Для меня сегодня, вчера и завтра будет одно определение для всех: русский – это тот, кто любит Россию. Например, Левитан – великий русский художник. Но я знаю многих русских, которые не любят Россию. Они для меня не русские. Я говорю о крови.
ВОПРОС: Вы прожили сложную жизнь в сложное время в непростой стране. Если бы вы могли прожить жизнь заново, вы бы что-нибудь изменили в ней?
ОТВЕТ: Для меня лучше на нарах в Сибири, чем на вилле в Майами. Я люблю Россию. Меня оставляли на Западе и в Америке десятки раз. Но мы имеем долг перед нашей страной, перед нашим Отечеством.
Один раз мне только было плохо: когда меня за картину “Мистерия XX века” хотел и выдворить из Советского Союза. И только один голос в ЦК партии перевесил: заявили, что хватит делать диссидентов. А так было решение: “Приравнять к статусу Солженицына”.
Я жизнь бы начал также и ни от чего не отказываюсь. Я не отказываюсь ни от одной своей статьи, ни от одной картины, ни от одного своего выступления, ни от одного своего действия – я ни от чего не отказываюсь, мне ни за что не стыдно. Нет, стыдно только за одно: за то, что я мог бы сделать в 10 раз больше, если бы мне не мешали.
http://itar-tass.com/level2.html?New...1726&PageNum=0