|
Гуру
Регистрация: 19.09.2008
Сообщений: 5,529
Спасибо: 4,883
Поблагодарили 11,836 раз(а) в 2,947 сообщениях
Репутация: 22525
|
Большаков Константин Аристархович (1895-1938)
«Забытый поэт Серебряного века»
Борис Розенфельд
Кому из современных читателей, даже искушенных в отечественной литературе, говорит что-либо имя Константина Аристарховича Большакова, весьма плодовитого, талантливого поэта и прозаика, творившего в эпоху так называемого «великого перелома» и ставшего жертвой этого страшного для России времени?
Коренной москвич, он родился в 1895 г. в семье управляющего Старо-Екатерининской больницы, что на 3-й Мещанской, преобразованной в 1923 г. в МОНИКИ (Московский областной научно-исследовательский клинический институт им. М.Ф.Владимирского).
Уже его юношеские литературные опыты, относящиеся к периоду 1904-1910 гг., времени пребывания Большакова в 7-ой московской гимназии, вылились в первую книгу стихов и прозы «Мозаика», изданную в Москве в 1911 г., когда молодому автору не было еще и 16 лет.
Художественное оформление книги осуществил весьма известный график Дмитрий Моор (Орлов, 1883-1946 гг.) И хотя стихи этого сборника в значительной степени носили подражательный характер — в них явно чувствовалось влияние Бальмонта, они вызвали теплый отклик взыскательного и скупого на похвалы Н.Гумилева.
Он писал в 6-м номере «Апполона» за 1911 г.: «Мне кажется, только неопытность и неумение критически относиться к своим произведениям мешают К.Большакову, автору книги «Мозаика», перейти из разряда способных в разряд одаренных. Решительно дурны только первые стихи, от всех этих былинок и ветерочков, воспоминаний и мечтаний веет тяжелой скукой, но зато следующие подражания Бальмонту, иногда даже слишком рабские, радуют подлинной непосредственностью и какой-то особой, юношеской восторженностью».
В эти же годы происходит знакомство Константина Большакова с Валерием Брюсовым.
Читать дальше...
После окончания гимназии в 1913 году Большаков поступает на юридический факультет Московского университета. Тогда же, осенью 1913 г., выходит его небольшая литографированная поэма « Le future» с иллюстрациями Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой — книга, тотчас запрещенная и конфискованная цензурой за «безнравственные» иллюстрации Михаила Ларионова. (Лишь ничтожно малое количество экземпляров попало к читателям.)
Вадим Шершеневич, поэт и писатель, вспоминал позднее по поводу сборника «Le future»: «Большаков выпустил книгу стихов. Стихи были почти слабые и почти приличные. Цезура конфисковала сборник. Откровенно сказать, оснований для конфискации не было, и она могла объясняться только дурным настроением цензуры. Конфискация сборника стихов, да еще по обвинению в порнографии, была явлением по тем временам настолько редким, что это сразу создало шум вокруг имени Большакова». И далее: «…Большаков пришел к футуризму сразу, как только открыл поэтические глаза. А глаза были большие, глубокие и искренние. Хорошие были глаза».
В том же 1913 г. в издательстве «Мезонин поэзии» выходит еще один поэтический сборник «Сердце в перчатке». Название книги Большаков позаимствовал у французского поэта Ж.Лафорга. Обложка книги принадлежала той же Наталье Гончаровой.
Выход в свет этих сборников поставил Константина Большакова в первые ряды русских футуристов, да и сам поэт с 1913 г. стал считать себя членом этого литературного сообщества. Он писал в своей автобиографии: «Стихи начал писать с 14-ти или15-летнего возраста. Примерно около этого же времени – встреча с В.Я.Брюсовым. На наивно-обязательный вопрос: «Стоит ли мне писать», — получил пространное наставление, как и над чем нужно работать, чего добиваться, к чему стремиться. Этими предначертаниями руководствовался, очевидно, мало (…) Вышедшая книга стихов в 1913 г. «Le future» (кстати, конфискованная царской цензурой), поставила меня в лагерь тогдашних футуристов. Через год-два юношеское тщеславие могло удовлетворяться рецензиями и заметками, называвшими одним из мэтров новой школы».
Здесь К.Большаков имел в виду Б.Пастернака, которым он был отмечен «…как один из наиболее талантливых футуристов, как истинный лирик».
И действительно, в стихах Большакова соединились черты поэтики Маяковского и Северянина, а заумное стихотворение «Весна» прославило поэта в литературных кругах.
Весна
Воздух по-детски целуется
На деревьях развешены cлезы,
Пробиваюсь, как скорлупу яйца,
Снег шаги. А в сердце заноза…
И вы проходите и мимо проносите
Мою любовь и воспоминаний тысячи
Сосульки по крышам хрупкие носики
Заострили. А вы сейчас…
О, я знаю, что на лето нафталином
Перекладывают все зимние вещи,
Чувствуя, что время становится длинным,
А тоска значительно резче.
Большаков стал значительной фигурой русского футуризма. Следует напомнить, что футуризм, родившийся в начале ХХ века, превратился в одно из универсальных художественных явлений, коснувшихся всех направлений культуры, как-то: литературы, живописи, архитектуры, музыки. Это был мятеж против позитивного «общественного вкуса», против омертвевших канонов классического наследия и «мистических идеалов».
Эта новая литературная школа, возникшая в Италии, школа, которую возглавил молодой итальянский поэт-новатор Маринетти, нашла прекрасную почву на российской литературно-художественной ниве.
Но российский футуризм имел свой неповторимый облик, и если в Италии футуризм представляла одна группа Маринетти, то понятие «русский футуризм» вмещало в себя целый спектр явлений, — от подчеркнуто независимых кубофутуристов до эпигонов «Мезонина поэзии» и близких к экспрессионизму участников «Союза Молодежи». Большаков, метавшийся между этими группами, наконец, обрел себя, став на позиции кубофутуристов. Это направление больше отвечало его мироощущению.
«Живопись и поэзия первые осознали свою свободу», — с этой констатации ведет свое начало кубофутуризм, уникальное движение, органично воссоединившее литературу и изобразительное искусство в поисках новых совместных форм выражения.
В марте 1913 г. литературное объединение «Гилея» соединилось на правах федерации с «Союзом молодежи», образовав общество художников и поэтов. Основой этого союза была близость творческих принципов, на которых строилась их живопись и поэзия. Сближению двух искусств способствовало и то, что многие художники русского авангарда писали стихи, а поэты рисовали.
Стихи писали Филонов, Розанов, Кандинский, Малевич, Чекрыгин, Ларионов. Некоторые в равной степени были и художники, и поэты: Маяковский, Елена Гуро, Давид Бурлюк, Крученых, Хлебников, Зданевич, Николай Бурлюк. К последним с полным основанием можно отнести и К.Большакова, обладавшего незаурядными художественными способностями. Кстати, брат его, Николай Большаков, погибший в 1919 г., был талантливым профессиональным художником.
В период между 1913-1916 гг. поэт регулярно издается в различных кубофутуристических альманахах и сборниках: «Дохлая луна», «Весеннее контрагентство муз», «Московские мастера», «Из батареи сердца», «Крематорий здравомыслия» и др., а также в изданиях группы «Центрифуги» («Пета», «Второй сборник центрифуги», «Срубленный поцелуй»).
Стихи Большакова охотно печатали и другие футуристические издания, независимо от групповых различий. В них была своя новизна, грубость, эротика, урбанизм, заумь, неологизмы, составные рифмы, нарушение ритма. И хотя Большаков, как уже было сказано, тяготел к кубофутуризму, вероятно, именно он воплотил «золотую середину» футуристической поэзии.
Симптоматично, что когда он выступал вместе с Маяковским, его называли по контрасту с басом «жасминным тенором». После полемических столкновений поэты подружились, и в сборнике «Весеннее контрагентство муз» (1915 г.) появился цикл из 8 стихов Большакова «Город в лете» с посвящением: «Дружески Маяковскому в память о московском мае 1914 г.»
Свидетель этих дней Б.Пастернак писал в «Охранной грамоте»: «Из множества людей, которых я видел рядом с ним, Большаков был единственным, кого я совмещал с ним без всякой натяжки. Обоих можно было слушать с любой последовательностью, не насилуя себя… В обществе Большакова за Маяковского не болело сердце, он был в соответствии с собой и не ронял себя».
В 1916 г. выходят сразу два сборника поэта: «Поэма событий» в издательстве «Пета» (нумерованное издание в количестве 453 экз., из которых 5 именных) и «Солнце на излете. Вторая книга стихов. 1913-1916» в издательстве «Центрифуги». Обложку к последней выполнил Л.Лисицкий.
Это были последние вышедшие из печати поэтические сборники Большакова. К этому времени он стал несколько отдаляться от поэзии.
Стихотворения 1911 года:
Читать дальше...
«Вчера мы солнце хоронили...»
Вчера мы солнце хоронили.
И в час, как к морю мы пришли,
О чём-то волны говорили
И зажигалися вдали.
Кружась в весёлой лёгкой пляске,
Мы совершили наш обряд,
Но вдруг переменились краски,
И вечер стал печально-свят.
К земле склоняясь, ночь шепнула:
Умрите, спите. Всё равно.
И солнце в море потонуло…
И стало грустно и темно.
«Смелый путь безумным только ведом...»
Смелый путь безумным только ведом,
Тем, кто чужд безумной суете,
Кто не ходит общим, мёртвым следом
И чужой не молится мечте.
Нет, мечтой своею светлый, гордый,
Он идёт свободною тропой,
И в душе его поют аккорды
Красоты – неслышимой толпой.
Путь его толпе далёк, напрасен,
Странен ей в себя влюблённый лик.
И идёт вперёд он – смел, прекрасен,
Одинок, безумен и велик!
Сонет
Стою один в раздумьи. Властно море
Меня зовёт в неведомую даль.
Смотрю вперёд с надеждою во взоре –
Встаёт прибой – мне берега не жаль.
Куда ж меня, о волны, на просторе
Помчите вы? Скажите, не туда ль,
Где счастья нет, где царствует печаль,
Иль в светлый край, где неизвестно горе?
Ответа нет: не слушая меня,
Вы вдаль несётесь, за собой маня
Своим немолчно-плещущим волненьем.
И смело я вверяю утлый чёлн
Стихийной власти непонятных волн,
Пускаясь в путь с надеждой и сомненьем.
Стихотворения 1912 года:
Стихотворения 1913 года:
Читать дальше...
Аттракцион
Ник. Терзи-Терзиеву
Качели, качели печали, качели печали качали: «молчи»,
И в плаче печали качели качали, печали качели в ночи.
Опрокинувшись в качке,
Голова закружилась.
Сжались бело фонари.
Ты лицо не испачкай
(Тень тины проходила)
В алом угле платка зари....
Лихач... В пролётке взлёт качелей
Печаль почила светлых глаз...
Минуты млели и млели
Там, где стелился фонарный газ...
А дальше? А дальше качели, качели печали качали – «молчи»
И в плаче печали качели качали, печали качели в ночи.
июль 1913
Вернисаж осени
Осенней улицы всхлипы вы
Сердцем ловили, сырость лаская.
Фольгу окон кофейни Филиппова
Блестит брызги асфальтом Тверская.
Дымные взоры рекламы теребят.
Ах, восторга не надо, не надо...
Золотые пуговицы рвали на небе
Звезды, брошенные вашим взглядом.
И вы скользили, единственная, по улице,
Брызгая взором в синюю мглу,
А там, где сумрак, как ваши взоры, тюлится,
За вами следила секунда на углу.
И где обрушились зданья в провалы
Минутной горечи и сердца пустого,
Вам нагло в глаза расхохоталась
Улыбка красная рекламы Шустова.
<1913>
Весна
Воздух по-детски целуется
На деревьях развешены слёзы,
Пробивают, как скорлупу яйца,
Снег шаги. А в сердце заноза....
И Вы проходите и мимо проносите
Мою любовь и воспоминаний тысячи
Сосульки по крышам хрупкие носики
Заострили. А Вы сейчас...
О, я знаю, что на лето нафталином
Перекладывают все зимние вещи,
Чувствуя, что время становится длинным,
А тоска значительно резче.
Городская весна
Эсмерами, вердоми, труверит весна,
Лисилея полей элилой алиелит.
Визизами визами снует тишина,
Поцелуясь в тишенные вереллоэ трели,
Аксимею, оксами зизам изо сна,
Аксимею оксами засим изомелит.
Пенясь ласки велеми велам велена,
Лилалет алиловые велеми мели.
Эсмерами, вердоми труверит весна.
Аллиель! Бескрылатость надкрылий пропели.
Эсмерами, вердоми труверит весна.
<1913>
Мадригал
Мои глаза преддверье летней ночи,
В июле вечер, тюль из синевы.
В них каждый миг становится короче,
И в каждом миге дышите лишь Вы.
январь 1913
Несколько слов к моей памяти
Я свой пиджак повесил на луну.
По небу звёзд струят мои подошвы,
И след их окунулся в тишину.
В тень резкую. Тогда шептали ложь вы?
Я с давних пор мечтательно плевал
Надгрёзному полёту в розы сердца,
И губ моих рубинящий коралл
Вас покорял в цвету мечты вертеться.
Не страшно вам, не может страшно вам
Быть там, где вянет сад мечты вчерашней,
И наклоняются к алмазящим словам
Её грудей мечтательные башни,
Её грудей заутренние башни.
И вечер кружево исткал словам,
И вечер остриё тоски нащупал,
Я в этот миг вошёл, как в древний храм,
Как на вокзал под стекло-синий купол.
«Пил безнадёжный чай. В окне струился...»
Пил безнадёжный чай. В окне струился
Закатной киновари золотой
Поток. А вечер близко наклонился,
Шептался рядом с кем-то за стеной.
Свеча померкла Ваших взглядов.
Чертили пальцем Вы – какой узор? –
На скатерти. И ветка винограда
Рубином брызнула далёких гор.
Ах, это слишком тихо, чтоб промолвить,
Чтоб закричать, – здесь счастье, здесь, здесь «ты»!
Звенело нежно серебро безмолвий,
И в узкой вазе вянули цветы.
Ах, это слишком тихо, чтобы близко
Почуять пурпур губ и дрожь руки, –
Над взорномеркнущей свечой без риска
Крылили вы, желаний мотыльки.
июль 1913
Посвящение
По тротуару сердца на тротуары улиц,
В тюль томленья прошедшим вам
Над сенью вечера, стихая над стихов амурницей,
Серп — золоченым словам.
Впетличив в сердце гвоздичной крови,
Синеозерит усталым взором бульвар.
Всем, кого солнце томленьем в постели ловит,
Фрукт изрубинит вазный пожар.
И, вам, о, единственная, мои стихи приготовлены —
Метр д'отель, улыбающий равнодушную люстру,
Разве может заранее ужин условленный
Сымпровизировать в улыбаться искусство,
Чтоб взоры были, скользя коленей, о, нет, не близки,
А вы, как вечер, были ласковая.
Для вас, о, единственная, духи души разбрызгал,
Когда вы роняли улыбки, перчатку с сердца стаскивая.
<1913>
«Трубами фабрик из угольной копоти...»
Трубами фабрик из угольной копоти
На моих ресницах грусть черного бархата
Взоры из злобы медленно штопает,
В серое небо сердито харкая.
Пьянеющий пар, прорывая двери пропрелые,
Сжал бело-серые стальные бицепсы.
Ювелиры часы кропотливые делают.
Тысячеговорной фабрики говоры высыпьтесь
Мигая, сконфузилось у ворот электричество,
Усталостью с серым днем прококетничав.
Целые сутки аудиенция у ее величества,
Великолепнейшей из великолепных Медичей.
<1913?>
Последний раз редактировалось Тютчев; 03.05.2010 в 20:03.
|