[Евгений]

ЧЕЛОВЕК -ЛЕГЕНДА
Дорогой мой Маэстро, я совсем не знаю тебя...

Это было странно, это было неожиданно - картины и автор совсем не были похожи друг на друга , по крайней мере на первый взгляд.
Порог его мастерской в первый раз переступали с неким благоговением. Люди шли к автору, ожидая встречи с мудрым, мрачноватым, скупо цедящим слова, замкнутым человеком, который выкроил время, «окно» из своей занятости. На их лицах читалось изумление, когда перед ними оказывался человек радостный, словоохотливый и искуссный рассказчик, общительный и остроумный, иногда даже легкомысленный.

Читать дальше... 

Его манерам была присуща какая-то неповторимая элегантность. Он был «артист» в высоком смысле этого слова.Трудно найти человека, который не проникался бы к нему симпатией после знакомства. В сущности, читался подтекст:«ты мне интересен, важен, я не знаю тебя, но ты, наверное, хороший человек. Мне не все равно, как ты ко мне относишься, я хочу, чтобы тебе было хорошо».

Подпомогов обладал уникальным, редчайшим качеством - духовной щедростью. Любой человек, попавший в его орбиту, наделялся качествами, о которых мог только мечтать. Все женщины объявляллись красавицами, или по крайней мере - интересными. Мужчины становились умными, отважными и как на подбор, - «прекрасными специалистами». Все художники превращались в талантливых и гениальных. И нам, обласканным и возвеличенным, может, в первый и единственный раз в жизни, начинило казаться, что этими свойствами мы и в самом деле обладаем. Люди заболевали болезнью гордыни, от которой вылечивались, когда начинали понимать, что все это его собственные, подпомоговские качества, которые он от щедрот своих раздает, потому что у него их много, потому что человек глядится в другого, как в зеркало и видит в нем то, чем является сам. Впрочем, вылечились не все...

Он не был праведником, тем более святым, и ничто человеческое не обошло его. Он совсем не был завистником, но помнил тяжелую, беспрсветную свою детскую зависть к тем, у кого были игрушки, нормальная еда, краски. Помнил и пытался уже пожилым человеком насытить свой детский голод. Деньги у него не задерживались - он закупал инструменты, какие-то необыкнквенные сверла и отвертки, пилы и плоскогубцы, причем в количестве, превышающем всякое понимание, по 5-10 штук. Несколько камер, чтобы снимать «вот с этой точки», потом начинал их переделывать, усовершенствовоать...Связки кистей, как дрова, валялись по мастерской, «чтобы не надо было мыть», доставал аниткварные развалюхи и делал нечто двигающееся, раздвигающееся и вращающееся.

Была у него страсть сделать «нечто из ничего», то, чего ни у кого нет. Ему было одинаково интересно создать и стул, и картину, и на то и на другое он мог потратить время, средства, эмоции, уйму труда. Потом этот уникальный стул мог быть испачкан, сломан. Картина могла быть подарена случайному знакомому, хотя Маэстро прекрасно знал её цену и никогда не продавал своих работ задёшего, но подарить мог буквально первому встречному, если тому случилось попасть «под настроение».

Рисунков и подготовительных эскизов он вообще не хранил, они пропадали, терялись, нередко их просто крали. Сам он считал, что «кухню вообще хранить не следует». Хотя рисовальщик он был отменный, и рисунки к картинам подчас не уступают самим картинам. Спасибо Асе - жене, что смогла, собрала, а то вовсе бы ни одного не осталось бы.

Люди хорошие и не очень, умные и не очень, искренние и коварные - шли к нему непрерывным потоком, словно некая сила притягивала их к художнику.

Левон Игитян сказал в интервью: «Мы остались ему должны, мы не успели, мы думали, что времени много, и опять опоздали». Это не совсем так. Люди успели: многие сполна отдали ему свою любовь, смогли сделать для него что-то, доставить радость, иные успели и обидеть, огорчить, некоторым удалось даже предать.

Не успело общество, государство. Нет у нас опыта обласкивать тех людей, вокруг которых строится национальная, городская мифология. Нет соответствующего статуса, типа «национальное достояние»... Так что, мне кажется, общество никогда не будет успевать что-то сделать для таких людей, как Валентин Подпомогов. Оно будет фатально опаздывать всегда. Их смерть неизбежно будет заставать врасплох. И толко после, ощутив свое сиротство, общество спохватится, чтобы воздать им должное, только им это ни к чему - для себя же и стараемся.

А вокруг Подпомогова уже сплелись мифы и легенды, которые тоже нужны, прежде всего, нам самим.

Зара Малоян, искусствовед

«Республика Армения" №159(1919) 25 августа 1998